Алексей Михайлович Тишайший и его «бунташный» век
Оригинал взят у kolencev в Алексей Михайлович Тишайший и его «бунташный» век
Оригинал взят у sergeytsvetkov в Алексей Михайлович Тишайший и его «бунташный» век
Царя Алексея Михайловича историк Ключевский называл славной русской душой и готов был видеть в нем лучшего человека древней Руси. Попробуем разобраться, за что этот государь удостоился столь лестной оценки.
Детство. Воспитание
Алексей Михайлович вступил на престол в 1645 году, 16-летним юношей. Он получил обычное старомосковское образование, то есть мог бойко прочесть в церкви часы и не без успеха петь с дьячком на клиросе по крюковым нотам. При этом он до мельчайших подробностей изучил чин церковного богослужения и мог поспорить с любым монахом в тонкой искушенности по части молитв и поста. Царевич прежнего времени, вероятно, на этом бы и остановился. Но Алексей воспитывался в иное время, когда русские люди смутно испытывали потребность в чем-то новом, а значит, иноземном. Ребенком Алексей уже держал в руках затейливые заморские игрушки: коня немецкой работы, немецкие же гравюры, и даже детские латы, сделанные для него мастером немчином Петром Шальтом.
Кроме того, в 11-12 лет Алексей уже был владельцем маленькой библиотеки, заключавшей в себе дюжину томов. Со временем чтение стало его ежедневной потребностью. Про зрелого Алексея Михайловича говорили, что он «навычен многим философским наукам». Царь также любил писать, пытался изложить историю своих военных походов, пробовал себя в стихотворстве и составил устав соколиной охоты, замечательный по образному языку и стремлению к бескорыстному любованию красотой.
Вот это привлекательное сочетание верности старорусской традиции с наклонностью к полезным и приятным новшествам составляло корень характера Алексея Михайловича. Царь был образцом набожности: в Великий и Успенский пост по вторникам, четвергам и субботам кушал один раз в день, и кушанье его состояло из капусты, груздей и ягод - все без масла. По понедельникам, средам и пятницам во все посты он не ел и не пил ничего. В церкви стоял иногда часов по пяти и по шести кряду, клал по тысячи земных поклонов, а в иные дни и по полторы тысячи. В то же время, увлекаемый новыми веяниями, он частенько отступал от старозаветного порядка жизни. Ездил Алексей Михайлович в немецкой карете, брал с собой жену на охоту, устраивал первые в России театральные представления, заботился о развитии флота и дал детям в учители книжного монаха из хохлов, который учил их не только часослову и Псалтыри, но также латинскому и польскому языкам.
Что ж удивляться, что именно в семье Алексея Михайловича вырос будущий прорубатель окна в Европу.
И наконец, не забудем то необыкновенное смирение, с которым Алексей Михайлович воспринимал свой царский чин. В одном его письме читаем поразительные слова. Самодержец всея Руси жалуется, что истощил долготерпение Господа, ибо по многим своим грехам не годится во псы, не то что в цари. «Лучше быть маленькой звездочкой там, у небесного престола, нежели солнцем здесь, на земле», - пишет он в другом месте. Тут, кстати, вспомним, что Алексей Михайлович был современником другого государя, Людовика XIV, который в своем непомерном тщеславии присвоил себе титул «короля-Солнца» и не видел ничего дурного или хотя бы смешного в том, чтобы напевать хвалебные гимны, сложенные в его честь придворными подхалимами.
Почему - Тишайший?
Царь Алексей Михайлович остался в истории с прозвищем «Тишайший». А вот что оно означает?
Обыкновенно считается, что Алексея Михайловича прозвали так за его мягкую доброту. Действительно, царь был добродушный человек. Однако он вовсе не был «тишайшим» в этом смысле слова - ни по своей натуре, ни по делам. Рассмотрим вначале его характер.
Если второй Романов и обнаруживал некую «тихость», то лишь в первые годы своего правления, когда был юн. Но его природная вспыльчивость очень быстро дала себя знать. Царь легко терял самообладание и давал волю языку и рукам. Так, однажды, поссорившись с патриархом Никоном, он прилюдно обругал его мужиком и сукиным сыном. Вообще Алексей Михайлович умел браниться весьма изобретательно и изощренно, не то что нынешние сквернословы со своим убогим лексиконом средней школы. Вот, например, какое письмо царь отправил казначею Саввино-Сторожевского монастыря отцу Никите, который, выпивши, подрался с размещенными на постой стрельцами: «От царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси врагу Божию и богоненавистцу и христопродавцу и разорителю чудотворцева дома и единомысленнику сатанину, врагу проклятому, ненадобному шпыню и злому пронырливому злодею казначею Миките». Таков был царь на язык.
Скажем теперь насчет рук. Раз в думе обсуждался вопрос о войне с Польшей, и царев тесть боярин Милославский, никогда не бывавший в походах, неожиданно заявил, что если государь назначит его воеводой, то он приведет ему пленником самого короля польского. Это наглое хвастовство так возмутило царя, что он дал старику пощечину, надрал ему бороду и пинками вытолкал из палаты. И это Тишайший царь? Вряд ли.
Что касается дел, то в царствование Алексея Михайловича меньше всего было тишины и покоя. Царь требовал от своих подручных служить без устали. Вспоминая «работы свои непрестанные», боярин Артамон Матвеев замечал, что «прежде сего никогда не бывало». А по отзыву протопопа Аввакума, царь «накудесил много в жизни сей, яко козел скоча по холмам и ветер гоняя». Да и когда было Алексею Михайловичу отдыхать, если в его правление бунт следовал за бунтом, война за войной. Сами современники называли XVII век - «бунташным веком».
Но как раз это последнее обстоятельство и дает ключ к правильному пониманию прозвища «Тишайший». Его истоки лежат в старинной формуле «тишина и покой», которая символизировала благоустроенное и благоденствующее государство. Алексей Михайлович именно «утишил» Россию, раздираемую бунтами и расколами. В одном документе того времени так и сказано, что по смерти Михаила Федоровича Мономахову шапку надел «благородный сын его, благочестивейший, тишайший, самодержавнейший великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович. Тогда под его высокодержавною рукой во всем царстве благочестие крепко соблюдашеся, и все православное христианство безмятежно тишиной светилось».
Вот какой смысл вкладывали наши предки в эпитет «тишайший» - это был официальный государев титул, имевший отношение к сану, а не к характеру царя. И таким «тишайшим» государем, кстати, официально был не один Алексей Михайлович, но и его сыновья, преемники на троне: вначале Федор Алексеевич, затем братья Иван и Петр, а потом в течение 30 лет один Петр, которого уж никак заподозришь в «тихом» поведении и излишней мягкости.
