Дом Раскольникова.
Канала стрельчатая трубка
Блестит, в Коломну уводя.
От наводнения зарубка,
Повдольно - клинопись дождя.
Здесь дом Раскольникова бывший,
В котором кто-то, да живёт.
И жар болезни неостывший
В тревожность дальнюю зовёт.
И не считая эту дальность,
Не побледневшую вдали,
И нищета и коммунальность
Отсюда так и не ушли.
Но в неустроенности родин
Единокровья знак учтён.
Тяжёлый жар вдыхаю Родин
Воздушно-капельным путём.
С собой он выиграл бой без правил,
Вины ошмётки теребя.
Следов злодейства не оставил
Почти нигде, кроме себя.
Я книгу представляла в лицах,
И, тише тающей свечи,
Шептала в жаркие страницы:
«Ну, промолчи же, промолчи!»
Я школьницей была нелепой,
А он - всевидящий мудрец.
Трагично, больно, но не слепо
Злодейству положил конец.
Пусть даже люди не обидят,
А сам не вытянешь ярмо.
Рожна какого, что не видят,
С изнанки ясное клеймо?
От сна дозволено проснуться,
А совесть - вечная стезя.
От мира можно отвернуться.
Вовнутрь зажмуриться нельзя.
Блестит, в Коломну уводя.
От наводнения зарубка,
Повдольно - клинопись дождя.
Здесь дом Раскольникова бывший,
В котором кто-то, да живёт.
И жар болезни неостывший
В тревожность дальнюю зовёт.
И не считая эту дальность,
Не побледневшую вдали,
И нищета и коммунальность
Отсюда так и не ушли.
Но в неустроенности родин
Единокровья знак учтён.
Тяжёлый жар вдыхаю Родин
Воздушно-капельным путём.
С собой он выиграл бой без правил,
Вины ошмётки теребя.
Следов злодейства не оставил
Почти нигде, кроме себя.
Я книгу представляла в лицах,
И, тише тающей свечи,
Шептала в жаркие страницы:
«Ну, промолчи же, промолчи!»
Я школьницей была нелепой,
А он - всевидящий мудрец.
Трагично, больно, но не слепо
Злодейству положил конец.
Пусть даже люди не обидят,
А сам не вытянешь ярмо.
Рожна какого, что не видят,
С изнанки ясное клеймо?
От сна дозволено проснуться,
А совесть - вечная стезя.
От мира можно отвернуться.
Вовнутрь зажмуриться нельзя.