Основное противоречие советской философии. Часть 1.
В советской философской и экономической литературе время от времени вспыхивал какой-то нездоровый интерес к теме «основного противоречия социализма». По этому поводу писались статьи, проводились «круглые столы», защищались диссертации, но от этого противоречия не разрешались и, соответственно, тема не исчерпывалась.
Нужно отметить, что интерес этот имел два основных источника. Первый был, так сказать, официальный. Логика этой части любителей темы «основного противоречия социализма» исходила, в основном, из того, что противоречия - это источник развития, и получится, что если у социализма не будет противоречий, то не будет и развития. С другой стороны, каждая «уважающая себя» общественная система имеет свое собственное противоречие, значит, и у социализма оно должно быть.
Кроме того, у темы «противоречий социализма» был и свой «диссидентский» подтекст. Если у социализма есть противоречия, значит там далеко не все так хорошо, как считается, мыслили себе многочисленные «внутренние эмигранты», количество которых было особо велико в научных верхах, ибо люди с таким складом ума особо легко «всплывают» и всегда остаются на поверхности. Эти люди мыслили противоречия как некие неприятности, свидетельствующие о недостатках системы, о ее несовершенстве. Они были, как правило, далеки о философии и поэтому даже не догадывались о том, что противоречия они представляют себе в духе формальной логики, в которой существует закон исключения противоречия, запрещающий противоречия в теории, а, соответственно, лишающий теорию возможности адекватно отражать противоречия реальной действительности, а значит, и понимать ее такой, какой она является на самом деле, а не такой, какой она кажется, понимать ее во всем богатстве ее определений - в ее динамической целостности и во всей взаимосвязи ее сторон, каждой из которых касается все сказанное выше. В том числе, и по вполне понятным причинам, нужно уметь рассмотреть диалектически и такой феномен как советская философия.
Так вот, основное противоречие советской философии, на наш взгляд, состояло в том, что она существовала. Как известно, классики марксизма полностью разделяли мнение Гегеля о том, что с открытием диалектики философия как форма общественная сознания исчерпывает себя, и ей приходит конец. "У всех философов, - пишет он, - преходящей оказывается как раз "система", и именно потому, что системы возникают из непреходящей потребности человеческого духа: потребности преодолеть все противоречия"1. Но требовать от философии разрешения всех противоречий - значит требовать, чтобы один философ сделал такое дело, которое под силу только всему человечеству в его поступательном развитии. "Раз мы поняли это, - а этим мы больше, чем кому-нибудь, обязаны Гегелю, - то всей философии в старом смысле слова приходит конец"2.
На Западе все пошло исключительно «по Гегелю», хотя вовсе не так, как хотелось бы Гегелю или как предсказывал Энгельс, считавший, что только выработанная в рамках гегелевской философии диалектика могла «помочь естествознанию выбраться из теоретических трудностей»3. Увы, ни етествоиспытатели, ни философы в массе своей не прислушались к мнению Энгельса, поэтому после Гегеля немарксистская философия на Западе просто становится «недействительной», потому что перестает быть «разумной», направив все свои усилия на борьбу против разума. С одной стороны, это была атака на диалектику с позиции своейственного позитивизму провозглашения формальной логики вершиной человеческого мышления, с другой - отказ от рациональности вообще в пользу всякого рода иррационализма, релятивизма, агностицизма, религии, мистики.
Что же касается судьбы философии в Советском Союзе, то она оказалась особо сложной. Разумеется, что ставить вопрос об отмирании философии в стране, где огромная часть населения была неграмотной, не приходилось. Тем не менее, нужно заметить, что в СССР в очень короткое время была не только ликвидирована неграмотность, но и был сделан невиданный доселе рывок в деле приобщения трудящихся к высшим достижениям мировой культуры, в том числе и философской. Вопросы, которые раньше были исключительной привилегией крайне узкого круга людей с университетским образованием, начали обсуждать самые широкие массы людей, которых раньше считали в принципе неспособным к мышлению.
Сложность ситуации определялась тем, что перемещение в Россию центра мирового революционного движения не могло не привести к тому, что здесь стали концентрироваться и силы противодействия этому процессу, среди которых не последнюю роль играла и реакционная философия. Не было, пожалуй, такого реакционного течения в философии конца XIX-начала XX веков, которое не нашло своих горячих сторонников в среде российской интеллигенции, а некоторые из этих направлений, такие как, например, экзистенциализм и многие направления религиозной философии именно в России и зарождались.