«Соляной бунт»
Уже в самом начале правления Алексея Михайловича вспыхнул первый крупный мятеж, - так называемый «соляной бунт».
В первые годы царствования Алексея Михайловича большое влияние на него имел его бывший воспитатель боярин Борис Иванович Морозов. Чтобы еще больше укрепить свое положение при дворе, Морозов сосватал 18-летнему царю младшую сестру своей жены - Марию Милославскую. Отец Марии, Илья Милославский, воспользовался своим неожиданным возвышением лишь для того, чтобы быстро набить карман. За взятки он раздавал купцам различные торговые монополии. Но особенно тяжело отразилось на благосостоянии народа резкое повышение налога на соль, так как соленая рыба была главной пищей тогдашнего простонародья. Доходы от этих махинаций Мстиславский делил со своими помощниками и клевретами - думским дьяком Назаром Чистым и двумя приказными дьяками - Петром Траханиотовым и Леонтием Плещеевым. Народ возненавидел эту компанию самой задушевной ненавистью.
29 июня 1649 года накопившееся недовольство вылилось в открытое возмущение. В этот день царь сопровождал патриарха в церковной процессии. Когда Алексей Михайлович вернулся в Кремль, то увидел себя окруженным большой толпой, прорвавшейся сюда раньше царя. Среди московской черни, купцов, ремесленников в толпе были и служилые люди. Пока одна часть мятежников удерживала царя, другая бросилась громить дворец Морозова. Погромщики не брали себе дорогие вещи, а ломали их на куски, топтали ногами или бросали в окна с криком: «Вот наша кровь!» Хотели разрушить и сам дворец, но Алексей Михайлович велел объявить, что здание принадлежит ему. Тогда толпа, умертвив трех слуг ненавистного временщика, рассеялась по Москве в поисках Морозова, Мстиславского и их честной компании.
Назар Чистый не ускользнул от народного гнева. Его поймали, избили, бросили на кучу навоза, где наконец и прикончили. Остальным удалось скрыться в надежных убежищах. Но на следующий день москвичи вновь появились перед царским дворцом, требуя их выдачи. Между тем обстановка накалялась, и город уже горел, подожженный мятежниками с четырех концов.
Алексей Михайлович должен был вступить в унизительные переговоры с бунтовщиками. Он просил не трогать Морозова, обещая сослать его подальше, и сумел-таки отстоять своего любимца. Но Плещеев и Траханиотов были выданы на расправу толпе, которая тут же буквально разорвала дьяков на куски. Это ужасное зрелище так подействовало на 20-летнего царя, что он со слезами на глазах стал умолять бунтовщиков о пощаде, клятвенно обязуясь уничтожить монополии, улучшить финансовое управление и дать стране справедливое правительство. Мало-помалу волнение народа улеглось и бунт прекратился.
Но то было лишь начало. «Бунташный век» неумолимо всходил в свой кровавый зенит.
Раскол
В царствование Алексея Михайловича русский дух дал первую глубокую трещину, которая получила название церковного раскола. Трещина эта не срослась до сих пор. Так что же за клин расколол русский народ на две части - православных и старообрядцев?
К середине XVII века за 600 с лишком лет существования на Руси христианства в русской Церкви возникли и утвердились некоторые местные обычаи и обряды, отличные от принятых в Церкви греческой, от которой Русь в свое время приняла новую веру. Таковы были двуперстное крестное знамение, начертание и произношение имени Иисус с одним «и» - Исус, пение двойной, а не тройной «аллилуйи» во время богослужения и тому подобное. Кроме того, при многократном переписывании от руки богослужебных книг в них накопилась масса описок и разногласий, а типографский станок только размножил эти недоразумения и придал им цену печатного слова. Как видите, церковные разногласия с греками не касались глубинных вопросов веры и церковных догматов, а носили чисто обрядовый характер. Но люди того времени придавали обряду огромное значение - в его соблюдении видели залог душевного спасения.
В правление Алексея Михайловича эти накопившиеся неисправности и разногласия стали уж очень сильно резать глаза образованным русским людям. Возникло естественное стремление переписать церковные книги согласно древним образцам. При патриархе Никоне с православного Востока и из разных углов России в Москву навезли горы старинных рукописных книг - греческих и церковнославянских. Исправленные по ним новые издания разослали по русским церквам с приказанием отобрать и истребить старопечатные и старописьменные книги. Вот тут-то и началась смута и брожение в умах. Многие православные, заглянув в присланные книги, ужаснулись, не найдя в них ни двуперстного знамения, ни Иисуса, ни двойной аллилуйи, ни других привычных и освященных временем верований, обычаев и начертаний. В новых книгах усмотрели попытку церковных властей ввести какую-то новую веру. А ведь русские люди свято верили, что древние святые отцы спасались именно тем обычаем, который был принят на Руси, и что православным следует умирать «за единую букву аз» в церковном тексте.
Часть русского духовенства прокляло новые книги, как еретические, и продолжало совершать служение и молиться по старым книгам. На московском церковном соборе 1666-1667 годов непокорные были преданы анафеме за противление церковной власти и отлучены от Церкви. А отлученные, в свою очередь, перестали признавать церковную иерархию законной церковной властью. С тех пор и длится это церковное разделение русского народа, которое принесло немало бед России.
Заметим еще, что нервом церковного раскола была вовсе не слепая привязанность к старым обрядам. В отступлении церковного начальства от древнего правоверия раскольники увидели страшное знамение приближения конца времен. Раскол был своего рода социально-апокалиптической утопией, исступленным ожиданием пришествия Антихриста. Это экстатическое настроение породило своеобразный душевный тип «расколоучителей» первого поколения - скорее одержимых фанатиков, чем добрых пастырей.
Скажем несколько слов о наиболее выдающихся из них.
Начнем с мучеников. Первое место среди них следует, конечно, отвести протопопу Аввакуму. Это был крупный самородок, умный от природы, хотя и необразованный человек. «Аще я и не смыслен гораздо, неученый человек, - говорил он сам о себе, - не учен диалектике и риторике и философии, но разум Христов в себе имам - невежда словом, а не разумом».
Подобная самоуверенность была вызвана не одним только непомерным самомнением, которого у Аввакума действительно было хоть отбавляй. Он и в самом деле свято верил в ниспосланный ему дар непосредственного общения с Богом. Его неприятие церковной реформы было искренним и глубоким. «Задумалися, сошедшися меж собою, - рассказывает он о своих впечатлениях от нововведений патриарха Никона, - видим яко зима хочет быти: сердце озябло и ноги задрожали».
