Мысли о том, что можно читать православным, а также немного о анатомии страха и о свободе
Шесть лет назад, только обретая веру, задавалась вопросом: можно ли православному христианину читать неправославные книги? Почему-то был иррациональный страх перед чтением «всякого такого», страх, иррациональность которого только подпитывал факт из биографии блаженного Иеронима с его болезненным видением и клятвой не читать языческих книг. Внутреннее смятение наступало даже от встречающихся глазу слов «магия», «колдовство», как будто сами эти слова уже заменяли действие чьей-то недружелюбной силы.
Я не знаю, зачем мне было попущено Богом то жутко болезненное состояние. Хотя в процессе написания этих слов подумалось: может быть, Господь через страх оберегал от искушения гностицизмом, тяга к которому у меня была слишком высока в начале религиозных поисков. Это болезненное состояние смятения уже прошло, и я надеюсь, что сейчас Господь для меня все же дороже эллинской мудрости и иудейских чудес. Зато часто встречаю у своих единоверцев состояние страха и отрицание информации, которая отклоняется от «православной парадигмы», а иногда и от личностного представления об этой парадигме, существующего в уме человека. Страха, порой связанного не с содержанием этой информации, а именно с самим ее существованием. Причем сам страх тоже может отрицаться.
Отрицание при этом может проявляться в виде иронии над предметом страха, чего-то вроде неудачного метода парадоксальной интенции по типу «иду на Вы» (неудачной, поскольку бесов не обманешь и не победишь, если пытаешься бороться с ними их же методами, забывая о Боге). А еще отрицание может проявляться в форме агрессивного невежества. Последнее, по сути, является плохо закамуфлированным желанием спрятаться от встречи с настоящим или измышленным злом (не вымышленным, несуществующим, а тоже настоящим, действие которого ощущается изнутри). И желание контролировать ситуацию («запретить и не пущать»), в том числе и агрессивное, опять говорит о степени внутренней несвободы и недоверия Богу.
Пока о страхах сказать больше нечего, но обеднять тему и говорить только о них мне не хочется. Вероятно есть несколько очень тонких границ, отличающих потенциального святого, ратующего за чистоту веры от малодушного маловера, а попросту труса, также «ратующего за чистоту». Мне почему-то кажется, что одна из этих границ касается способности человека довериться Богу, помнить о непостижимости Его Промысла. Другая граница, о которой хотелось бы сказать - это отношение к чужой свободе, к которой так бережно относится Господь, и о которой мы в страстном стремлении любой ценой запретить что-либо (не аргументированно объяснить или предостеречь, а именно запретить!) часто забываем. И последняя граница, от которой зависят две первые, обусловлена честностью человека, тем, насколько он сам понимает, а точнее стремится понять свои страсти и мотивы своих поступков и с Божией помощью корректировать их. В общем, подай, Господи всем то, чего не хватает из этого списка, «и не забудь про меня».
В свете такой честности, таких памятований и таких устремлений могут быть одинаково прекрасны совершенно разные типы святых. Это и люди, резко высказывавшиеся против светских и языческих книг постольку, поскольку этого требовали миссионерские цели. И люди, совершенно отказывавшие себе в чтении этих книг, в чем нуждалась их внутренняя всецелая устремленность к Христу. И, разумеется, те, кто приводил к Богу людей через открытие христианских смыслов, отысканных в формально чуждом христианству творчестве.
P.S. Читаю сейчас шикарную книгу, одно название которой меня б наверное ранее жутко испугало и вызвало приступ негатива, как и отдельные цитаты из нее, прочитанные вне контекста. Начала читать и параллельно размышлять над причинами своих старых страхов еще до последних склок на Православном форуме, связанных как раз с кругом чтения. Склоки вызвали желание письменно оформить мысли, пришедшие в голову. Эдакая осенняя саморефлексия, ежегодно навещающая, но наполненная разными настроениями и содержанием.
Я не знаю, зачем мне было попущено Богом то жутко болезненное состояние. Хотя в процессе написания этих слов подумалось: может быть, Господь через страх оберегал от искушения гностицизмом, тяга к которому у меня была слишком высока в начале религиозных поисков. Это болезненное состояние смятения уже прошло, и я надеюсь, что сейчас Господь для меня все же дороже эллинской мудрости и иудейских чудес. Зато часто встречаю у своих единоверцев состояние страха и отрицание информации, которая отклоняется от «православной парадигмы», а иногда и от личностного представления об этой парадигме, существующего в уме человека. Страха, порой связанного не с содержанием этой информации, а именно с самим ее существованием. Причем сам страх тоже может отрицаться.
Отрицание при этом может проявляться в виде иронии над предметом страха, чего-то вроде неудачного метода парадоксальной интенции по типу «иду на Вы» (неудачной, поскольку бесов не обманешь и не победишь, если пытаешься бороться с ними их же методами, забывая о Боге). А еще отрицание может проявляться в форме агрессивного невежества. Последнее, по сути, является плохо закамуфлированным желанием спрятаться от встречи с настоящим или измышленным злом (не вымышленным, несуществующим, а тоже настоящим, действие которого ощущается изнутри). И желание контролировать ситуацию («запретить и не пущать»), в том числе и агрессивное, опять говорит о степени внутренней несвободы и недоверия Богу.
Пока о страхах сказать больше нечего, но обеднять тему и говорить только о них мне не хочется. Вероятно есть несколько очень тонких границ, отличающих потенциального святого, ратующего за чистоту веры от малодушного маловера, а попросту труса, также «ратующего за чистоту». Мне почему-то кажется, что одна из этих границ касается способности человека довериться Богу, помнить о непостижимости Его Промысла. Другая граница, о которой хотелось бы сказать - это отношение к чужой свободе, к которой так бережно относится Господь, и о которой мы в страстном стремлении любой ценой запретить что-либо (не аргументированно объяснить или предостеречь, а именно запретить!) часто забываем. И последняя граница, от которой зависят две первые, обусловлена честностью человека, тем, насколько он сам понимает, а точнее стремится понять свои страсти и мотивы своих поступков и с Божией помощью корректировать их. В общем, подай, Господи всем то, чего не хватает из этого списка, «и не забудь про меня».
В свете такой честности, таких памятований и таких устремлений могут быть одинаково прекрасны совершенно разные типы святых. Это и люди, резко высказывавшиеся против светских и языческих книг постольку, поскольку этого требовали миссионерские цели. И люди, совершенно отказывавшие себе в чтении этих книг, в чем нуждалась их внутренняя всецелая устремленность к Христу. И, разумеется, те, кто приводил к Богу людей через открытие христианских смыслов, отысканных в формально чуждом христианству творчестве.
P.S. Читаю сейчас шикарную книгу, одно название которой меня б наверное ранее жутко испугало и вызвало приступ негатива, как и отдельные цитаты из нее, прочитанные вне контекста. Начала читать и параллельно размышлять над причинами своих старых страхов еще до последних склок на Православном форуме, связанных как раз с кругом чтения. Склоки вызвали желание письменно оформить мысли, пришедшие в голову. Эдакая осенняя саморефлексия, ежегодно навещающая, но наполненная разными настроениями и содержанием.