Парадокс состоял еще и в том, что очень часто яростным последователями самых реакционных учений становились наиболее революционно настроенные российские интеллигенты - об этом свидетельствует не только известное благодаря «Материализму и эмпириокритицизму» увлечение махизмом и богостроительством видных большевистских деятелей, но и, например, мода на Ницше или широкое распространения фрейдизма в 20-е годы в СССР и популярность Шпенглера после появления «Заката Европы».
Вот свидетельство Луначарского:
"...мы, марксисты-коммунисты, на заре нашего революционного движения отдали некоторую дань увлечению Ницше. Конечно, в разной степени. Я, например, оговариваясь относительно глубоко чуждой нам сущности общественных тенденций Ницше, отдавал ему дань восторга за его борьбу с христианством, с мелочной мещанской моралью, со всей жвачкой, со всем беззубием пацифизма всяких толстовских, полутолстовских или с толстовской примесью гуманистов и сентименталистов"4.
Еще один парадокс, состоял в том, что очень грамотный в области марксистской философии Г.В. Плеханов оказался фактически в стане противников российской революции (на словах он был, конечно, сторонником, но на деле, каждый раз оказывался противником). В то же время, как верно отмечает С. Мареев в своей книге «Из истории советской философии: Лукач, Выготский, Ильенков»5 после революции направление развития советской философии определяли (и определили не просто на долгое время, а фактически навсегда) именно ученики Плеханова. Так, бывшие меньшевики Деборин, Аксельрод, Сарабьянов, Горев др., составившие кадровую основу кафедры философии Коммунистического университета имени Я.М. Свердлова и редколлегии журнала «Под знаменем марксизма», или тоже бывший меньшевик проф. Семковский, издавший один из первых в СССР учебник по марксистской философии «Курс лекций по историческому материализму» и «Марксистскую хрестоматию», по которым долгое время наряду с деборинским «Введением в философию диалектического материализма» в Советском Союзе знакомились с философией марксизма, а также «внефракционный» Д. Рязанов, возглавивший институт Маркса-Энгельса-Ленина.
Кампания против «меньшевиствующего идеализма», развернувшаяся в начале 30-х годов, ничего по сути не поменяла, она была, скорее, склокой внутри этой философской школы. Ведь на смену прежним руководителям советской философии пришли их же ученики Митин, Юдин. В этом смысле стоит согласиться с утверждением С. Мареева из упомянутой выше книги, что ««диалектика» Деборина перешла в митинско-федосеевский «диамат»». Не стоит упускать из внимания и тот факт, что именно один из представителей этой школы Я.Э. Стэн по просьбе Сталина читал ему курс по гегелевской диалектики6.
Существует даже мнение, что «написанная Стэном глава о диалектике после его ареста была включена в «Краткий курс истории ВКП(б)» без указания источника. Потом авторство этой главы было приписано Сталину, который лишь обработал и огрубил первоначальный текст7. Мы не намерены вникать, правда это или нет, хотя бы потому, что не видим в этой главе ничего плохого. Мало того, считаем, что это один из лучших образцов популяризации философских идей марксизма. А другие задачи, кроме самой первичной популяризации, перед этой книгой, по которой должны были осваивать историю партии (даже не марксизм, а только историю партии) миллионы и миллионы граждан людей, многие из которых только что научились читать, и не могли ставиться. Но об этом несколько позже.
Сейчас же обратим внимание на то, какое огромное значение философии в деле революции придавал Ленин. В наиболее ответственные моменты (период реакции после поражения революции 1905-1907 годов или в разгар первой мировой, которая, по мысли Ленина, должна была обязательно завершиться новой революцией) он усаживался за самое углубленое изучении философии, результатом чего стала книга «Материализм и эмпириокритицизм» и знаменитые конспекты, изданные после смерти Ленина под названием «Философские тетради». Существуют свидетельства, что в начале 1918 года Ленин заказал в Румянцевской библиотеке «Феноменологию духа» и до конца его жизни эта книга оставалась у него настольной. «Настольной книгой всякого сознательного рабочего» наряду с «Манифестом коммунистической партии» Ленин называл «Анти-Дюринг», который во многом посвящен именно изложению философии марксизма. Друг и соратник Дж. Рида, автора «Десяти днях, которые потрясли мир», Альберт Рис Вильямс пишет в своей книге «Путешествие в революцию», что в начале 1918 года, когда немцы угрожал Петрограду и правительство уже перебралось в Москву, Ленин предложил ему и другим иностранцам, поддержавшим русскую революцию, организовать кружок для изучения марксизма под его личным руководством8.