По складу своего характера Аввакум был рьяный фанатик и доведись ему победить, он с наслаждением мучил бы и истязал своих противников. Но история обрекла его на поражение, которое он встретил мужественно и твердо, с полным присутствием духа. В одной из своих челобитных царю Аввакум спокойно говорит: «Ведаю, яко скорбно тебе, государь, от докуки нашей… Не сладко и нам, когда ребра наши ломают, кнутьем мучат и томят на морозе гладом. А все церкви ради Божией страждем».
Он умер, верный себе, мученической смертью. По царскому приказу (Федора Алексеевича, сына Тишайшего царя), его сожгли в срубе вместе с тремя его товарищами.
Высокий пример духовной стойкости явили также сестры - боярыня Федосья Морозова и княгиня Евдокия Урусова. Их арестовали за неоднократные оскорбления высших церковных властей и самого царя. Раздетых до пояса, сестер вздернули на дыбу, пытали огнем, потом на несколько часов бросили на снег. Однако они не отреклись от своих убеждений и были навечно заточены в монастырь.
Впрочем, не все раскольники выбирали пассивное сопротивление. Старцы Соловецкого монастыря, например, фактически отделились от церкви и государства, просидев 11 лет за крепкими стенами далекой обители. Алексей Михайлович долго пытался образумить мятежных старцев увещеваниями, слал им письма в примирительном духе. Но когда ему донесли, что монахи держали между собой «черный собор» (то есть самозваный, незаконный), на котором предали государя анафеме, Алексей Михайлович скрепя сердце приказал взять монастырь штурмом.
Расправа воеводы Мещеринова над участниками Соловецкого восстания
Наконец, были среди раскольников и откровенные изуверы, толкавшие людей на самосожжения - печально знаменитые раскольничьи «гари». Несмотря на все усилия правительства, остановить это огненное поветрие оказалось невозможно - оно затихло постепенно само собой, подобно прочим видам повального умопомешательства.
Патриарх Никон
Как рассказ о Людовике XIII невозможен без упоминания кардинала Ришелье, так и история Алексея Михайловича не может обойтись без имени Патриарха Никона - второго лица в государстве.
Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Рисунок XVII века
В 1648 году на поклон к молодому царю Алексею Михайловичу явился игумен Кожеозерской обители Никон. Этот выходец из нижегородских крестьян оказался на удивление начитан, умен, благочестив. Беседы с ним запали в душу молодому царю, и между ними возникла искренняя привязанность. Алексей Михайлович оставил Никона в столице, приблизил к себе и стал называть своим «собинным» другом, то есть близким, задушевным.
Царский любимец быстро пошел в гору: был посвящен в сан архимандрита Новоспасского монастыря, потом стал митрополитом Новгородским, а в 1652 году церковный собор решил избрать его главой Церкви вместо умершего патриарха. Сам Алексей Михайлович в Успенском соборе на виду у бояр и народа поклонился Никону в ноги и со слезами умолил его принять патриарший сан. «Будут ли меня почитать как архипастыря и отца верховного и дадут ли мне устроить Церковь?» - спросил Никон. Царь, священство и бояре поклялись ему в этом.
Получив от царя и собора неограниченную власть и титул «великий государь», новый Патриарх начал работу по исправлению богослужебных книг и самого церковного богослужения. Не имея достаточного образования и опыта для проведения таких реформ, Никон без оглядки ломал некоторые устоявшиеся веками традиции. Именно жесткая, самовластная политика Никона расколола русских людей на «Никониан» и старообрядцев.
Нажив себе множество недругов среди священства и бояр, Патриарх своими руками подготовил свое падение. Царь с годами охладел к собинному другу. На церковном соборе 1666 года Никона лишили патриаршего сана и сослали простым монахом в далекий Ферапонтов монастырь.
В 1676 году по царскому указу Никон был переведен под надзор двух старцев в Кирилловский монастырь. После смерти Алексея Михайловича, по ходатайству великой княжны Татьяны Михайловны и по просьбе многих духовных и светских лиц, новый царь Фёдор Алексеевич повелел в 1681 году перевести опального Патриарха в подмосковный Воскресенский монастырь. Но престарелый Никон не вынес тягот путешествия и умер 17 августа 1681 года под Ярославлем. Он был погребен в Новом Иерусалиме по патриаршему чину.
Разинский бунт
«Бунташный» XVII век с духовной стороны полнее всего выразился в церковном расколе, а со стороны, так сказать, физической, материальной, - в разинском бунте.
Народное движение, потрясшее основы Московского государство, началось как чисто казачье «добывание зипунов», то есть было самым обыкновенным, хотя и крупным разбоем. Вожаком его был Стенька Разин, составивший себе шайку из так называемой «голытьбы» - малоимущих казаков, всегда готовых погулять на чужой счет. С этими бесшабашными людьми Стенька разбойничал сперва на Волге, а затем на берегах Каспия. Вдоволь пограбив персидское побережье, казаки с богатой добычей возвратились в 1669 году на Дон, где слава и значение удачливого атамана выросли невероятно. Теперь Стеньку величали не иначе, как Степан Тимофеевич, и тысячи беглых воров и лентяев почитали за счастье попасть к нему на службу.
Перезимовав на Дону, Разин летом 1670 года вновь двинулся на Волгу, но уже не с разбоем, а с бунтом. Провозглашая повсюду, что он идет войной на московских бояр, атаман почти без боя взял Астрахань и двигаясь вверх по Волге, дошел до Симбирска. Вот здесь казацкий набег и перерос в «русский бунт, бессмысленный и беспощадный».
Крестьяне, взбаламученные призывами Разина бить бояр, грабили и убивали своих помещиков, соединялись в отряды и примыкали к казакам. Вслед за ними поднялись инородцы Поволжья - зыряне, мордва, чуваши, черемисы, башкиры, которые бунтовали и резались, сами не зная за что. Воинство Стеньки, пьяное от вина и крови, дышало самой черной местью и завистью. Законы, общество, религия, - короче все, что так или иначе стесняет личные инстинкты и побуждения, возбуждало в этих людях самую лютую ненависть. Их победа означала бы быстрый конец Российского государства. Всей этой взбунтовавшейся сволочи Стенька обещал во всем полную волю. «Иду на бояр, приказных и всякую власть, а меж вами учиню равенство», - провозглашал он в своих «прелестных письмах». На деле же он забрал всех в жесточайшую кабалу, в полное рабство. Достаточно сказать, что перед этим поборником равенства все должны были падать ниц.
