Рецензия. Накануне Великой войны: Россия и мир. РИСИ. М., 2014.
Столетняя годовщина начала Первой мировой войны вызвала в научной среде повышенный интерес к этому событию, различные организации проводили мероприятия на соответствующую тему. Не явился исключением Российский институт стратегических исследований (РИСИ), где 31 октября 2013 г. состоялась международная конференция на тему: «Накануне Великой войны: Россия и мир», результаты которой были опубликованы в одноименном сборнике статей. Он состоит из трех блоков тем и вступительной части, в которой помещены слова о необходимости возрождения памяти о той войне, прозвучавшие из уст помощника Президента РФ И.О.Щеголева, зам. пред. комитета ГД по науке и наукоемким технологиям М.В. Дегтярева и директора РИСИ Л.П.Решетникова. Последний предложил вернуть войне ее историческое название - Вторая Отечественная война (С. 6).
Первая часть сборника посвящена России в системе международных отношений, и открывает ее статья П.В. Мультатули о роли Николая II в борьбе за мир. По мнению автора, внешняя политика России была неразрывно связана с личностью императора, его набожностью и проистекающим отсюда принципом миролюбия (С. 15). В статье показывается поведение и реакция Николая II на события 1899-1914 гг., попытки предотвратить кровопролитие. Но вызывают удивление некоторые утверждения автора. Так, на его взгляд, после Боснийского кризиса «царь выступил инициатором создания союза балканских государств, которые смогли бы сообща противодействовать агрессии Австро-Венгрии или Турции» (С. 16). В то же время, известно, что в 1910 г. глава российского МИД А.П. Извольский стремился к созданию блока балканских государств совместно с Турцией против Австро-Венгрии (Гришина Р.П. К историографии темы: Россия и Балканский союз 1912 г. // Славянство, растворенное в крови… В честь 80-летия члена-корреспондента Российской академии наук Владимира Константиновича Волкова. М., 2010. С. 146-147). Далее П.В. Мультатули утверждает: «В 1912 г. Австро-Венгрия уже угрожала войной Сербии, но царь отказался даже от проведения мобилизации, не говоря уж о военном заступничестве за сербское государство» (С. 16). Действительно, мобилизации не было, но было осуществлено другое мероприятие, не вызывавшее ни у кого сомнений по поводу его цели. Во Всеподданейшем докладе по военному министерству за 1912 г. читаем: «Осенью истекшего года тревожная политическая обстановка и возможность вооруженного столкновения с державами Тройственного союза потребовали чрезвычайных мероприятий для увеличения нашей боевой готовности на западном фронте. Среди этих мероприятий на первом месте стоит задержка на службе нижних чинов, подлежавших увольнению в запас армии. Мера эта довела число нижних чинов в частях войск западных пограничных округов почти до состава военного времени» (Военная промышленность России в начале XX века 1900-1917. М., 2004. С. 423.)
Тема мира затронута в статье сербского исследователя Т. Шурлана о Гаагских мирных конференциях, и их влиянии на международные отношения. В статье постулируется их весомое значение, поскольку их решения явились критериями, в соответствии с которыми определялась степень вины Германии, на основании этих правовых актов организовывались международные трибуналы в Нюрнберге и Токио (С. 139-140).
Месту России в системе международных отношений накануне Первой мировой войны посвящена статья итальянского участника конференции Г. Наталициа. По его мнению, «роль России была решающей и в определении направления развития международных отношений, и в принятии решения о начале войны» (С. 36). Не вступая в полемику с этим утверждением, приведем лишь еще одно симптоматичное высказывание автора, касавшееся отрицательного ответа Сербии на австрийский ультиматум: «Российская империя, первоначально занимавшая выжидательную позицию, решила поддержать - как во имя идеи панславизма, так и для того, чтобы избежать занятие Австро-Венгрией Балкан, - решение Сербского Королевства» (С. 38). Вопрос, конечно, в терминологии, но все же принципиален при определении мотивов поведения Петербурга. Панславизм, идея собирания славянских стран в составе России, никогда не имел широкого распространения, никогда не был официальной программой внешней политики, а в начале ХХ в. он уже уступил место неославизму (Никифоров К.В. Россия и славянская идея в XX веке // Балканы в европейских политических проектах XIX-XXI вв. М., 2014. С. 10.).