Примечательно, что революционная масса, в отличие от интеллигенции, тоже чувствовала невиданную доселе потребность в философии.
Л.А. Коган в своей работе «На подступах к марксистской образованности» приводит свидетельство московского корреспондента эмигрантского журнала "Смена вех": "Чрезвычайно интересно просматривать афиши в Москве. Что преобладает? Афиши о лекциях на научные и общественно-литературные темы и концертах. Страну охватила огромная жажда положительных знаний; не десятками, не сотнями, а тысячами насчитывается количество общедоступных лекций в месяц. Все эти лекции не только усиленно посещаются, но на многих из этих лекций зал не может вместить всех желающих". И дальше продолжает: «Первых марксистских лекторов по философии засыпали вопросами (Луначарскому, например, задавали их единовременно до 100 и более)9.
Эту потребность нужно было удовлетворять немедленно, поэтому и было принято решение привлечь к работе по подготовке новых кадров всех, кто имел хоть какое-то понятие о марксизме, не взирая на то, что диалектика, которую проповедовали эти люди, была очень далека от объективной диалектики революции. Но выбор был невелик. Достаточно вспомнить, что писал Ленин о Бухарине в известном «Письме к съезду»: «Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нём есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики»10.
Вот такой вот «небольшой недостаток» у крупнейшего теоретика партии - никогда не учился и никогда не понимал диалектики. Можно только представить, как ее понимали не такие крупные теоретики, не говоря уж о том, что теоретиков среди большевицких вождей было куда меньше, чем практиков. Возможно, именно поэтому им удалось возглавить революцию и довести ее до победы. А вот меньшевики, имевшие очень большое количество известных теоретиков в своих рядах, оказались в стане врагов революции. Проблема была не в теории самой по себе, а в том, что, теория, если не уметь правильно соединить ее с практикой, из светоча, указывающего правильный путь, превращается в шоры на глазах, не позволяющие видеть даже очевидных вещей, доступных даже неграмотным массам. Так, меньшевики, превратив вполне верные марксистские положения о том, что социалистическая революция может произойти только в развитой капиталистической стране, в мертвую догму, выступили против социалистической революции в России. Нет, те бывшие меньшевики, к которым обратились большевики с предложением возглавить советский «философский фронт», не выступали против революции с оружием в руках. Мало того, они порвали со своей партией, как только она перешла в стан врагов революции. Но ведь в области теории они от этого не продвинулись ни на шаг вперед. А то, каков был их уровень понимания марксизма, хорошо показывает тот факт, что даже Л. Аксельрод - вне сомнения, самая подготовленная в теоретическом отношении представительница этой группы - совершенно не поняла ничего в работе Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».
Вот пару мест из ее отзыва об этой работе: «Вдумчивый, внимательный и незабывчивый читатель, следивший за философской полемикой различного рода эклектиков-марксистов с ортодоксальными марксистами, сразу заметит, что по существу Ильин не сказал ничего такого, что не было бы высказано раньше последними...
Беда, однако, не в том, что в книге Ильина нет новых мыслей: подчас разработка уже высказанного известного взгляда может быть чрезвычайно интересна и чрезвычайно оригинальна, если только она, эта разработка, отличается серьезной, вдумчивой и тонкой аргументацией. Но, увы! книга Ильина не обладает такими качествами. В аргументации автора мы не видим ни гибкости философского мышления, ни точности философских определений, ни глубокого понимания философских проблем».
Вот такая вот оценка книги, значение которой, к сожалению, не ослабело до этого времени.
Нам ни в коем случае не хотелось бы на этом основании делать вывод о том, что эти люди не принесли советской философии ничего, кроме вреда. Напротив, мы хотели бы подчеркнуть, что они выполнили огромную и ни с чем не сравнимую работу. Они познакомили с основами материалистической философии миллионы и миллионы людей. А это гораздо важнее, чем то, что по обыкновению называется «развитием философии», хотя на самом деле оно, как правило, представляет собой очередной всплеск философской моды, значение которого не выходит за рамки узенького кружка ее адептов, очень легко меняющего своих кумиров по окончанию «сезона». Даже самое изысканное философское «тончилово» по значению не может сравниться с иногда грубыми, иногда даже ошибочно понятыми фундаментальными философскими идеями, которые овладели массами.
