Как я был советским оккупантом в Армении.
Поздней осенью 1989 года в нашей 75 Чугуевской танковой дивизии формируется сводный батальон для отправки в Армению. Комбатом назначается командир мотострелкового полка, недавно прибывший из Афганистана, ротными комбаты, взводными командиры рот, лейтенанты командирами отделений. Меня это никак не касалось и я ежедневно проходил мимо их многочисленных строевых смотров. Но, в один прекрасный день, за два дня до отъезда, один ротный, по штатному расписанию батальона взводный, вдруг упал прямо на плацу, во время очередного смотра и изобразил то ли язву желудка, то ли почечные колики, после чего его унесли с плаца, а меня внезапно отловили, и поставили в строй, на его место. Через 2 дня я уже ехал в воинском эшелоне в сторону Армении. Ехали мы через Украину, северный Кавказ, Дагестан и Азербайджан. В Сумгаите нас загнали в грузовой парк, огороженный бетонным забором. В плацкартном вагоне я и мой ротный командир, рядом с купе проводников, лежим на нижних полках и читаем книжки, а напротив, на боковом нижнем месте сидит за столиком дежурный по эшелону лейтенант Жумабаев (казах). Внезапно, раздаётся звон битого стекла и у меня между ног падает здоровенная каменюка, к счастью, не причинившая мне вреда. У Жумабаева кровь и порезы на лице, от разбитого стекла. Первым чухнулся наш комбат, он же командир полка только что из Афгана. Он собрал ротных и поставил задачу - вооружить из каждой роты взвод, то есть выдать им автоматы с двумя магазинами патронов и оцепить грузовой парк, что и было сделано в кратчайшие сроки. После этого он приказал собрать всех присутствующих в грузовом парке и построить их на платформе перед эшелоном. Им он объявил, едем мы в Армению, и их всех прихватим с собой и высадим на ближайшей остановке в Армении. Потом он отпустил всех железнодорожников с удостоверениями, имеющих право находиться в грузовом парке, а остальных пообещал отпустить после того, как в наш эшелон будут вставлены все разбитые окна. Окна были вставлены в течение часа. И мы поехали дальше, после того, как в каждом тамбуре была открыта дверь и в проёме стоял солдат с заряженным автоматом, на всякий случай. Бросать камни в окна почему-то всем сразу расхотелось. Азербайджан запомнился заросшим бурьяном, несмотря на позднюю осень, и огромным количеством мух на остановках в магазинчиках и забегаловках. Потом мы ехали вдоль иранской границы, с нашей (тогда ещё) стороны это выступ, вырубленный в скале, где проходит в основном одноколейная железная дорога, склон, метров 30, опутанный колючей проволокой и быстрая горная река. А на другой стороне небольшие горы, пустынная шоссейная дорога и опоры ЛЭП, и ни одного человека. Дальше граница с Турцией, пейзаж тот же, только через 30-50 километров турецкие погранзаставы, в вида бетонных паралелепидов, и на крыше которых стоят два-три турка и отдают честь нашему воинскому эшелону. Мы их приветствуем аналогичным образом из открытых дверей наших вагонов. Армения порадовала отсутствием зарослей бурьяна и более высоким уровнем цивилизации. К моменту, когда мы туда въехали, из Армении слиняло 99% азербайджанцев, так же как и армян из Азебайджана, то есть там и там внезапно возникло примерно по полмиллиона уехавших и столько же беженцев. Нашу роту в 100 человек поселили в здоровенной сельской школе, в селе Енгиджа, в одной её половине. Во второй половине продолжали учиться армянские дети, а нас поселили в опустевшую азербайджанскую, где на стенах висели уже никому не нужные учебные пособия на азербайджанском. Для меня, советского человека и офицера, несмотря на инцидент в Сумгаите, это было очень грустно. Где эти ребятишки, какова их судьба, чем они провинились? Из школьного двора открывался прекрасный вид на гору Арарат, казалось, она была совсем рядом, в полукилометре, однако это было совсем не так. На Армянском нагорье уже была зима, температура от минус десяти до минус пятнадцати. При этом было не очень холодно, а армяне совсем не носили шапок, даже при минус 15ти.
