Почему в геях нет ничего плохого (18+)
Здравствуйте, дорогие друзья!
Мы сами себе блог "Толкователь" и Sputnik&Pogrom, поэтому тоже можем себе позволить публиковать чужие тексты.
О чём идет у нас речь? На сайте главного националистического start-up был опубликован перевод статьи Дэвида Белла "Свобода, равенство, но не гомосексуализм", в оригинале вышедшей в одном из последних выпусков уважаемого Foreign Affairs. Постановка вопроса о секулярном антигейском протесте меня весьма заинтересовала, но за подробными разъяснениями я решил обратиться к моему другу, молодому интеллектуалу и тонкому ценителю всего французского - Сергею Федюнину. Он со свойственной ему скрупулёзностью создал комментарий к статье, превосходящий по объему оригинальный текст Бэлла. С его любезного разрешения я публикую его в своем блоге, и всячески рекомендую к прочтению и дальнейшему распространению. Это добротный, интеллектуальный анализ ситуации с современным европейским гомосексуализмом, ну и вообще с сексуальной жизнью человека.
Мнение автора блога может не совпадать с мнением автора нижеследующего текста
Сергей Федюнин
Комментарий к статье «Свобода, равенство, но не гомосексуализм» («Liberté, Égalité, but Not Homosexualité») Дэвида А.Белла (David A.Bell)
Защита сексуальных меньшинств и выравнивание их правового статуса довольно давно стали частью повестки дня публичных дебатов в западных странах. «Красный май» 68-го, «сексуальная революция» 70-х обозначили собой важный поворот общественного сознания: гомосексуализм вместе с иными, так называемыми «нетрадиционными» формами интимных отношений, не только перестал считаться патологией или чем-то ненормальным, но и получил признание в качестве важной политической темы. Франция, страна революционного духа, была в авангарде защитников сексуального разнообразия: с тех пор отмечается постоянный рост общественного признания и одобрения гомосексуализма; был введён институт «гражданского союза» (pacte civil de solidarité) для всех неженатых пар, в том числе однополых, в 1999-м (список личных и имущественных прав расширен в 2006-м); а в 2001-м на пост мэра Парижа был избран открытый гомосексуал Бертран Деланоэ (Bertrand Delanoë). Недавнее принятие закона о введение однополых браков стало логичным завершением этого процесса правовой и социально-политической эмансипации геев.
В этом смысле название статьи профессора Принстона Дэвида Белла является провокативным и несколько странным. Гомосексуалам во Франции давно не угрожает стигматизация со стороны общественного мнения, гей-парады никто и не думал запрещать, а оформить юридически отношения между представителями одного пола и ранее не составляло труда. Странно звучит и фраза автора о том, что «60%-уровень поддержки однополых браков не изменил мнение большинства, которое всё так же выступает против усыновления детей гомосексуальными парами». Ведь брак тем и отличается от «гражданского союза», что выравнивает в правах гомо- и гетеросексуальные пары, в том числе в отношении возможности усыновления детей. С учётом того, что воспользоваться услугами суррогатного материнства во Франции очень не просто с юридической точки зрения, вопрос равного доступа к усыновлению сирот стал краеугольным в общественных дебатах вокруг.
Главная идея, которую Дэвид Белл высказывает в статье, связана со сравнением противников гей-браков во Франции и США: какие группы активнее всего выступают против этого феномена и, соответственно, какие аргументы против однополых браков доминируют в общественных дебатах.
Во-первых, можно согласиться с автором в том, что тон общественных протестов в двух странах задают разные группы. Главные противники гей-браков в США - верующие христиане, притом, в первую очередь, евангелисты. Они как раз выступают не только против юридического уравнения в правах представителей сообщества гетеросексуалов с геями, но зачастую отвергают «нормальность» гомосекуализма как такового, указывая на библейские тексты и непременно вспоминая о Соддоме. Именно по отношению к анализу их позиции уместнее было бы использовать авторский заголовок статьи.
Во Франции, стране с особой историей взаимоотношений государства и церкви в последние два столетия, религиозные движения почти не имеют политического веса. Также как и в «традиционно протестантской» Голландии, легализовавшей однополые браки с правом усыновления детей в 2001-м, или в «преимущественно католических» Испании и Аргентине, также опередивших Францию в этом вопросе на несколько лет. Между тем, не стоит сбрасывать со счетов сообщества верующих Франции как важную силу среди французских противников гей-браков. Во время дебатов 2012-2013 годов все значимые конфессии - христиане (католики, протестанты-евангелисты и православные), мусульмане и иудеи - недвусмысленно выступили резко против инициативы правительства социалистов и президента Олланда (введение института однополых браков было его важным предвыборным обещанием). Но конечно, и в том Белл, безусловно, прав, на митингах противников «брака для всех» (mariage pour tous) нельзя было увидеть людей с Библией в руках, а в речах религиозных деятелей услышать осуждения в адрес «содомитов». Главным пунктом раздора стал вопрос об усыновлении детей гомосексуальными парами. Настроения протестующих и религиозных лидеров прекрасно отображает популярный лозунг - «Отец и мать - основа всего» («Un père, une mère, c'est élémentaire). Однако вопрос в итоге был решён положительно в обеих палатах французского парламента, где у социалистов большинство - как в Национальной ассамблее, так и в Сенате. Иначе в чём было бы принципиальное отличие однополого брака от однополого «гражданского союза»?