Силы Разина достигли огромных размеров. Казалось, перед ним и впрямь открывается дорога на Москву. Как вдруг его полчища постигла полная неудача под Симбирском. Стенька потерпел поражение от князя Барятинского, у которого часть войска была обучена европейскому строю. Тогда, бросив крестьянские шайки на произвол судьбы, Разин бежал с казаками на Дон, но был схвачен там «домовитыми», или иначе, «старыми» казаками, сохранившими верность царю, и отправлен туда, куда так настойчиво стремился попасть - в Москву. На плахе он сказал своему брату Фролу, который трясся от страха: «Не будь бабой! Мы славно погуляли, теперь можно и пострадать!» В этих словах сказался весь Стенька, пришедший совсем не для того, чтобы дать народу волю, а чтобы всласть погулять на народной беде.
Нововведения
Мощный гений Петра Великого наложил такой неизгладимый отпечаток на все дела, к которым он прикасался, что на первый взгляд кажется, что именно ему Россия обязана всеми важнейшими нововведениями. Между тем почти на всех направлениях своей деятельности Петр всего лишь шел по стопам своих предшественников, завершая начертанную ими программу. И чтобы не быть голословными, предлагаю вам краткий обзор европейских новшеств, появившихся в России во время царствования Алексея Михайловича.
Начнем с того, что в 1672 году состоялось первое в России театральное представление. В загородном Коломенском дворце Алексея Михайловича была разыграна французская стихотворная пьеса на библейский сюжет «Эсфирь и Артаксеркс», переведенная на русский язык церковным писателем Симеоном Полоцким, близким другом царя. Актеры для невиданного заморского действа были набраны из труппы пастора Грегори, жившего в Немецкой слободе.
Еще раньше в Москве была отпечатана первая русская газета, получившая название «Куранты», по примеру многих газет, издававшихся в Германии, Голландии и Польше. Московские «Куранты» печатались в Посольском приказе в количестве 20 номеров в год и сообщали читателям о событиях в чужеземных государствах.
В области военного дела Алексей Михайлович провел важную реформу, значительно увеличив число полков иноземного строя. Он охотно принимал на службу иностранных офицеров и специалистов. Таким путем Россия приобрела многих из будущих полководцев и сподвижников Петра I, как, например, генералов Патрика Гордона, Франца Лефорта и Якова Брюса.
Наконец, не кто иной, как Алексей Михайлович позаботился о том, чтобы завести в России военный флот. Причем и он отнюдь не был в этом деле первопроходцем. Еще в 1635 году, при его отце Михаиле Федоровиче, один голштинский мастер с помощью русских плотников, построил в Нижнем Новгороде военное судно «Фридрих», которое добралось по Волге до Каспийского моря, но, правда, тут же и затонуло у берегов Дагестана.
Этот неудачный опыт, однако, не обескуражил Алексея Михайловича. Поскольку голштинцы оказались не на высоте своего дела, новых корабельных мастеров выписали из Голландии - признанной морской державы своего времени.
В 1667 году в селе Дединове на Оке, по соседству с Коломной, была заложена верфь, в распоряжение которой были отданы леса в Вяземском и Коломенском уездах, а также тульские литейные заводы. И уже в сентябре 1668 года на воду сошла первая русская эскадра, состоявшая из одного 22-пушечного корабля «Орел», яхты, двух шлюпок и одного челнока. Прибывший из Амстердама с 14 человеками экипажа капитан Давид Бутлер принял начальство над новой эскадрой.
Перед Бутлером была поставлена задача уничтожить пиратство у берегов Каспийского моря. Осенняя непогода задержала отплытие эскадры на юг. Только в следующем 1669 году переправленный на Волгу «Орел» наконец бросил якорь на Астраханском рейде. К несчастью, вскоре Астрахань была захвачена разинскими ворами, и красавец «Орел», подожженный по приказу Стеньки, сгорел дотла вместе со всей эскадрой. В следующий раз русская эскадра славного шкипера Питера прорвалась к южным морям только спустя 28 лет, но зато теперь уже - навсегда.
Приращение державы
В царствование Алексея Михайловича Россия, хотя и сотрясаемая бесконечными бунтами и внутренними неурядицами, тем не менее достигла больших успехов во внешней политике. Можно сказать, что тишайший царь вернул Московскому государству звание великой державы, утерянное со времен Великой Смуты.
Исторически самым важным внешнеполитическим вопросом того времени был вопрос о Малороссии, как в то время называли Украину. В 1648 году казачий сотник Богдан Хмельницкий поднял Запорожье против Речи Посполитой. Его дружно поддержало украинское крестьянство, восставшее против своих господ - польских панов. Образовалась грозная сила, с которой Хмельницкий в каких-нибудь полгода изгнал поляков из всей страны. Но поляки быстро оправились от неожиданности и перешли в контрнаступление, нанося казакам одно поражение за другим. Хмельницкому, поначалу мечтавшему о независимой Украине, не оставалось ничего другого, как ударить челом московскому государю с просьбой принять Украину под его высокую руку. В 1654 году присланные на Украину московские послы приняли от казаков присягу на верность московскому царю. В последовавшей затем затяжной русско-польской войне русским войскам удалось вернуть еще и Смоленск. С этих пор Москва перехватила у Польши наступательную роль и стала последовательно добиваться возвращения западнорусских областей.
В конце 60-х - начале 70-х годов XVII века состоялось первое серьезное столкновение России с Турцией. Огромное войско турецкого султана при участии крымской орды и изменившего украинского гетмана Дорошевича попыталось овладеть присоединенными к Москве украинскими землями, но было остановлено храброй обороной пограничных крепостей.
На востоке русская колонизация, перевалившая за Урал еще в конце XVI века, ушла далеко в глубь Сибири. Русские первопроходцы, а за ними государевы стрельцы и воеводы, вышли к Амуру, проникли за полярный круг и достигли берегов Берингова пролива. Впервые была установлена русско-китайская граница и налажены дипломатические отношения с великим восточным соседом.
Вообще приезды различных иноземных послов стали тогда привычным явлением в Москве. Да и сами московские послы зачастили ко всевозможным европейским дворам, добравшись до Парижа, Лондона, столиц итальянских государств и даже до далекого Мадрида. Никогда прежде русская дипломатия не выходила на такое широкое поприще.
К концу царствования Алексея Михайловича Русское государство добилось впечатляющих успехов. Оно отбилось ото всех внешних врагов, заключило мирные договоры с Польшей, Турцией, Швецией и приросло не менее чем семьюдесятью тысячами квадратных километров украинской и сибирской землицы. У страны, развивавшейся такими темпами, впереди было грандиозное будущее.