Противоречат этому автору выводы его соотечественников, А. Бьяджини, Д.С. Шендриковой, рассмотревших донесения итальянской миссии в Петербурге за период войны и показавших их эволюцию от возлагания больших надежд на силу России и мощь ее армии до мрачного разочарования от реалий (С. 33).
Переоценить роль Сербии в начале Первой мировой войны довольно сложно, и ее состоянию накануне войны уделил внимание директор Института балканистики САНИ Д. Батакович. Остановимся на некоторых постулатах статьи. «Вопреки всем искушениям, парламентская демократия в Сербии в сравнении с самыми развитыми западными демократиями все же хорошо функционировала» (С. 49), «Демократическое правление короля Петра I Карагеоргиевича, несмотря на все внутренние испытания, было своего рода лучом свободы на славянском Юге» (С. 68). Д. Батакович вновь оживляет миф о «золотом веке» сербского парламентаризма, однако наличие институтов демократии неравнозначно наличию демократии. Оставляя эту давнюю дискуссию в стороне (Никифоров К.В. Парламентаризм в Сербии в XX веке // Славяноведение. 2004. № 3; Шемякин А.Л. Особенности политического процесса в Сербии глазами русских (последняя треть XIX - начало XX века) // Славяноведение. 2010. № 5; Шемякин А.Л. Сербия и сербы накануне Балканских войн глазами русских (к дискуссии о «современном» государстве) // Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913). М., 2012.), отметим лишь, что «Периклова эра» касалась не всего государства (демократические институты не были введены на присоединенных в 1913 г. территориях), фактически сербский парламентаризм того времени - полуторапартийный, а роль внеконституционных институтов - крайне значительна. Д. Батакович приводит факты угроз премьер-министру со стороны военных - людей, фактически приведших к власти короля «золотого века» (С. 68), сам же пишет о разрешении конфликта между гражданскими и военными властями в 1914 г. благодаря вмешательству другого внеконституционного фактора - российского посла Н.Г. Гартвига (С. 70). Таковые черты вряд ли можно приписывать «самым развитым западным демократиям». Сомневаемся, что со следующими словами согласились бы болгарские историки: «Сербская королевская академия наук... своими академическими публикациями заявила о себе как о ведущей научной организации на славянском Юге» (С. 52). Но общеизвестно, чем занимается каждый кулик. Несмотря на присущий Д. Батаковичу патриотизм, статья, тем не менее, обширно и подробно рассматривает состояние Сербии накануне сараевского покушения.
Другой сербский исследователь, Н. Попович, рассмотрел возникавшие на Балканах великодержавные идеи, которые, по мнению автора, и создали балканский узел проблем, затянутый уже европейскими политическими игроками (С. 81). Окончание Первой мировой войны не привело к триумфу ни одну из идей, однако, одна из них, по словам, Н. Поповича продолжает существовать - идея Великой Албании (С. 83).
Истории другой балканской страны - Болгарии - коснулась отечественная исследовательница О.В. Петровская. Автор проанализировала болгарскую историографию и учебники, затрагивавшие темы влияния российской внешней политики на болгарскую историографию с момента освобождения и до Первой мировой войны. На обширном материале показано сохранение в современной болгарской науке остроты спора о болгаро-российских отношениях, при этом, О.В. Петровская отмечает рост русофобии в рассматриваемой стране, что подпитывает «разоблачительные» по отношению к российской политике труды, зачастую ненаучного характера (С. 118). Видя значительный масштаб работы, проделанной автором, вызывает недоумение обильное цитирование 86-страничной брошюры Б. Димитрова, распространявшейся как приложение к газете, и серьезным научным трудом не могущей являться.