В этом смысле хотелось бы выразить несогласие с Э.В.Ильенковым, который, если судить по воспоминаниям А.Т. Фролова11, весьма пренебрежительно высказался о известном втором параграфе четвертой главы «Краткого курса исории ВКП(б)», мол, «диалектика была распята на кресте из «четырех черт» второго параграфа четвертой главы «Краткого курса»».
Неважно, кто был настоящим автором этой главы - Сталин или Стэн - несомненно, это одно из самых значительных произведений в области философии. И уже совершенно другая проблема, что большинство советских философов, в том числе и тех, кто в духе решений ХХ съезда, относился к Сталину резко негативно, так и не смогло подняться выше уровня этой главы, предназначенной для первоначального знакомства с азами философии марксизма миллионов людей в полуграмотной стране. Это проблемы этих философов, а не автора (или авторов) четвертой главы. Но, увы, любимое занятие советских философов периода упадка - представлять свои собственные проблемы в области понимания философии в качестве проблем и недостатков марксизма - были свойственны им задолго до перестройки.
Продолжение следует
1. Ф. Энгельс. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 278.
2 Там же.
3Ф. Энгельс. Диалектика природы. Старое предисловие к «Анти-Дюрингу». О диалектике. Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч. 2-е изд. т. 20. с. 346.
4А. В. Луначарский. Предисловие к книге «Лейтейзен М.Г. Ницше и финансовый капитал». Москва Государственное изд-во. 1928г. с. 20.
5 С.Н. Мареев. Из истории советской философии: Лукач, Выготский, Ильенков. М. 2008.
6 Ю. Борев. Сталиниада // Подъем. 1990. №1. С. 42-43
7 Солдатенков В.Д. Политические и нравственные последствия усиления власти ВКП(б). 1928-1941. Спб. 1994.
8 А.Р. Вильямс. Путешествие в революцию. М. 2006. с.331.
9 http://russcience.euro.ru/papers/kog02vf.htm
10 В.И. Ленин. Письмо к съезду. В.И. Ленин. ПСС, т. 45, с. 345.
11 А.Т. Фролов. Восхождение от абстрактного к конкретному. Коммунист. № 10. 1989. с. 59-69
В.Д. Пихорович
http://propaganda-journal.net/9672.html
Нужно отметить, что интерес этот имел два основных источника. Первый был, так сказать, официальный. Логика этой части любителей темы «основного противоречия социализма» исходила, в основном, из того, что противоречия - это источник развития, и получится, что если у социализма не будет противоречий, то не будет и развития. С другой стороны, каждая «уважающая себя» общественная система имеет свое собственное противоречие, значит, и у социализма оно должно быть.
Кроме того, у темы «противоречий социализма» был и свой «диссидентский» подтекст. Если у социализма есть противоречия, значит там далеко не все так хорошо, как считается, мыслили себе многочисленные «внутренние эмигранты», количество которых было особо велико в научных верхах, ибо люди с таким складом ума особо легко «всплывают» и всегда остаются на поверхности. Эти люди мыслили противоречия как некие неприятности, свидетельствующие о недостатках системы, о ее несовершенстве. Они были, как правило, далеки о философии и поэтому даже не догадывались о том, что противоречия они представляют себе в духе формальной логики, в которой существует закон исключения противоречия, запрещающий противоречия в теории, а, соответственно, лишающий теорию возможности адекватно отражать противоречия реальной действительности, а значит, и понимать ее такой, какой она является на самом деле, а не такой, какой она кажется, понимать ее во всем богатстве ее определений - в ее динамической целостности и во всей взаимосвязи ее сторон, каждой из которых касается все сказанное выше. В том числе, и по вполне понятным причинам, нужно уметь рассмотреть диалектически и такой феномен как советская философия.
Так вот, основное противоречие советской философии, на наш взгляд, состояло в том, что она существовала. Как известно, классики марксизма полностью разделяли мнение Гегеля о том, что с открытием диалектики философия как форма общественная сознания исчерпывает себя, и ей приходит конец. "У всех философов, - пишет он, - преходящей оказывается как раз "система", и именно потому, что системы возникают из непреходящей потребности человеческого духа: потребности преодолеть все противоречия"1. Но требовать от философии разрешения всех противоречий - значит требовать, чтобы один философ сделал такое дело, которое под силу только всему человечеству в его поступательном развитии. "Раз мы поняли это, - а этим мы больше, чем кому-нибудь, обязаны Гегелю, - то всей философии в старом смысле слова приходит конец"2.