Алексей Михайлович умер от сердечного приступа в январе 1676 года, всего 47 лет от роду.
Оригинал взят у sergeytsvetkov в Алексей Михайлович Тишайший и его «бунташный» век
Царя Алексея Михайловича историк Ключевский называл славной русской душой и готов был видеть в нем лучшего человека древней Руси. Попробуем разобраться, за что этот государь удостоился столь лестной оценки.
Детство. Воспитание
Алексей Михайлович вступил на престол в 1645 году, 16-летним юношей. Он получил обычное старомосковское образование, то есть мог бойко прочесть в церкви часы и не без успеха петь с дьячком на клиросе по крюковым нотам. При этом он до мельчайших подробностей изучил чин церковного богослужения и мог поспорить с любым монахом в тонкой искушенности по части молитв и поста. Царевич прежнего времени, вероятно, на этом бы и остановился. Но Алексей воспитывался в иное время, когда русские люди смутно испытывали потребность в чем-то новом, а значит, иноземном. Ребенком Алексей уже держал в руках затейливые заморские игрушки: коня немецкой работы, немецкие же гравюры, и даже детские латы, сделанные для него мастером немчином Петром Шальтом.
Кроме того, в 11-12 лет Алексей уже был владельцем маленькой библиотеки, заключавшей в себе дюжину томов. Со временем чтение стало его ежедневной потребностью. Про зрелого Алексея Михайловича говорили, что он «навычен многим философским наукам». Царь также любил писать, пытался изложить историю своих военных походов, пробовал себя в стихотворстве и составил устав соколиной охоты, замечательный по образному языку и стремлению к бескорыстному любованию красотой.
Вот это привлекательное сочетание верности старорусской традиции с наклонностью к полезным и приятным новшествам составляло корень характера Алексея Михайловича. Царь был образцом набожности: в Великий и Успенский пост по вторникам, четвергам и субботам кушал один раз в день, и кушанье его состояло из капусты, груздей и ягод - все без масла. По понедельникам, средам и пятницам во все посты он не ел и не пил ничего. В церкви стоял иногда часов по пяти и по шести кряду, клал по тысячи земных поклонов, а в иные дни и по полторы тысячи. В то же время, увлекаемый новыми веяниями, он частенько отступал от старозаветного порядка жизни. Ездил Алексей Михайлович в немецкой карете, брал с собой жену на охоту, устраивал первые в России театральные представления, заботился о развитии флота и дал детям в учители книжного монаха из хохлов, который учил их не только часослову и Псалтыри, но также латинскому и польскому языкам.
Что ж удивляться, что именно в семье Алексея Михайловича вырос будущий прорубатель окна в Европу.
И наконец, не забудем то необыкновенное смирение, с которым Алексей Михайлович воспринимал свой царский чин. В одном его письме читаем поразительные слова. Самодержец всея Руси жалуется, что истощил долготерпение Господа, ибо по многим своим грехам не годится во псы, не то что в цари. «Лучше быть маленькой звездочкой там, у небесного престола, нежели солнцем здесь, на земле», - пишет он в другом месте. Тут, кстати, вспомним, что Алексей Михайлович был современником другого государя, Людовика XIV, который в своем непомерном тщеславии присвоил себе титул «короля-Солнца» и не видел ничего дурного или хотя бы смешного в том, чтобы напевать хвалебные гимны, сложенные в его честь придворными подхалимами.
Почему - Тишайший?
Царь Алексей Михайлович остался в истории с прозвищем «Тишайший». А вот что оно означает?
Обыкновенно считается, что Алексея Михайловича прозвали так за его мягкую доброту. Действительно, царь был добродушный человек. Однако он вовсе не был «тишайшим» в этом смысле слова - ни по своей натуре, ни по делам. Рассмотрим вначале его характер.
Если второй Романов и обнаруживал некую «тихость», то лишь в первые годы своего правления, когда был юн. Но его природная вспыльчивость очень быстро дала себя знать. Царь легко терял самообладание и давал волю языку и рукам. Так, однажды, поссорившись с патриархом Никоном, он прилюдно обругал его мужиком и сукиным сыном. Вообще Алексей Михайлович умел браниться весьма изобретательно и изощренно, не то что нынешние сквернословы со своим убогим лексиконом средней школы. Вот, например, какое письмо царь отправил казначею Саввино-Сторожевского монастыря отцу Никите, который, выпивши, подрался с размещенными на постой стрельцами: «От царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси врагу Божию и богоненавистцу и христопродавцу и разорителю чудотворцева дома и единомысленнику сатанину, врагу проклятому, ненадобному шпыню и злому пронырливому злодею казначею Миките». Таков был царь на язык.
Скажем теперь насчет рук. Раз в думе обсуждался вопрос о войне с Польшей, и царев тесть боярин Милославский, никогда не бывавший в походах, неожиданно заявил, что если государь назначит его воеводой, то он приведет ему пленником самого короля польского. Это наглое хвастовство так возмутило царя, что он дал старику пощечину, надрал ему бороду и пинками вытолкал из палаты. И это Тишайший царь? Вряд ли.
Что касается дел, то в царствование Алексея Михайловича меньше всего было тишины и покоя. Царь требовал от своих подручных служить без устали. Вспоминая «работы свои непрестанные», боярин Артамон Матвеев замечал, что «прежде сего никогда не бывало». А по отзыву протопопа Аввакума, царь «накудесил много в жизни сей, яко козел скоча по холмам и ветер гоняя». Да и когда было Алексею Михайловичу отдыхать, если в его правление бунт следовал за бунтом, война за войной. Сами современники называли XVII век - «бунташным веком».
Но как раз это последнее обстоятельство и дает ключ к правильному пониманию прозвища «Тишайший». Его истоки лежат в старинной формуле «тишина и покой», которая символизировала благоустроенное и благоденствующее государство. Алексей Михайлович именно «утишил» Россию, раздираемую бунтами и расколами. В одном документе того времени так и сказано, что по смерти Михаила Федоровича Мономахову шапку надел «благородный сын его, благочестивейший, тишайший, самодержавнейший великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович. Тогда под его высокодержавною рукой во всем царстве благочестие крепко соблюдашеся, и все православное христианство безмятежно тишиной светилось».
Вот какой смысл вкладывали наши предки в эпитет «тишайший» - это был официальный государев титул, имевший отношение к сану, а не к характеру царя. И таким «тишайшим» государем, кстати, официально был не один Алексей Михайлович, но и его сыновья, преемники на троне: вначале Федор Алексеевич, затем братья Иван и Петр, а потом в течение 30 лет один Петр, которого уж никак заподозришь в «тихом» поведении и излишней мягкости.