Второй блок сборника посвящен состоянию власти, общества и экономики России накануне 1914 г. Общую картину этнического состава страны, форм управления регионами и положения народов предоставляет нам Р.Н. Рахимов, однако довольно странным и содержащим даже внутреннее противоречие кажется его вывод: «Поскольку в имперском законодательстве практически отсутствовали ограничения по этническому признаку, за исключением ограничений для евреев и поляков, в России не было как господствующей нации, так и национального угнетения» (С. 153). Довольно интересной является другая часть этой статьи - освещение Первой мировой войны в историографии и учебниках национальных республик России, где автор с сожалением вынужден констатировать, что в них еще не преодолен негативизм марксистских оценок тех событий, к которым добавился и националистический (С. 156).
До сих пор острому вопросу - российско-польским отношениям - посвящены две статьи сборника. Первая из них, принадлежащая перу поляка Я. Снопко, рассматривает общественные настроения этого народа, которые оказались, к всеобщему удивлению, на начальном этапе войны отнюдь не ирредентистскими, и менялись в отрицательную сторону в связи с развитием событий (С. 167) Современному освещению этих вопросов в польской историографии и учебной литературе посвятил свои строки Д.В. Карнаухов, пришедший как и О.В. Петровская к выводу об усилении антироссийского взгляда на историю Первой мировой войны (С. 176).
Сложнейший клубок конфессиональных, этнических и социальных противоречий, сформировавшийся в Северо-Западном крае Российской империи, рассмотрел белорусский исследователь А.А. Загорнов. Он показал всю сложность польского, еврейского и белорусского вопроса в этом регионе, их переплетение, что, по мнению автора, и привело к дестабилизации, росту национализма и распаду государства (С. 188).
Те же проблемы, но уже в общероссийском масштабе затронул А.С. Опилкин. Он указывает, что накануне войны Департамент полиции считал обстановку в стране достаточно напряженной, но не предвидел масштабных событий (С. 196), но не делает очень важную, на наш взгляд, оговорку - люди склонны преувеличивать значимость своей работы, от чего не могли быть свободны и сотрудники этого ведомства. В целом же, руководство Департамента, по мнению А.С. Опилкина, осознавало сложность существующей ситуации, боролось как с внутренними, так и внешними факторами дестабилизации (С. 208-209). Успешное противодействие последним на Дальнем Востоке рассмотрели хабаровские историки Н.Т. Кудинова и А.Н. Качкин. Однако их утверждение, что никто не подвергался проверке «без имеющихся на то оснований» (С. 218) вступает в противоречие с данными омского исследователя Н. Грекова, показывающими бездумную шпиономанию и желание выслужиться за счет приписок, охватившие жандармов (Греков Н. «Шпиона по роже видать» // Родина. 2014. № 8). Попытки борьбы с вечной проблемой - коррупцией - осветил А.В. Наумов, рассказав о сенатских ревизиях О.Л. Медема, последняя из которых не нашла внимания у императора, вследствие чего не устраненные проблемы в министерстве путей сообщения привели к голоду и восстанию в Петербурге.
Третий блок докладов посвящен военно-стратегической тематике. К.А. Залесский проанализировал по различным критериям высший командный состав русской армии накануне войны, П.А. Новиков показал развитие военных округов России и их роль в событиях 1914-1917 гг, М.В. Оськин затронул неотъемлемую часть солдатского быта - питание, продовольственную подготовку армии к войне, ошибочно опиравшуюся на уверенность в скором ее исходе. Л.В. Ланник же посвятил исследование увеличению германской армии накануне 1914 г. и раздиравшим ее элиту противоречиям. Попытки австрийских и русских врачей создать четкие критерии определения годности призывников показал В.В. Миронов.
