немного памяти для М.
Помню: холод и зелень подземного перехода. Мороженое. Старый магазин и запах в нем холодной пыли. Долгий путь по солнцу, по задыхающемуся асфальту - смотреть самолеты.
Помню пахучий переполненный автобус.
Помню головастиков в пересыхающей речке-мелкашке.
Луг, который еще не успели застроить (пока на нем коровы, козы). Округа постоянно наполнялась скелетами домов, горами песка, кирпичей, бетонной пыли. А пока - ромашки и запах ряски.
Пруд с ряской, где, убежав из дома, любила купаться собака - всю в ряске и счастливой тине, мы ловили ее и вели отмываться.
Помню кур, коз по дороге к другому пруду - тоже отчасти заросшему, окруженному ивами и облюбованному утками.
Купались же в пруду на "картофельном заводе" - бог весть, почему его так называли. Но идти надо было, действительно, через заводскую проходную, ворота с собаками, мимо нелепых труб и разбитых парников.
Ближний конец его был весь покрыт какой-то водяной травой - здесь купались собаки; в дальнем, где на берегу был жиденький песочек - маленькие дети.
Помню всегда неожиданно возникавшую рощу елей: можно было видеть белку и везде валялись огрызенные шишки.
Помню магазины в поселке - старый, новый - на моей детской памяти их сменилось пять или шесть. Запах хлеба в деревянных ящиках.
Петуха в клетке на чьем-то участке, красивые, длинные перья. Кружным путем ходили - взглянуть на него. Потом петух исчез. Он никогда не кукарекал.
Землянику, которую отправлялись иногда собирать, но никогда не доносили до дома, съедали по дороге. Да и собирали-то - с гулькин нос.
Помню сосны, сосны, сосны. О соснах отдельно.
Помню "вертолетное поле": заброшенный, что ли, аэродром, поросший бурьяном, заваленный ржавым железом и - счастье мальчишки - несколько вертолетных остовов, по которым можно полазать.
Помню их лопасти, брошенные в грязь на какой-то тропинке - как мостик.
Песок, в котором вязнет и буксует велосипед, до слез пробирающую злость, когда ты, коротконогий, не можешь догнать укатившего вперед отца.
Комаров, водомерок, лягушек, иногда заскакивавших в огород, щавель на лугу, мутный березовый сок. Пень, полный опят. Муравьи на тропинке.
Помню запах горячей, обжигающей руку резины на каком-то стадионе черные шершавые квадраты, между ними иногда пучки травы.
(Рядом тоже был пруд, с островком посредине, я его очень боялся. На моей памяти там утонул какой-то знакомый знакомых, парень лет семнадцати, нырнул - и запутался ногами в водорослях.)
Помню где-то старый деревянный магазин, бюст Ленина в ельнике, тень и мягкость прелых иголок. Карусель в каком-то саду, за кустами.
Не могу поверить, что та сосна действительно была. Мимо дачных (бесконечных) заборов, крапивы и яблонь, через вечную лужу дороги в тени.
Вдруг открывается поле. Широкая поляна, суховатая в своей желтизне, трава и пара одиночных сосен. Рядом деревня - настоящая деревня - ограды из жердей и серые рассохшиеся бревна.
Мы ездили туда велосипедами, с собакой и сестрой: качаться на тарзанке и дышать теплым ветром.
Помню чердак в старом доме. Большие оплетенные бутыли (мутные от пыли), кости торшера, чужие старые игрушки - странно, мне никогда не приходило в голову забрать их, унести с собой.
В соседней комнате два старинных телевизора: обтянутые тканью короба с очень маленьким экраном. Такое же радио и треугольник солнца, который уже лежал тут, когда мой папа спал и был внуком.
Подергивая хвостами, по тропинкам сада прыгали трясогузки. Дятел стучал.
Высокие ряды стройной сныти - бесконечный сорняк - как карманная модель сосновой рощи. Длинная голая ножка и на голове площадка листьев.
Помню широкую сосну, на треть увитую виноградом (конечно, диким). На ней жестяной умывальник (с язычком почти колокольным, трень-брень и холодная струйка). Глубокая промоина обнажала корни.
Высокую лестницу, на которой прятался от Р., когда та была годовалым щенком и хотела играть, больно кусая за пятки. А позже читал на последней ступеньке, прислонившись спиной к жаркой крыше.
И яблони, на которых мог сидеть часами, читать или просто выдумывать разные глупости.
Трухлявый забор, недозрелый крыжовник, смородиновый чай.
Помню, как приезжали родители: лай соседских собак, затем урчание машины, красные огоньки - обычно мы уже спали, делали вид.