«Соляной бунт»
Уже в самом начале правления Алексея Михайловича вспыхнул первый крупный мятеж, - так называемый «соляной бунт».
В первые годы царствования Алексея Михайловича большое влияние на него имел его бывший воспитатель боярин Борис Иванович Морозов. Чтобы еще больше укрепить свое положение при дворе, Морозов сосватал 18-летнему царю младшую сестру своей жены - Марию Милославскую. Отец Марии, Илья Милославский, воспользовался своим неожиданным возвышением лишь для того, чтобы быстро набить карман. За взятки он раздавал купцам различные торговые монополии. Но особенно тяжело отразилось на благосостоянии народа резкое повышение налога на соль, так как соленая рыба была главной пищей тогдашнего простонародья. Доходы от этих махинаций Мстиславский делил со своими помощниками и клевретами - думским дьяком Назаром Чистым и двумя приказными дьяками - Петром Траханиотовым и Леонтием Плещеевым. Народ возненавидел эту компанию самой задушевной ненавистью.
29 июня 1649 года накопившееся недовольство вылилось в открытое возмущение. В этот день царь сопровождал патриарха в церковной процессии. Когда Алексей Михайлович вернулся в Кремль, то увидел себя окруженным большой толпой, прорвавшейся сюда раньше царя. Среди московской черни, купцов, ремесленников в толпе были и служилые люди. Пока одна часть мятежников удерживала царя, другая бросилась громить дворец Морозова. Погромщики не брали себе дорогие вещи, а ломали их на куски, топтали ногами или бросали в окна с криком: «Вот наша кровь!» Хотели разрушить и сам дворец, но Алексей Михайлович велел объявить, что здание принадлежит ему. Тогда толпа, умертвив трех слуг ненавистного временщика, рассеялась по Москве в поисках Морозова, Мстиславского и их честной компании.
Назар Чистый не ускользнул от народного гнева. Его поймали, избили, бросили на кучу навоза, где наконец и прикончили. Остальным удалось скрыться в надежных убежищах. Но на следующий день москвичи вновь появились перед царским дворцом, требуя их выдачи. Между тем обстановка накалялась, и город уже горел, подожженный мятежниками с четырех концов.
Алексей Михайлович должен был вступить в унизительные переговоры с бунтовщиками. Он просил не трогать Морозова, обещая сослать его подальше, и сумел-таки отстоять своего любимца. Но Плещеев и Траханиотов были выданы на расправу толпе, которая тут же буквально разорвала дьяков на куски. Это ужасное зрелище так подействовало на 20-летнего царя, что он со слезами на глазах стал умолять бунтовщиков о пощаде, клятвенно обязуясь уничтожить монополии, улучшить финансовое управление и дать стране справедливое правительство. Мало-помалу волнение народа улеглось и бунт прекратился.
Но то было лишь начало. «Бунташный век» неумолимо всходил в свой кровавый зенит.
Раскол
В царствование Алексея Михайловича русский дух дал первую глубокую трещину, которая получила название церковного раскола. Трещина эта не срослась до сих пор. Так что же за клин расколол русский народ на две части - православных и старообрядцев?
К середине XVII века за 600 с лишком лет существования на Руси христианства в русской Церкви возникли и утвердились некоторые местные обычаи и обряды, отличные от принятых в Церкви греческой, от которой Русь в свое время приняла новую веру. Таковы были двуперстное крестное знамение, начертание и произношение имени Иисус с одним «и» - Исус, пение двойной, а не тройной «аллилуйи» во время богослужения и тому подобное. Кроме того, при многократном переписывании от руки богослужебных книг в них накопилась масса описок и разногласий, а типографский станок только размножил эти недоразумения и придал им цену печатного слова. Как видите, церковные разногласия с греками не касались глубинных вопросов веры и церковных догматов, а носили чисто обрядовый характер. Но люди того времени придавали обряду огромное значение - в его соблюдении видели залог душевного спасения.
В правление Алексея Михайловича эти накопившиеся неисправности и разногласия стали уж очень сильно резать глаза образованным русским людям. Возникло естественное стремление переписать церковные книги согласно древним образцам. При патриархе Никоне с православного Востока и из разных углов России в Москву навезли горы старинных рукописных книг - греческих и церковнославянских. Исправленные по ним новые издания разослали по русским церквам с приказанием отобрать и истребить старопечатные и старописьменные книги. Вот тут-то и началась смута и брожение в умах. Многие православные, заглянув в присланные книги, ужаснулись, не найдя в них ни двуперстного знамения, ни Иисуса, ни двойной аллилуйи, ни других привычных и освященных временем верований, обычаев и начертаний. В новых книгах усмотрели попытку церковных властей ввести какую-то новую веру. А ведь русские люди свято верили, что древние святые отцы спасались именно тем обычаем, который был принят на Руси, и что православным следует умирать «за единую букву аз» в церковном тексте.
Часть русского духовенства прокляло новые книги, как еретические, и продолжало совершать служение и молиться по старым книгам. На московском церковном соборе 1666-1667 годов непокорные были преданы анафеме за противление церковной власти и отлучены от Церкви. А отлученные, в свою очередь, перестали признавать церковную иерархию законной церковной властью. С тех пор и длится это церковное разделение русского народа, которое принесло немало бед России.
Заметим еще, что нервом церковного раскола была вовсе не слепая привязанность к старым обрядам. В отступлении церковного начальства от древнего правоверия раскольники увидели страшное знамение приближения конца времен. Раскол был своего рода социально-апокалиптической утопией, исступленным ожиданием пришествия Антихриста. Это экстатическое настроение породило своеобразный душевный тип «расколоучителей» первого поколения - скорее одержимых фанатиков, чем добрых пастырей.
Скажем несколько слов о наиболее выдающихся из них.
Начнем с мучеников. Первое место среди них следует, конечно, отвести протопопу Аввакуму. Это был крупный самородок, умный от природы, хотя и необразованный человек. «Аще я и не смыслен гораздо, неученый человек, - говорил он сам о себе, - не учен диалектике и риторике и философии, но разум Христов в себе имам - невежда словом, а не разумом».
Подобная самоуверенность была вызвана не одним только непомерным самомнением, которого у Аввакума действительно было хоть отбавляй. Он и в самом деле свято верил в ниспосланный ему дар непосредственного общения с Богом. Его неприятие церковной реформы было искренним и глубоким. «Задумалися, сошедшися меж собою, - рассказывает он о своих впечатлениях от нововведений патриарха Никона, - видим яко зима хочет быти: сердце озябло и ноги задрожали».