Данный сборник открывает череду проектов РИСИ, посвященных истории Первой мировой войны, следующий из которых уже вышел в печати (Первая мировая война: историографические мифы и историческая память. Вторая Отечественная война России. 1914-1917. М., 2014; Первая мировая война: историографические мифы и историческая память. Народы Российской Империи. М., 2014; Первая мировая война: историографические мифы и историческая память. Страны Антанты и Четверного союза. М., 2014.) . Но и он сам по себе является самоценным и интересным коллективным трудом, могущим заинтересовать не только специалистов, но и общественность.
Первая часть сборника посвящена России в системе международных отношений, и открывает ее статья П.В. Мультатули о роли Николая II в борьбе за мир. По мнению автора, внешняя политика России была неразрывно связана с личностью императора, его набожностью и проистекающим отсюда принципом миролюбия (С. 15). В статье показывается поведение и реакция Николая II на события 1899-1914 гг., попытки предотвратить кровопролитие. Но вызывают удивление некоторые утверждения автора. Так, на его взгляд, после Боснийского кризиса «царь выступил инициатором создания союза балканских государств, которые смогли бы сообща противодействовать агрессии Австро-Венгрии или Турции» (С. 16). В то же время, известно, что в 1910 г. глава российского МИД А.П. Извольский стремился к созданию блока балканских государств совместно с Турцией против Австро-Венгрии (Гришина Р.П. К историографии темы: Россия и Балканский союз 1912 г. // Славянство, растворенное в крови… В честь 80-летия члена-корреспондента Российской академии наук Владимира Константиновича Волкова. М., 2010. С. 146-147). Далее П.В. Мультатули утверждает: «В 1912 г. Австро-Венгрия уже угрожала войной Сербии, но царь отказался даже от проведения мобилизации, не говоря уж о военном заступничестве за сербское государство» (С. 16). Действительно, мобилизации не было, но было осуществлено другое мероприятие, не вызывавшее ни у кого сомнений по поводу его цели. Во Всеподданейшем докладе по военному министерству за 1912 г. читаем: «Осенью истекшего года тревожная политическая обстановка и возможность вооруженного столкновения с державами Тройственного союза потребовали чрезвычайных мероприятий для увеличения нашей боевой готовности на западном фронте. Среди этих мероприятий на первом месте стоит задержка на службе нижних чинов, подлежавших увольнению в запас армии. Мера эта довела число нижних чинов в частях войск западных пограничных округов почти до состава военного времени» (Военная промышленность России в начале XX века 1900-1917. М., 2004. С. 423.)
Тема мира затронута в статье сербского исследователя Т. Шурлана о Гаагских мирных конференциях, и их влиянии на международные отношения. В статье постулируется их весомое значение, поскольку их решения явились критериями, в соответствии с которыми определялась степень вины Германии, на основании этих правовых актов организовывались международные трибуналы в Нюрнберге и Токио (С. 139-140).
Месту России в системе международных отношений накануне Первой мировой войны посвящена статья итальянского участника конференции Г. Наталициа. По его мнению, «роль России была решающей и в определении направления развития международных отношений, и в принятии решения о начале войны» (С. 36). Не вступая в полемику с этим утверждением, приведем лишь еще одно симптоматичное высказывание автора, касавшееся отрицательного ответа Сербии на австрийский ультиматум: «Российская империя, первоначально занимавшая выжидательную позицию, решила поддержать - как во имя идеи панславизма, так и для того, чтобы избежать занятие Австро-Венгрией Балкан, - решение Сербского Королевства» (С. 38). Вопрос, конечно, в терминологии, но все же принципиален при определении мотивов поведения Петербурга. Панславизм, идея собирания славянских стран в составе России, никогда не имел широкого распространения, никогда не был официальной программой внешней политики, а в начале ХХ в. он уже уступил место неославизму (Никифоров К.В. Россия и славянская идея в XX веке // Балканы в европейских политических проектах XIX-XXI вв. М., 2014. С. 10.).