На Западе все пошло исключительно «по Гегелю», хотя вовсе не так, как хотелось бы Гегелю или как предсказывал Энгельс, считавший, что только выработанная в рамках гегелевской философии диалектика могла «помочь естествознанию выбраться из теоретических трудностей»3. Увы, ни етествоиспытатели, ни философы в массе своей не прислушались к мнению Энгельса, поэтому после Гегеля немарксистская философия на Западе просто становится «недействительной», потому что перестает быть «разумной», направив все свои усилия на борьбу против разума. С одной стороны, это была атака на диалектику с позиции своейственного позитивизму провозглашения формальной логики вершиной человеческого мышления, с другой - отказ от рациональности вообще в пользу всякого рода иррационализма, релятивизма, агностицизма, религии, мистики.
Что же касается судьбы философии в Советском Союзе, то она оказалась особо сложной. Разумеется, что ставить вопрос об отмирании философии в стране, где огромная часть населения была неграмотной, не приходилось. Тем не менее, нужно заметить, что в СССР в очень короткое время была не только ликвидирована неграмотность, но и был сделан невиданный доселе рывок в деле приобщения трудящихся к высшим достижениям мировой культуры, в том числе и философской. Вопросы, которые раньше были исключительной привилегией крайне узкого круга людей с университетским образованием, начали обсуждать самые широкие массы людей, которых раньше считали в принципе неспособным к мышлению.
Сложность ситуации определялась тем, что перемещение в Россию центра мирового революционного движения не могло не привести к тому, что здесь стали концентрироваться и силы противодействия этому процессу, среди которых не последнюю роль играла и реакционная философия. Не было, пожалуй, такого реакционного течения в философии конца XIX-начала XX веков, которое не нашло своих горячих сторонников в среде российской интеллигенции, а некоторые из этих направлений, такие как, например, экзистенциализм и многие направления религиозной философии именно в России и зарождались.
Парадокс состоял еще и в том, что очень часто яростным последователями самых реакционных учений становились наиболее революционно настроенные российские интеллигенты - об этом свидетельствует не только известное благодаря «Материализму и эмпириокритицизму» увлечение махизмом и богостроительством видных большевистских деятелей, но и, например, мода на Ницше или широкое распространения фрейдизма в 20-е годы в СССР и популярность Шпенглера после появления «Заката Европы».
Вот свидетельство Луначарского:
"...мы, марксисты-коммунисты, на заре нашего революционного движения отдали некоторую дань увлечению Ницше. Конечно, в разной степени. Я, например, оговариваясь относительно глубоко чуждой нам сущности общественных тенденций Ницше, отдавал ему дань восторга за его борьбу с христианством, с мелочной мещанской моралью, со всей жвачкой, со всем беззубием пацифизма всяких толстовских, полутолстовских или с толстовской примесью гуманистов и сентименталистов"4.
Еще один парадокс, состоял в том, что очень грамотный в области марксистской философии Г.В. Плеханов оказался фактически в стане противников российской революции (на словах он был, конечно, сторонником, но на деле, каждый раз оказывался противником). В то же время, как верно отмечает С. Мареев в своей книге «Из истории советской философии: Лукач, Выготский, Ильенков»5 после революции направление развития советской философии определяли (и определили не просто на долгое время, а фактически навсегда) именно ученики Плеханова. Так, бывшие меньшевики Деборин, Аксельрод, Сарабьянов, Горев др., составившие кадровую основу кафедры философии Коммунистического университета имени Я.М. Свердлова и редколлегии журнала «Под знаменем марксизма», или тоже бывший меньшевик проф. Семковский, издавший один из первых в СССР учебник по марксистской философии «Курс лекций по историческому материализму» и «Марксистскую хрестоматию», по которым долгое время наряду с деборинским «Введением в философию диалектического материализма» в Советском Союзе знакомились с философией марксизма, а также «внефракционный» Д. Рязанов, возглавивший институт Маркса-Энгельса-Ленина.