Во-вторых, остаётся неясным, почему именно феминистов Белл считает главной интеллектуальной силой, повлиявшей во Франции на ход общественных дебатов о гей-браках. Вообще странно говорить о двух традициях феминизма - американской и французской, ведь среди американских сторонников этой идеологии было, и сегодня себя проявляет, множество течений - либеральное, радикальное, марксистское, социалистическое. И во Франции споров между феминистами хватает. Приведённые автором в качестве примера спор между Моной Озу (Mona Ozouf), Филиппом Рено (Philippe Raynaud) и Ирен Тери (Irène Théry), с одной стороны, и Джоан Скотт (Joan Scott) - с другой, отражает, скорее, различные реалии защиты прав женщин во Франции и США. Собственно, сам спор касается того, что, по мнению французских мыслителей, американский опыт политкорректности и борьбы с сексуальными домогательствами, в основном, негативен, более того, он стирает половые различия, т.е. как бы насильственно женщину делает мужчиной. Исходя из этого, компания французских феминистов, критикуя позицию Скотт, говорит о необходимости не только юридического равенства, которое, по их мнению, должно подчёркивать биологические половые различия мужчин и женщин (и тем самым поддерживать половую идентичность женщин), но и равенства морального, в виде выработки практик взаимного обращения двух полов друг с другом.
Однако всё это никак не проясняет утверждение профессора Белла о том, что французские феминисты каким-то образом саботировали идею однополых браков. Ведь феминизм интересуется отношениями мужчин и женщин, вернее, гендеров (носители которых - реальные мужчины и женщины), равно как и - во «французской традиции» - поддержанием идентичности женщины, её биологических различий от противоположного пола. Вероятно, силу этой идентичности может подорвать транссексуализм, а также браки двух женщин (или мужчин) между собой, которые, очевидно, связаны с пересмотром гендерных ролей. Однако среди феминистов Франции такие разговоры никоим образом неизвестны широкой публике. Приходится даже сомневаться, что они вообще имеют место.
В-третьих, на мой взгляд, главное основание для раскола на сторонников и противников гей-браков во Франции - политическая идентификация. Идентификация людей себя с теми или иными политическими силами, главным образом - «левыми» и «правыми». Дэвид Белл упоминает об этом, отмечая, что данное размежевание важно, особенно по таким «острым» вопросам, как однополые браки, тогда как различия двух политических лагерей, например, в экономике не так заметны (хотя это слишком сильное утверждение, доказать которое очень трудно). Мне кажется, что основные силы сторонников нового закона, как и силы его противников, вне зависимости от индивидуальных предпочтений конкретных граждан, были «изобретены» позициями политических партий. Не кажется ли странным, что ни одна серьёзная сила, считающая себя «левой», не выступила против гей-браков? Все «леваки» поддержали инициативу президента, а многие, как коммунисты, годами твердили об этом. И наоборот, все «правые» партии, их лидеры и популярные фигуры выступили с критикой закона, апеллируя как раз к «неразумности» усыновления детей гомосексуальными парами и, в целом, к защите традиционной нуклеарной семьи с разнополыми родителями. (Отметим, что никому из «правых», тем не менее, не приходит в голову кричать о необходимости запретить аборты или усложнить процедуру разводов). Конечно, это не означает, что на митинги протеста против гей-браков выходили те, кто голосовал за «левых» и Олланда (и может быть, уже в них/в нём разочаровался), но в публичном пространстве ценности защиты «традиционной семьи» были полностью «приватизированы» «правыми», находящимися сегодня в меньшинстве.