Десантников, которых мы сменяли, подняли по тревоге, загрузили в транспортные самолёты и отправили в Звартноц, откуда они самостоятельно автотранспортом разъехались по республике. Они попали в самый пик разборок в обстановку нервозности и неопределённости. Местное население они зашугали довольно сильно. Только в Араратском районе они расстреляли два легковых автомобиля, не остановившихся по их требованию во время комендантского часа. В первом случае пострадал только автомобиль, во втором погибли 2 человека. К моменту нашего приезда ситуация в основном устаканилась, азербайджанцев в Армении практически не осталось а их дома заняли армянские беженцы из Азербайджана. Армяне бежали оттуда в панике, небезосновательно опасаясь резни. Они же и стали потом организаторами и вдохновителями выдавливания азербайджанцев из Армении. Там это происходило, если это можно так назвать, чуть более цивилизованно: азербайджанцам объявили полный игнор, их не обслуживали в магазинах, не пускали в общественный транспорт, всячески угрожали, одним словом, быстро сделали их жизнь невыносимой. Местная милиция никак на всё это не реагировала, поэтому первое, что сделал назначенный военный комендант района, майор, начальник разведки полка - отстранил от должности начальника районной милиции, полковника, и пообещал остальным ментам немедленно увольнять с волчьим билетом всех, кто будет не очень шустро и охотно выполнять его распоряжения. Школа, где нас разместили, находилась в центре села. Справа от школы находился большой, с колоннами, дом культуры, а напротив, через дорогу, три магазина и парикмахерская. Утром, после посещения этих магазинов нас ждал культурный шок. Я год не мог купить кофемолку вместо сгоревшей, не было их ни в Харькове, ни в Киеве, ни в моём Белгороде. А тут, в маленьком деревенском хозмаге на полке на выбор стояли три кофемолки: рижская Страуме, московская Микма и какая-то ещё Днепропетровская. В промтоварном нас встретили залежи великолепной армянской обуви, импортных кроссовок и спортивных костюмов, всё то, что у нас можно было достать по блату с небольшой переплатой или купить у фарцовщиков с большой. Наша служба состояла в патрулировании территории района, поддержании комендантского часа и разборками с местным и не очень населением. Пользуясь тем, что порядок был относительно восстановлен, в Армению стали приезжать сбежавшие азербайджанцы, забрать что-то из своих вещей, брошенных из-за спешки и отсутствия транспорта. До сих пор помню сидевшего передо мной в комендатуре, пожилого азербайджанца, с тремя орденами Славы. Но приезжали они не просто так, каждый такой приезд был небольшой военной операцией. Раз в три дня я со своим взводом заступал на дежурство по комендатуре - развозил патрули, собирал патрули предыдущие и возвращался в комендатуру, где и принимал дежурство у предшественника. Комендатура находилась в райцентре Веди, в кабинете первого секретаря райкома партии, с телефонами правительственной связи и прочими прибамбасами. Я выдавал или не выдавал пропуска на проезд и проход во время комендантского часа и в любой момент мог услышать звонок от своего коллеги из Азербайджана. Он сообщал мне что у него в районе уже четверо желающих посетить наш район, а я проверял списки и сообщал ему сколько наших армян желает их навестить. После докладов комендантам мы вновь созванивались и договаривались о времени и месте встречи. Утром в нашу патрульную машину Газ66 вместе с патрулём загружались наши армяне и отправлялись в точку встречи на границу с Азербайджаном. Там они переходили в машину тамошней комендатуры, а в нашу садились азербайджанцы и они отправлялись выгрызать у людей, заселивших их дома своё утраченное имущество. Машина прибывала по ближайшему адресу, патруль (10 солдат) оцеплял дом и бывший его владелец шёл разбираться с новым. При этом присутствовал местный участковый, предупреждённый, что должен быть объективным, и если будет тупо защищать своих, то вылетит с работы. Так как в силу известных причин объективным он быть не мог, то в основном дипломатично помалкивал, а все решения принимал лейтенант, начальник патруля. Это грузите, это оставьте, машина не резиновая и нам ещё до вечера три адреса посетить и успеть отвезти вас обратно на границу. Собачья была работёнка, врагу не пожелаю. С тех пор с удивлением смотрю на судебных приставов и особенно коллекторов, это ж каким м.