Кампания против «меньшевиствующего идеализма», развернувшаяся в начале 30-х годов, ничего по сути не поменяла, она была, скорее, склокой внутри этой философской школы. Ведь на смену прежним руководителям советской философии пришли их же ученики Митин, Юдин. В этом смысле стоит согласиться с утверждением С. Мареева из упомянутой выше книги, что ««диалектика» Деборина перешла в митинско-федосеевский «диамат»». Не стоит упускать из внимания и тот факт, что именно один из представителей этой школы Я.Э. Стэн по просьбе Сталина читал ему курс по гегелевской диалектики6.
Существует даже мнение, что «написанная Стэном глава о диалектике после его ареста была включена в «Краткий курс истории ВКП(б)» без указания источника. Потом авторство этой главы было приписано Сталину, который лишь обработал и огрубил первоначальный текст7. Мы не намерены вникать, правда это или нет, хотя бы потому, что не видим в этой главе ничего плохого. Мало того, считаем, что это один из лучших образцов популяризации философских идей марксизма. А другие задачи, кроме самой первичной популяризации, перед этой книгой, по которой должны были осваивать историю партии (даже не марксизм, а только историю партии) миллионы и миллионы граждан людей, многие из которых только что научились читать, и не могли ставиться. Но об этом несколько позже.
Сейчас же обратим внимание на то, какое огромное значение философии в деле революции придавал Ленин. В наиболее ответственные моменты (период реакции после поражения революции 1905-1907 годов или в разгар первой мировой, которая, по мысли Ленина, должна была обязательно завершиться новой революцией) он усаживался за самое углубленое изучении философии, результатом чего стала книга «Материализм и эмпириокритицизм» и знаменитые конспекты, изданные после смерти Ленина под названием «Философские тетради». Существуют свидетельства, что в начале 1918 года Ленин заказал в Румянцевской библиотеке «Феноменологию духа» и до конца его жизни эта книга оставалась у него настольной. «Настольной книгой всякого сознательного рабочего» наряду с «Манифестом коммунистической партии» Ленин называл «Анти-Дюринг», который во многом посвящен именно изложению философии марксизма. Друг и соратник Дж. Рида, автора «Десяти днях, которые потрясли мир», Альберт Рис Вильямс пишет в своей книге «Путешествие в революцию», что в начале 1918 года, когда немцы угрожал Петрограду и правительство уже перебралось в Москву, Ленин предложил ему и другим иностранцам, поддержавшим русскую революцию, организовать кружок для изучения марксизма под его личным руководством8.
Примечательно, что революционная масса, в отличие от интеллигенции, тоже чувствовала невиданную доселе потребность в философии.
Л.А. Коган в своей работе «На подступах к марксистской образованности» приводит свидетельство московского корреспондента эмигрантского журнала "Смена вех": "Чрезвычайно интересно просматривать афиши в Москве. Что преобладает? Афиши о лекциях на научные и общественно-литературные темы и концертах. Страну охватила огромная жажда положительных знаний; не десятками, не сотнями, а тысячами насчитывается количество общедоступных лекций в месяц. Все эти лекции не только усиленно посещаются, но на многих из этих лекций зал не может вместить всех желающих". И дальше продолжает: «Первых марксистских лекторов по философии засыпали вопросами (Луначарскому, например, задавали их единовременно до 100 и более)9.
Эту потребность нужно было удовлетворять немедленно, поэтому и было принято решение привлечь к работе по подготовке новых кадров всех, кто имел хоть какое-то понятие о марксизме, не взирая на то, что диалектика, которую проповедовали эти люди, была очень далека от объективной диалектики революции. Но выбор был невелик. Достаточно вспомнить, что писал Ленин о Бухарине в известном «Письме к съезду»: «Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нём есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики»10.
Вот такой вот «небольшой недостаток» у крупнейшего теоретика партии - никогда не учился и никогда не понимал диалектики. Можно только представить, как ее понимали не такие крупные теоретики, не говоря уж о том, что теоретиков среди большевицких вождей было куда меньше, чем практиков. Возможно, именно поэтому им удалось возглавить революцию и довести ее до победы. А вот меньшевики, имевшие очень большое количество известных теоретиков в своих рядах, оказались в стане врагов революции. Проблема была не в теории самой по себе, а в том, что, теория, если не уметь правильно соединить ее с практикой, из светоча, указывающего правильный путь, превращается в шоры на глазах, не позволяющие видеть даже очевидных вещей, доступных даже неграмотным массам. Так, меньшевики, превратив вполне верные марксистские положения о том, что социалистическая революция может произойти только в развитой капиталистической стране, в мертвую догму, выступили против социалистической революции в России. Нет, те бывшие меньшевики, к которым обратились большевики с предложением возглавить советский «философский фронт», не выступали против революции с оружием в руках. Мало того, они порвали со своей партией, как только она перешла в стан врагов революции. Но ведь в области теории они от этого не продвинулись ни на шаг вперед. А то, каков был их уровень понимания марксизма, хорошо показывает тот факт, что даже Л. Аксельрод - вне сомнения, самая подготовленная в теоретическом отношении представительница этой группы - совершенно не поняла ничего в работе Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».
