уланчики в глазах
Звонницы, похожие на псковские, мурашками на коже храма - поребрик и бегунок. Галки, облепившие окошками шатёр.
Город - захолустье, заозёрье, лихолесье. Захлестнулся лихолетьем, захлебнулся в Лете.
Тетка Арина сметает снежные плевки с крыльца. Заведующий музеем подносит стопку устам деревянного Христа. Что еще? Козы гоняют по улицам бродячих собак.
Где-то далеко, как в ушах, стучат молотками, как будто подбирается упрёком запах дыма, горячее и близкое дыхание сосны.
Пустые, пропахшие хлебом, ящики сельского магазина. Жилистые лапы снега на еловых юбках. Майская метель.
Прошлогодняя солома полей, за далью даль, кривые колокольни одиноких церквей, покосившиеся давно, они торчат на фоне неба. Внутри взрывается такая нежность, что хочется крепко обнять их, прижать их к себе: выступы апсид, неровности лопаток, ложбинка позвоночника. Кудри сквозь кирпич продравшейся поросли.
Город - захолустье, заозёрье, лихолесье. Захлестнулся лихолетьем, захлебнулся в Лете.
Тетка Арина сметает снежные плевки с крыльца. Заведующий музеем подносит стопку устам деревянного Христа. Что еще? Козы гоняют по улицам бродячих собак.
Где-то далеко, как в ушах, стучат молотками, как будто подбирается упрёком запах дыма, горячее и близкое дыхание сосны.
Пустые, пропахшие хлебом, ящики сельского магазина. Жилистые лапы снега на еловых юбках. Майская метель.
Прошлогодняя солома полей, за далью даль, кривые колокольни одиноких церквей, покосившиеся давно, они торчат на фоне неба. Внутри взрывается такая нежность, что хочется крепко обнять их, прижать их к себе: выступы апсид, неровности лопаток, ложбинка позвоночника. Кудри сквозь кирпич продравшейся поросли.