м надо быть, чтобы выбрать такую работу добровольно. Отношение местного населения к нам было двойственным. С одной стороны мы реально ограничивали их свободу передвижения и привозили им "подарки" из Азербайджана. С другой стороны беженцы, коих было почти пол села относились к нам очень хорошо, они говорили, что если бы не русские солдаты, их скорее всего похоронили бы в Азербайджане. Приходишь в местную парикмахерскую, армяне говорят: денег мы с тебя не возьмём, ты лучше послушай, какие сволочи эти турки (так они азербайджанцев называли) и что они творили. По окончании стрижки приглашали в подсобку, где перед керосиновой печкой сидело ещё несколько мужиков, наливали чачи и продолжали свой бесконечный рассказ. Рассказы были разные, от вполне правдоподобных до совершенно фантастических, и если все их воспринимать всерьёз можно было напиться с горя и выйти оттуда с твердым убеждением, что турки это звероподобные двухголовые существа, питающиеся армянскими детьми и их нужно только мочить. Ехали мы в командировку на 2 месяца, а задержались на полгода. Весной нас перебросили в Эчмиадзин, где мы в основном валяли дурака, шлялись по местным и ереванским забегаловкам, а по выходным стояли в оцеплении, вокруг Театральной площади в Ереване, где горячие армянские парни и, местами девушки, кричали нам в лицо: "Оккупанты, вон из Армении". Причём, кричали они это только на демонстрации, в остальное время не проявляли к нам не только агрессии, но и обычной неприязни, в забегаловках принимали как дорогих гостей, могли и чачей угостить. В Эчмиадзине мы жили в солдатском клубе местного танкового полка, за забором находилась резиденция католикоса всех армян, а в предоставленной мне подсобке был электрический щит, под одним из рубильников которого была надпись "католикосат." То есть я мог обесточить резиденцию католикоса, но, такая мысль показалась мне слишком уж кощунственной. Эчмиадзин запомнился запахом жареного кофе, вкуснейшим армянским жёлтым сыром и вкуснейшей полукопчёной колбасой по 3.50. Мы собирались в местной диетической столовой, где продавали пиво, на каждом столе стояла пепельница и можно было курить, и к пиву заказывали нарезку из жёлтого сыра и полукопчёной колбасы, и это было божественно. Ни жаренного, ни растворимого кофе там не было в продаже, были только зёрна зелёного кофе на рынке. А дальше их нужно было пожарить самим, на сковородке, или сдать в кофежарню, где тебе его квалифицированно пожарят и перемелют. Такого вкусного кофе, как в Армении, у нас не бывает, Старбакс отдыхает.
За полгода нашего там пребывания ни один солдат или молодой офицер ни разу не похвастался победой над армянской женщиной, нравы там были не менее, если не более суровые, нежели у мусульман. Молодой, лет 18ти армянский бармен, жаловался мне, что собирается уехать в Россию. На вопрос, чего тебе здесь не хватает, у тебя доход превышает три моих зарплаты, он отвечал, что у вас можно просто познакомиться с девушкой, а у нас, сначала жениться, а только потом познакомиться. В один прекрасный день в вечерней программе Время в телевизоре появился наш министр обороны и заявил, что все войска из Армении выведены, остались только те, что находятся там на постоянной основе. Мы этому сильно удивились. Вывели нас оттуда только через месяц.