По складу своего характера Аввакум был рьяный фанатик и доведись ему победить, он с наслаждением мучил бы и истязал своих противников. Но история обрекла его на поражение, которое он встретил мужественно и твердо, с полным присутствием духа. В одной из своих челобитных царю Аввакум спокойно говорит: «Ведаю, яко скорбно тебе, государь, от докуки нашей… Не сладко и нам, когда ребра наши ломают, кнутьем мучат и томят на морозе гладом. А все церкви ради Божией страждем».
Он умер, верный себе, мученической смертью. По царскому приказу (Федора Алексеевича, сына Тишайшего царя), его сожгли в срубе вместе с тремя его товарищами.
Высокий пример духовной стойкости явили также сестры - боярыня Федосья Морозова и княгиня Евдокия Урусова. Их арестовали за неоднократные оскорбления высших церковных властей и самого царя. Раздетых до пояса, сестер вздернули на дыбу, пытали огнем, потом на несколько часов бросили на снег. Однако они не отреклись от своих убеждений и были навечно заточены в монастырь.
Впрочем, не все раскольники выбирали пассивное сопротивление. Старцы Соловецкого монастыря, например, фактически отделились от церкви и государства, просидев 11 лет за крепкими стенами далекой обители. Алексей Михайлович долго пытался образумить мятежных старцев увещеваниями, слал им письма в примирительном духе. Но когда ему донесли, что монахи держали между собой «черный собор» (то есть самозваный, незаконный), на котором предали государя анафеме, Алексей Михайлович скрепя сердце приказал взять монастырь штурмом.
Расправа воеводы Мещеринова над участниками Соловецкого восстания
Наконец, были среди раскольников и откровенные изуверы, толкавшие людей на самосожжения - печально знаменитые раскольничьи «гари». Несмотря на все усилия правительства, остановить это огненное поветрие оказалось невозможно - оно затихло постепенно само собой, подобно прочим видам повального умопомешательства.
Патриарх Никон
Как рассказ о Людовике XIII невозможен без упоминания кардинала Ришелье, так и история Алексея Михайловича не может обойтись без имени Патриарха Никона - второго лица в государстве.
Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Рисунок XVII века
В 1648 году на поклон к молодому царю Алексею Михайловичу явился игумен Кожеозерской обители Никон. Этот выходец из нижегородских крестьян оказался на удивление начитан, умен, благочестив. Беседы с ним запали в душу молодому царю, и между ними возникла искренняя привязанность. Алексей Михайлович оставил Никона в столице, приблизил к себе и стал называть своим «собинным» другом, то есть близким, задушевным.
Царский любимец быстро пошел в гору: был посвящен в сан архимандрита Новоспасского монастыря, потом стал митрополитом Новгородским, а в 1652 году церковный собор решил избрать его главой Церкви вместо умершего патриарха. Сам Алексей Михайлович в Успенском соборе на виду у бояр и народа поклонился Никону в ноги и со слезами умолил его принять патриарший сан. «Будут ли меня почитать как архипастыря и отца верховного и дадут ли мне устроить Церковь?» - спросил Никон. Царь, священство и бояре поклялись ему в этом.
Получив от царя и собора неограниченную власть и титул «великий государь», новый Патриарх начал работу по исправлению богослужебных книг и самого церковного богослужения. Не имея достаточного образования и опыта для проведения таких реформ, Никон без оглядки ломал некоторые устоявшиеся веками традиции. Именно жесткая, самовластная политика Никона расколола русских людей на «Никониан» и старообрядцев.
Нажив себе множество недругов среди священства и бояр, Патриарх своими руками подготовил свое падение. Царь с годами охладел к собинному другу. На церковном соборе 1666 года Никона лишили патриаршего сана и сослали простым монахом в далекий Ферапонтов монастырь.
В 1676 году по царскому указу Никон был переведен под надзор двух старцев в Кирилловский монастырь. После смерти Алексея Михайловича, по ходатайству великой княжны Татьяны Михайловны и по просьбе многих духовных и светских лиц, новый царь Фёдор Алексеевич повелел в 1681 году перевести опального Патриарха в подмосковный Воскресенский монастырь. Но престарелый Никон не вынес тягот путешествия и умер 17 августа 1681 года под Ярославлем. Он был погребен в Новом Иерусалиме по патриаршему чину.
Разинский бунт
«Бунташный» XVII век с духовной стороны полнее всего выразился в церковном расколе, а со стороны, так сказать, физической, материальной, - в разинском бунте.
Народное движение, потрясшее основы Московского государство, началось как чисто казачье «добывание зипунов», то есть было самым обыкновенным, хотя и крупным разбоем. Вожаком его был Стенька Разин, составивший себе шайку из так называемой «голытьбы» - малоимущих казаков, всегда готовых погулять на чужой счет. С этими бесшабашными людьми Стенька разбойничал сперва на Волге, а затем на берегах Каспия. Вдоволь пограбив персидское побережье, казаки с богатой добычей возвратились в 1669 году на Дон, где слава и значение удачливого атамана выросли невероятно. Теперь Стеньку величали не иначе, как Степан Тимофеевич, и тысячи беглых воров и лентяев почитали за счастье попасть к нему на службу.
Перезимовав на Дону, Разин летом 1670 года вновь двинулся на Волгу, но уже не с разбоем, а с бунтом. Провозглашая повсюду, что он идет войной на московских бояр, атаман почти без боя взял Астрахань и двигаясь вверх по Волге, дошел до Симбирска. Вот здесь казацкий набег и перерос в «русский бунт, бессмысленный и беспощадный».
Крестьяне, взбаламученные призывами Разина бить бояр, грабили и убивали своих помещиков, соединялись в отряды и примыкали к казакам. Вслед за ними поднялись инородцы Поволжья - зыряне, мордва, чуваши, черемисы, башкиры, которые бунтовали и резались, сами не зная за что. Воинство Стеньки, пьяное от вина и крови, дышало самой черной местью и завистью. Законы, общество, религия, - короче все, что так или иначе стесняет личные инстинкты и побуждения, возбуждало в этих людях самую лютую ненависть. Их победа означала бы быстрый конец Российского государства. Всей этой взбунтовавшейся сволочи Стенька обещал во всем полную волю. «Иду на бояр, приказных и всякую власть, а меж вами учиню равенство», - провозглашал он в своих «прелестных письмах». На деле же он забрал всех в жесточайшую кабалу, в полное рабство. Достаточно сказать, что перед этим поборником равенства все должны были падать ниц.