Противоречат этому автору выводы его соотечественников, А. Бьяджини, Д.С. Шендриковой, рассмотревших донесения итальянской миссии в Петербурге за период войны и показавших их эволюцию от возлагания больших надежд на силу России и мощь ее армии до мрачного разочарования от реалий (С. 33).
Переоценить роль Сербии в начале Первой мировой войны довольно сложно, и ее состоянию накануне войны уделил внимание директор Института балканистики САНИ Д. Батакович. Остановимся на некоторых постулатах статьи. «Вопреки всем искушениям, парламентская демократия в Сербии в сравнении с самыми развитыми западными демократиями все же хорошо функционировала» (С. 49), «Демократическое правление короля Петра I Карагеоргиевича, несмотря на все внутренние испытания, было своего рода лучом свободы на славянском Юге» (С. 68). Д. Батакович вновь оживляет миф о «золотом веке» сербского парламентаризма, однако наличие институтов демократии неравнозначно наличию демократии. Оставляя эту давнюю дискуссию в стороне (Никифоров К.В. Парламентаризм в Сербии в XX веке // Славяноведение. 2004. № 3; Шемякин А.Л. Особенности политического процесса в Сербии глазами русских (последняя треть XIX - начало XX века) // Славяноведение. 2010. № 5; Шемякин А.Л. Сербия и сербы накануне Балканских войн глазами русских (к дискуссии о «современном» государстве) // Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913). М., 2012.), отметим лишь, что «Периклова эра» касалась не всего государства (демократические институты не были введены на присоединенных в 1913 г. территориях), фактически сербский парламентаризм того времени - полуторапартийный, а роль внеконституционных институтов - крайне значительна. Д. Батакович приводит факты угроз премьер-министру со стороны военных - людей, фактически приведших к власти короля «золотого века» (С. 68), сам же пишет о разрешении конфликта между гражданскими и военными властями в 1914 г. благодаря вмешательству другого внеконституционного фактора - российского посла Н.Г. Гартвига (С. 70). Таковые черты вряд ли можно приписывать «самым развитым западным демократиям». Сомневаемся, что со следующими словами согласились бы болгарские историки: «Сербская королевская академия наук... своими академическими публикациями заявила о себе как о ведущей научной организации на славянском Юге» (С. 52). Но общеизвестно, чем занимается каждый кулик. Несмотря на присущий Д. Батаковичу патриотизм, статья, тем не менее, обширно и подробно рассматривает состояние Сербии накануне сараевского покушения.
Другой сербский исследователь, Н. Попович, рассмотрел возникавшие на Балканах великодержавные идеи, которые, по мнению автора, и создали балканский узел проблем, затянутый уже европейскими политическими игроками (С. 81). Окончание Первой мировой войны не привело к триумфу ни одну из идей, однако, одна из них, по словам, Н. Поповича продолжает существовать - идея Великой Албании (С. 83).
Истории другой балканской страны - Болгарии - коснулась отечественная исследовательница О.В. Петровская. Автор проанализировала болгарскую историографию и учебники, затрагивавшие темы влияния российской внешней политики на болгарскую историографию с момента освобождения и до Первой мировой войны. На обширном материале показано сохранение в современной болгарской науке остроты спора о болгаро-российских отношениях, при этом, О.В. Петровская отмечает рост русофобии в рассматриваемой стране, что подпитывает «разоблачительные» по отношению к российской политике труды, зачастую ненаучного характера (С. 118). Видя значительный масштаб работы, проделанной автором, вызывает недоумение обильное цитирование 86-страничной брошюры Б. Димитрова, распространявшейся как приложение к газете, и серьезным научным трудом не могущей являться.