Десантников, которых мы сменяли, подняли по тревоге, загрузили в транспортные самолёты и отправили в Звартноц, откуда они самостоятельно автотранспортом разъехались по республике. Они попали в самый пик разборок в обстановку нервозности и неопределённости. Местное население они зашугали довольно сильно. Только в Араратском районе они расстреляли два легковых автомобиля, не остановившихся по их требованию во время комендантского часа. В первом случае пострадал только автомобиль, во втором погибли 2 человека. К моменту нашего приезда ситуация в основном устаканилась, азербайджанцев в Армении практически не осталось а их дома заняли армянские беженцы из Азербайджана. Армяне бежали оттуда в панике, небезосновательно опасаясь резни. Они же и стали потом организаторами и вдохновителями выдавливания азербайджанцев из Армении. Там это происходило, если это можно так назвать, чуть более цивилизованно: азербайджанцам объявили полный игнор, их не обслуживали в магазинах, не пускали в общественный транспорт, всячески угрожали, одним словом, быстро сделали их жизнь невыносимой. Местная милиция никак на всё это не реагировала, поэтому первое, что сделал назначенный военный комендант района, майор, начальник разведки полка - отстранил от должности начальника районной милиции, полковника, и пообещал остальным ментам немедленно увольнять с волчьим билетом всех, кто будет не очень шустро и охотно выполнять его распоряжения. Школа, где нас разместили, находилась в центре села. Справа от школы находился большой, с колоннами, дом культуры, а напротив, через дорогу, три магазина и парикмахерская. Утром, после посещения этих магазинов нас ждал культурный шок. Я год не мог купить кофемолку вместо сгоревшей, не было их ни в Харькове, ни в Киеве, ни в моём Белгороде. А тут, в маленьком деревенском хозмаге на полке на выбор стояли три кофемолки: рижская Страуме, московская Микма и какая-то ещё Днепропетровская. В промтоварном нас встретили залежи великолепной армянской обуви, импортных кроссовок и спортивных костюмов, всё то, что у нас можно было достать по блату с небольшой переплатой или купить у фарцовщиков с большой. Наша служба состояла в патрулировании территории района, поддержании комендантского часа и разборками с местным и не очень населением. Пользуясь тем, что порядок был относительно восстановлен, в Армению стали приезжать сбежавшие азербайджанцы, забрать что-то из своих вещей, брошенных из-за спешки и отсутствия транспорта. До сих пор помню сидевшего передо мной в комендатуре, пожилого азербайджанца, с тремя орденами Славы. Но приезжали они не просто так, каждый такой приезд был небольшой военной операцией. Раз в три дня я со своим взводом заступал на дежурство по комендатуре - развозил патрули, собирал патрули предыдущие и возвращался в комендатуру, где и принимал дежурство у предшественника. Комендатура находилась в райцентре Веди, в кабинете первого секретаря райкома партии, с телефонами правительственной связи и прочими прибамбасами. Я выдавал или не выдавал пропуска на проезд и проход во время комендантского часа и в любой момент мог услышать звонок от своего коллеги из Азербайджана. Он сообщал мне что у него в районе уже четверо желающих посетить наш район, а я проверял списки и сообщал ему сколько наших армян желает их навестить. После докладов комендантам мы вновь созванивались и договаривались о времени и месте встречи. Утром в нашу патрульную машину Газ66 вместе с патрулём загружались наши армяне и отправлялись в точку встречи на границу с Азербайджаном. Там они переходили в машину тамошней комендатуры, а в нашу садились азербайджанцы и они отправлялись выгрызать у людей, заселивших их дома своё утраченное имущество. Машина прибывала по ближайшему адресу, патруль (10 солдат) оцеплял дом и бывший его владелец шёл разбираться с новым. При этом присутствовал местный участковый, предупреждённый, что должен быть объективным, и если будет тупо защищать своих, то вылетит с работы. Так как в силу известных причин объективным он быть не мог, то в основном дипломатично помалкивал, а все решения принимал лейтенант, начальник патруля. Это грузите, это оставьте, машина не резиновая и нам ещё до вечера три адреса посетить и успеть отвезти вас обратно на границу. Собачья была работёнка, врагу не пожелаю. С тех пор с удивлением смотрю на судебных приставов и особенно коллекторов, это ж каким м.