Наконец, в-четвёртых, самое главное. В социально-политических дебатах во Франции, а тем более в США, упускается из виду важное причинное обстоятельство, которое и вынуждает год от года обсуждать тему прав сексуальных меньшинств, вводить всё новые меры, компенсирующие их несколько угнетённое в юридическом смысле положение. А именно то обстоятельство, что дискурс о гей-браках и правах ЛГБТ невозможно отделить от дискурса прав человека, от либеральных ценностей личной свободы и правовых гарантий возможности эту свободу реализовать. В этом смысле само название «брак для всех» (marriage pour tous) свидетельствует о том, что правовое выравнивание статуса гомосексуалов (предотвращение дискриминации на работе и в общественном сознании; право на создание полноценной семьи, усыновление и воспитание детей) неотделимо от проекта эмансипации, начатого в эпоху Просвещения. Ранее группами, которые становились субъектами, требующими и подвергаемыми эмансипации, во Франции были евреи, рабочие, женщины; в США, главным образом, это были женщины и афроамериканцы. Сегодня роль меньшинства, на протяжении долгого времени подвергавшегося угнетениям, а теперь находящегося в неравных правах с большинством, выполняют сексуальные меньшинства, главное из которых по объёму требуемых прав - гомосексуальное. Таким образом, признание равенства правового статуса, равенства в правах однополого брака и супружеского союза двух людей разного пола - современная нам реализация знаменитых принципов «свободы, равенства и братства» (Liberté, Égalité, Fraternité) и европейской послевоенной «демократии консенсуса», родившей welfare state, или по-французски Etat-providence.
Разумеется, говорить о возможности эмансипации геев в столь деликатной области, как семейные отношения, было бы невозможно в отсутствии тех социетальных трансформаций, которые происходят на наших глазах.
Демографические тенденции, как показывают мировые исследования, впервые вышли на новый «ноосферный» уровень, связанный с дополнением старых закономерностей биологического (популяционного) воспроизводства человеческого рода цивилизационными достижениями в области борьбы со смертностью (в т.ч. детской), продления жизни и содержательного наполнения жизни (расширение пространства выбора деятельности, досуга и т.д.). Миграционные и урбанизационные процессы сопровождаются достижениями в медицине, которые, радикально снизив смертность и увеличив продолжительность человеческой жизни, ставят вопрос о необходимости глобального снижения рождаемости: вызовы современности, во многом, продиктованы увеличением жителей Земли в 4 раза за последнее столетие. Рождение нового порядка контроля биологической популяции (который, как полагают демографы, существовал и ранее, несмотря на отсутствие индивидуального рационального планирования семьи) ставит под вопрос и традиционную мораль с её рестриктивными нормами. Последние отражаются в институте семьи, построенной вокруг обязательно гетеросексуального брака и целого ряда ограничений: запрет на вступление в половые отношения до брака, запрет на нарушение супружеских обязанностей и отделение секса от рождения детей, запрет на аборты и т.д. Все эти нормы с каждым десятилетием всё более отрываются от реальности, даже в развивающихся, быстро урбанизирующихся странах. «Традиционные семейные ценности» подвергаются весьма прагматическому испытанию, имеющему этические следствия, что будет только способствовать правовому и моральному признанию гомосексуальных отношений, существующих во всех обществах.
В этих изменениях нет ничего фатального. Отныне тело человека, прежде всего, женщины не связывается с обязанностью реализовать функцию рода - производить потомство. Тело человека принадлежит ему самому, а значит, он вправе распоряжаться им по своему усмотрению: рожать или не рожать детей, свободно выбирать сексуальных партнёров и т.п. Вполне логично, что эти социальные и психические изменения порождают потребность в новых правах: начиная от отделения института брака от церкви и превращения его в юридическую формальность и заканчивая правом на аборт и юридическим признанием гомосексуальных и иных форм половых отношений. Но и это не всё. Теперь семья - явление исключительно добровольное; семья создаётся сознательным выборов двух людей, желающих вступить в брак или находиться в тех или иных отношениях друг с другом (число родившихся детей вне брака растёт год от года) вне зависимости от воли родных, близких и т.д. Судя по проценту разводов в западных обществах, можно констатировать, что семья перестала быть неким механизмом осуществления «воли» коллектива. Нуклеарная семья, в свете обозначенных изменений, подвергается трансформациям. Также как сто-двести лет назад видоизменялась крестьянская семья, объединявшая несколько поколений под одной крышей. Современные городские условия жизни сделали такой тип патриархальной семьи архаикой, а нынешняя перестройка семейного уклада и изменение функций брака позволяют рассматривать сегодня то, что раньше, в условиях массовых болезней и слабого роста численности населения, считалось анормальностью, преступлением и грехом, как проявление разнообразия возможных и допустимых стилей жизни.
Таким образом, мы могли бы согласиться не только с выводом Дэвида Белла о том, что протесты против однополых браков во Франции в скором времени сойдут на нет и перестанут играть существенной роли в политической жизни страны, но и стем, что рано или поздно, вопрос об эмансипации сексуальных меньшинств коснётся всех современных обществ. Других способов, кроме политизации темы прав геев и/или ЛГБТ во имя эмансипации их образа жизни и его правового признания, неизвестно.