Второй блок сборника посвящен состоянию власти, общества и экономики России накануне 1914 г. Общую картину этнического состава страны, форм управления регионами и положения народов предоставляет нам Р.Н. Рахимов, однако довольно странным и содержащим даже внутреннее противоречие кажется его вывод: «Поскольку в имперском законодательстве практически отсутствовали ограничения по этническому признаку, за исключением ограничений для евреев и поляков, в России не было как господствующей нации, так и национального угнетения» (С. 153). Довольно интересной является другая часть этой статьи - освещение Первой мировой войны в историографии и учебниках национальных республик России, где автор с сожалением вынужден констатировать, что в них еще не преодолен негативизм марксистских оценок тех событий, к которым добавился и националистический (С. 156).
До сих пор острому вопросу - российско-польским отношениям - посвящены две статьи сборника. Первая из них, принадлежащая перу поляка Я. Снопко, рассматривает общественные настроения этого народа, которые оказались, к всеобщему удивлению, на начальном этапе войны отнюдь не ирредентистскими, и менялись в отрицательную сторону в связи с развитием событий (С. 167) Современному освещению этих вопросов в польской историографии и учебной литературе посвятил свои строки Д.В. Карнаухов, пришедший как и О.В. Петровская к выводу об усилении антироссийского взгляда на историю Первой мировой войны (С. 176).
Сложнейший клубок конфессиональных, этнических и социальных противоречий, сформировавшийся в Северо-Западном крае Российской империи, рассмотрел белорусский исследователь А.А. Загорнов. Он показал всю сложность польского, еврейского и белорусского вопроса в этом регионе, их переплетение, что, по мнению автора, и привело к дестабилизации, росту национализма и распаду государства (С. 188).
Те же проблемы, но уже в общероссийском масштабе затронул А.С. Опилкин. Он указывает, что накануне войны Департамент полиции считал обстановку в стране достаточно напряженной, но не предвидел масштабных событий (С. 196), но не делает очень важную, на наш взгляд, оговорку - люди склонны преувеличивать значимость своей работы, от чего не могли быть свободны и сотрудники этого ведомства. В целом же, руководство Департамента, по мнению А.С. Опилкина, осознавало сложность существующей ситуации, боролось как с внутренними, так и внешними факторами дестабилизации (С. 208-209). Успешное противодействие последним на Дальнем Востоке рассмотрели хабаровские историки Н.Т. Кудинова и А.Н. Качкин. Однако их утверждение, что никто не подвергался проверке «без имеющихся на то оснований» (С. 218) вступает в противоречие с данными омского исследователя Н. Грекова, показывающими бездумную шпиономанию и желание выслужиться за счет приписок, охватившие жандармов (Греков Н. «Шпиона по роже видать» // Родина. 2014. № 8). Попытки борьбы с вечной проблемой - коррупцией - осветил А.В. Наумов, рассказав о сенатских ревизиях О.Л. Медема, последняя из которых не нашла внимания у императора, вследствие чего не устраненные проблемы в министерстве путей сообщения привели к голоду и восстанию в Петербурге.
Третий блок докладов посвящен военно-стратегической тематике. К.А. Залесский проанализировал по различным критериям высший командный состав русской армии накануне войны, П.А. Новиков показал развитие военных округов России и их роль в событиях 1914-1917 гг, М.В. Оськин затронул неотъемлемую часть солдатского быта - питание, продовольственную подготовку армии к войне, ошибочно опиравшуюся на уверенность в скором ее исходе. Л.В. Ланник же посвятил исследование увеличению германской армии накануне 1914 г. и раздиравшим ее элиту противоречиям. Попытки австрийских и русских врачей создать четкие критерии определения годности призывников показал В.В. Миронов.
Данный сборник открывает череду проектов РИСИ, посвященных истории Первой мировой войны, следующий из которых уже вышел в печати (Первая мировая война: историографические мифы и историческая память. Вторая Отечественная война России. 1914-1917. М., 2014; Первая мировая война: историографические мифы и историческая память. Народы Российской Империи. М., 2014; Первая мировая война: историографические мифы и историческая память. Страны Антанты и Четверного союза. М., 2014.) . Но и он сам по себе является самоценным и интересным коллективным трудом, могущим заинтересовать не только специалистов, но и общественность.