м надо быть, чтобы выбрать такую работу добровольно. Отношение местного населения к нам было двойственным. С одной стороны мы реально ограничивали их свободу передвижения и привозили им "подарки" из Азербайджана. С другой стороны беженцы, коих было почти пол села относились к нам очень хорошо, они говорили, что если бы не русские солдаты, их скорее всего похоронили бы в Азербайджане. Приходишь в местную парикмахерскую, армяне говорят: денег мы с тебя не возьмём, ты лучше послушай, какие сволочи эти турки (так они азербайджанцев называли) и что они творили. По окончании стрижки приглашали в подсобку, где перед керосиновой печкой сидело ещё несколько мужиков, наливали чачи и продолжали свой бесконечный рассказ. Рассказы были разные, от вполне правдоподобных до совершенно фантастических, и если все их воспринимать всерьёз можно было напиться с горя и выйти оттуда с твердым убеждением, что турки это звероподобные двухголовые существа, питающиеся армянскими детьми и их нужно только мочить. Ехали мы в командировку на 2 месяца, а задержались на полгода. Весной нас перебросили в Эчмиадзин, где мы в основном валяли дурака, шлялись по местным и ереванским забегаловкам, а по выходным стояли в оцеплении, вокруг Театральной площади в Ереване, где горячие армянские парни и, местами девушки, кричали нам в лицо: "Оккупанты, вон из Армении". Причём, кричали они это только на демонстрации, в остальное время не проявляли к нам не только агрессии, но и обычной неприязни, в забегаловках принимали как дорогих гостей, могли и чачей угостить. В Эчмиадзине мы жили в солдатском клубе местного танкового полка, за забором находилась резиденция католикоса всех армян, а в предоставленной мне подсобке был электрический щит, под одним из рубильников которого была надпись "католикосат." То есть я мог обесточить резиденцию католикоса, но, такая мысль показалась мне слишком уж кощунственной. Эчмиадзин запомнился запахом жареного кофе, вкуснейшим армянским жёлтым сыром и вкуснейшей полукопчёной колбасой по 3.50. Мы собирались в местной диетической столовой, где продавали пиво, на каждом столе стояла пепельница и можно было курить, и к пиву заказывали нарезку из жёлтого сыра и полукопчёной колбасы, и это было божественно. Ни жаренного, ни растворимого кофе там не было в продаже, были только зёрна зелёного кофе на рынке. А дальше их нужно было пожарить самим, на сковородке, или сдать в кофежарню, где тебе его квалифицированно пожарят и перемелют. Такого вкусного кофе, как в Армении, у нас не бывает, Старбакс отдыхает.
За полгода нашего там пребывания ни один солдат или молодой офицер ни разу не похвастался победой над армянской женщиной, нравы там были не менее, если не более суровые, нежели у мусульман. Молодой, лет 18ти армянский бармен, жаловался мне, что собирается уехать в Россию. На вопрос, чего тебе здесь не хватает, у тебя доход превышает три моих зарплаты, он отвечал, что у вас можно просто познакомиться с девушкой, а у нас, сначала жениться, а только потом познакомиться. В один прекрасный день в вечерней программе Время в телевизоре появился наш министр обороны и заявил, что все войска из Армении выведены, остались только те, что находятся там на постоянной основе. Мы этому сильно удивились. Вывели нас оттуда только через месяц.