Сумерки в соснах. Конечно, я помню.
Помню пахучий переполненный автобус.
Помню головастиков в пересыхающей речке-мелкашке.
Луг, который еще не успели застроить (пока на нем коровы, козы). Округа постоянно наполнялась скелетами домов, горами песка, кирпичей, бетонной пыли. А пока - ромашки и запах ряски.
Пруд с ряской, где, убежав из дома, любила купаться собака - всю в ряске и счастливой тине, мы ловили ее и вели отмываться.
Помню кур, коз по дороге к другому пруду - тоже отчасти заросшему, окруженному ивами и облюбованному утками.
Купались же в пруду на "картофельном заводе" - бог весть, почему его так называли. Но идти надо было, действительно, через заводскую проходную, ворота с собаками, мимо нелепых труб и разбитых парников.
Ближний конец его был весь покрыт какой-то водяной травой - здесь купались собаки; в дальнем, где на берегу был жиденький песочек - маленькие дети.
Помню всегда неожиданно возникавшую рощу елей: можно было видеть белку и везде валялись огрызенные шишки.
Помню магазины в поселке - старый, новый - на моей детской памяти их сменилось пять или шесть. Запах хлеба в деревянных ящиках.
Петуха в клетке на чьем-то участке, красивые, длинные перья. Кружным путем ходили - взглянуть на него. Потом петух исчез. Он никогда не кукарекал.
Землянику, которую отправлялись иногда собирать, но никогда не доносили до дома, съедали по дороге. Да и собирали-то - с гулькин нос.
Помню сосны, сосны, сосны. О соснах отдельно.
Помню "вертолетное поле": заброшенный, что ли, аэродром, поросший бурьяном, заваленный ржавым железом и - счастье мальчишки - несколько вертолетных остовов, по которым можно полазать.
Помню их лопасти, брошенные в грязь на какой-то тропинке - как мостик.
Песок, в котором вязнет и буксует велосипед, до слез пробирающую злость, когда ты, коротконогий, не можешь догнать укатившего вперед отца.
Комаров, водомерок, лягушек, иногда заскакивавших в огород, щавель на лугу, мутный березовый сок. Пень, полный опят. Муравьи на тропинке.
Помню запах горячей, обжигающей руку резины на каком-то стадионе черные шершавые квадраты, между ними иногда пучки травы.
(Рядом тоже был пруд, с островком посредине, я его очень боялся. На моей памяти там утонул какой-то знакомый знакомых, парень лет семнадцати, нырнул - и запутался ногами в водорослях.)
Помню где-то старый деревянный магазин, бюст Ленина в ельнике, тень и мягкость прелых иголок. Карусель в каком-то саду, за кустами.
Не могу поверить, что та сосна действительно была. Мимо дачных (бесконечных) заборов, крапивы и яблонь, через вечную лужу дороги в тени.
Вдруг открывается поле. Широкая поляна, суховатая в своей желтизне, трава и пара одиночных сосен. Рядом деревня - настоящая деревня - ограды из жердей и серые рассохшиеся бревна.
Мы ездили туда велосипедами, с собакой и сестрой: качаться на тарзанке и дышать теплым ветром.
Помню чердак в старом доме. Большие оплетенные бутыли (мутные от пыли), кости торшера, чужие старые игрушки - странно, мне никогда не приходило в голову забрать их, унести с собой.
В соседней комнате два старинных телевизора: обтянутые тканью короба с очень маленьким экраном. Такое же радио и треугольник солнца, который уже лежал тут, когда мой папа спал и был внуком.
Подергивая хвостами, по тропинкам сада прыгали трясогузки. Дятел стучал.
Высокие ряды стройной сныти - бесконечный сорняк - как карманная модель сосновой рощи. Длинная голая ножка и на голове площадка листьев.
Помню широкую сосну, на треть увитую виноградом (конечно, диким). На ней жестяной умывальник (с язычком почти колокольным, трень-брень и холодная струйка). Глубокая промоина обнажала корни.
Высокую лестницу, на которой прятался от Р., когда та была годовалым щенком и хотела играть, больно кусая за пятки. А позже читал на последней ступеньке, прислонившись спиной к жаркой крыше.
И яблони, на которых мог сидеть часами, читать или просто выдумывать разные глупости.
Трухлявый забор, недозрелый крыжовник, смородиновый чай.
Помню, как приезжали родители: лай соседских собак, затем урчание машины, красные огоньки - обычно мы уже спали, делали вид.
Сумерки в соснах. Конечно, я помню.