Вот пару мест из ее отзыва об этой работе: «Вдумчивый, внимательный и незабывчивый читатель, следивший за философской полемикой различного рода эклектиков-марксистов с ортодоксальными марксистами, сразу заметит, что по существу Ильин не сказал ничего такого, что не было бы высказано раньше последними...
Беда, однако, не в том, что в книге Ильина нет новых мыслей: подчас разработка уже высказанного известного взгляда может быть чрезвычайно интересна и чрезвычайно оригинальна, если только она, эта разработка, отличается серьезной, вдумчивой и тонкой аргументацией. Но, увы! книга Ильина не обладает такими качествами. В аргументации автора мы не видим ни гибкости философского мышления, ни точности философских определений, ни глубокого понимания философских проблем».
Вот такая вот оценка книги, значение которой, к сожалению, не ослабело до этого времени.
Нам ни в коем случае не хотелось бы на этом основании делать вывод о том, что эти люди не принесли советской философии ничего, кроме вреда. Напротив, мы хотели бы подчеркнуть, что они выполнили огромную и ни с чем не сравнимую работу. Они познакомили с основами материалистической философии миллионы и миллионы людей. А это гораздо важнее, чем то, что по обыкновению называется «развитием философии», хотя на самом деле оно, как правило, представляет собой очередной всплеск философской моды, значение которого не выходит за рамки узенького кружка ее адептов, очень легко меняющего своих кумиров по окончанию «сезона». Даже самое изысканное философское «тончилово» по значению не может сравниться с иногда грубыми, иногда даже ошибочно понятыми фундаментальными философскими идеями, которые овладели массами.
В этом смысле хотелось бы выразить несогласие с Э.В.Ильенковым, который, если судить по воспоминаниям А.Т. Фролова11, весьма пренебрежительно высказался о известном втором параграфе четвертой главы «Краткого курса исории ВКП(б)», мол, «диалектика была распята на кресте из «четырех черт» второго параграфа четвертой главы «Краткого курса»».
Неважно, кто был настоящим автором этой главы - Сталин или Стэн - несомненно, это одно из самых значительных произведений в области философии. И уже совершенно другая проблема, что большинство советских философов, в том числе и тех, кто в духе решений ХХ съезда, относился к Сталину резко негативно, так и не смогло подняться выше уровня этой главы, предназначенной для первоначального знакомства с азами философии марксизма миллионов людей в полуграмотной стране. Это проблемы этих философов, а не автора (или авторов) четвертой главы. Но, увы, любимое занятие советских философов периода упадка - представлять свои собственные проблемы в области понимания философии в качестве проблем и недостатков марксизма - были свойственны им задолго до перестройки.
Продолжение следует
1. Ф. Энгельс. Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии. / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 278.
2 Там же.
3Ф. Энгельс. Диалектика природы. Старое предисловие к «Анти-Дюрингу». О диалектике. Маркс К., Энгельс Ф. Собр. Соч. 2-е изд. т. 20. с. 346.
4А. В. Луначарский. Предисловие к книге «Лейтейзен М.Г. Ницше и финансовый капитал». Москва Государственное изд-во. 1928г. с. 20.
5 С.Н. Мареев. Из истории советской философии: Лукач, Выготский, Ильенков. М. 2008.
6 Ю. Борев. Сталиниада // Подъем. 1990. №1. С. 42-43
7 Солдатенков В.Д. Политические и нравственные последствия усиления власти ВКП(б). 1928-1941. Спб. 1994.
8 А.Р. Вильямс. Путешествие в революцию. М. 2006. с.331.
9 http://russcience.euro.ru/papers/kog02vf.htm
10 В.И. Ленин. Письмо к съезду. В.И. Ленин. ПСС, т. 45, с. 345.
11 А.Т. Фролов. Восхождение от абстрактного к конкретному. Коммунист. № 10. 1989. с. 59-69
В.Д. Пихорович
http://propaganda-journal.net/9672.html