Силы Разина достигли огромных размеров. Казалось, перед ним и впрямь открывается дорога на Москву. Как вдруг его полчища постигла полная неудача под Симбирском. Стенька потерпел поражение от князя Барятинского, у которого часть войска была обучена европейскому строю. Тогда, бросив крестьянские шайки на произвол судьбы, Разин бежал с казаками на Дон, но был схвачен там «домовитыми», или иначе, «старыми» казаками, сохранившими верность царю, и отправлен туда, куда так настойчиво стремился попасть - в Москву. На плахе он сказал своему брату Фролу, который трясся от страха: «Не будь бабой! Мы славно погуляли, теперь можно и пострадать!» В этих словах сказался весь Стенька, пришедший совсем не для того, чтобы дать народу волю, а чтобы всласть погулять на народной беде.
Нововведения
Мощный гений Петра Великого наложил такой неизгладимый отпечаток на все дела, к которым он прикасался, что на первый взгляд кажется, что именно ему Россия обязана всеми важнейшими нововведениями. Между тем почти на всех направлениях своей деятельности Петр всего лишь шел по стопам своих предшественников, завершая начертанную ими программу. И чтобы не быть голословными, предлагаю вам краткий обзор европейских новшеств, появившихся в России во время царствования Алексея Михайловича.
Начнем с того, что в 1672 году состоялось первое в России театральное представление. В загородном Коломенском дворце Алексея Михайловича была разыграна французская стихотворная пьеса на библейский сюжет «Эсфирь и Артаксеркс», переведенная на русский язык церковным писателем Симеоном Полоцким, близким другом царя. Актеры для невиданного заморского действа были набраны из труппы пастора Грегори, жившего в Немецкой слободе.
Еще раньше в Москве была отпечатана первая русская газета, получившая название «Куранты», по примеру многих газет, издававшихся в Германии, Голландии и Польше. Московские «Куранты» печатались в Посольском приказе в количестве 20 номеров в год и сообщали читателям о событиях в чужеземных государствах.
В области военного дела Алексей Михайлович провел важную реформу, значительно увеличив число полков иноземного строя. Он охотно принимал на службу иностранных офицеров и специалистов. Таким путем Россия приобрела многих из будущих полководцев и сподвижников Петра I, как, например, генералов Патрика Гордона, Франца Лефорта и Якова Брюса.
Наконец, не кто иной, как Алексей Михайлович позаботился о том, чтобы завести в России военный флот. Причем и он отнюдь не был в этом деле первопроходцем. Еще в 1635 году, при его отце Михаиле Федоровиче, один голштинский мастер с помощью русских плотников, построил в Нижнем Новгороде военное судно «Фридрих», которое добралось по Волге до Каспийского моря, но, правда, тут же и затонуло у берегов Дагестана.
Этот неудачный опыт, однако, не обескуражил Алексея Михайловича. Поскольку голштинцы оказались не на высоте своего дела, новых корабельных мастеров выписали из Голландии - признанной морской державы своего времени.
В 1667 году в селе Дединове на Оке, по соседству с Коломной, была заложена верфь, в распоряжение которой были отданы леса в Вяземском и Коломенском уездах, а также тульские литейные заводы. И уже в сентябре 1668 года на воду сошла первая русская эскадра, состоявшая из одного 22-пушечного корабля «Орел», яхты, двух шлюпок и одного челнока. Прибывший из Амстердама с 14 человеками экипажа капитан Давид Бутлер принял начальство над новой эскадрой.
Перед Бутлером была поставлена задача уничтожить пиратство у берегов Каспийского моря. Осенняя непогода задержала отплытие эскадры на юг. Только в следующем 1669 году переправленный на Волгу «Орел» наконец бросил якорь на Астраханском рейде. К несчастью, вскоре Астрахань была захвачена разинскими ворами, и красавец «Орел», подожженный по приказу Стеньки, сгорел дотла вместе со всей эскадрой. В следующий раз русская эскадра славного шкипера Питера прорвалась к южным морям только спустя 28 лет, но зато теперь уже - навсегда.
Приращение державы
В царствование Алексея Михайловича Россия, хотя и сотрясаемая бесконечными бунтами и внутренними неурядицами, тем не менее достигла больших успехов во внешней политике. Можно сказать, что тишайший царь вернул Московскому государству звание великой державы, утерянное со времен Великой Смуты.
Исторически самым важным внешнеполитическим вопросом того времени был вопрос о Малороссии, как в то время называли Украину. В 1648 году казачий сотник Богдан Хмельницкий поднял Запорожье против Речи Посполитой. Его дружно поддержало украинское крестьянство, восставшее против своих господ - польских панов. Образовалась грозная сила, с которой Хмельницкий в каких-нибудь полгода изгнал поляков из всей страны. Но поляки быстро оправились от неожиданности и перешли в контрнаступление, нанося казакам одно поражение за другим. Хмельницкому, поначалу мечтавшему о независимой Украине, не оставалось ничего другого, как ударить челом московскому государю с просьбой принять Украину под его высокую руку. В 1654 году присланные на Украину московские послы приняли от казаков присягу на верность московскому царю. В последовавшей затем затяжной русско-польской войне русским войскам удалось вернуть еще и Смоленск. С этих пор Москва перехватила у Польши наступательную роль и стала последовательно добиваться возвращения западнорусских областей.
В конце 60-х - начале 70-х годов XVII века состоялось первое серьезное столкновение России с Турцией. Огромное войско турецкого султана при участии крымской орды и изменившего украинского гетмана Дорошевича попыталось овладеть присоединенными к Москве украинскими землями, но было остановлено храброй обороной пограничных крепостей.
На востоке русская колонизация, перевалившая за Урал еще в конце XVI века, ушла далеко в глубь Сибири. Русские первопроходцы, а за ними государевы стрельцы и воеводы, вышли к Амуру, проникли за полярный круг и достигли берегов Берингова пролива. Впервые была установлена русско-китайская граница и налажены дипломатические отношения с великим восточным соседом.
Вообще приезды различных иноземных послов стали тогда привычным явлением в Москве. Да и сами московские послы зачастили ко всевозможным европейским дворам, добравшись до Парижа, Лондона, столиц итальянских государств и даже до далекого Мадрида. Никогда прежде русская дипломатия не выходила на такое широкое поприще.
К концу царствования Алексея Михайловича Русское государство добилось впечатляющих успехов. Оно отбилось ото всех внешних врагов, заключило мирные договоры с Польшей, Турцией, Швецией и приросло не менее чем семьюдесятью тысячами квадратных километров украинской и сибирской землицы. У страны, развивавшейся такими темпами, впереди было грандиозное будущее.
Алексей Михайлович умер от сердечного приступа в январе 1676 года, всего 47 лет от роду.