Зарисовка к военной странице биографии Э. В. Ильенкова
К сожалению, до этого времени не только нет хорошей биографии Э. В. Ильенкова, но и не предпринимались даже попытки работы в этом направлении. Воспоминания друзей и учеников о великом философе, бесспорно, очень ценны, но они никак не могут заменить научной биографии.
В свою очередь, научная биография, особенно, если речь идет о биографии философа, а тем более, философа-марксиста, никак не может сводиться к "жизнеописанию". Философия есть квинтэссенция эпохи. Соответственно, и биография философа, если он и в самом деле оказался на высоте современной ему эпохи, должна в той или иной мере отражать "биографию эпохи". Мера внешнего, событийного совпадения может быть различна, но по сущности мышление философа и бытие эпохи должны совпасть, образовать динамичное, устремленное в будущее, тождество. Только благодаря такому тождеству мышления философа и бытия эпохи имя философа остается в истории философии, а не исчезает вместе с человеком и эпохой, которая его породила.
Имя Ильенкова осталось и, несомненно, останется надолго в истории философии. Как и положено выдающемуся философу, он в своих трудах отразил сущностные противоречия своей эпохи гораздо глубже и полнее, чем эти противоречия успели развернуться в действительности, а, тем более, отразиться в головах людей этой эпохи. Ильенков является выдающимся философом еще и потому, что эпоха, которую ему пришлось отражать, является особенной. Это была эпоха социализма. Особенность социализма по сравнению со всеми другими эпохами в том, что социализм не имеет собственной сущности, собственного экономического основания. Он есть переход от капитализма к коммунизму, и только в этом его сущность. Вообще-то, любая историческая эпоха философией должна быть рассмотрена как переход, как процесс; иначе она не может быть понята. Но социализм есть переход в чистом виде, воплощенное противоречие, уничтожение старого и становление, возникновение нового. Точнее будет сказать, что социализм есть не воплощенное, а воплощающееся противоречие. В этом невероятная трудность для философии, для извлечения ею "квинтэссенции" этой эпохи. Может быть, еще и поэтому советская эпоха дала не так уж много выдающихся философов (разумеется, их было немного по сравнению с тем, сколько их могло и должно было быть, а не по сравнению с другими эпохами). Тем важнее проследить путь формирования философа, оказавшегося на высоте такой эпохи, вычленить этапы его становления, "узловую линию мер", которая вывела его на такое место в "сети общественных отношений", с которого оказалась видна вся "сеть", истоки и перспективы этих отношений.
Ильенков в зрелом возрасте нигде и никогда не писал о войне. Но вряд ли можно сомневаться в том, что война сыграла огромную роль в формировании личности Ильенкова, стала той практикой, той "совместно-разделенной деятельностью", которая сделала Ильенкова таким, каким мы его знаем, сформировала его характер, чувства, отточила его ум.
Военное дело само по себе очень важно для становления личности. Конечно, не всякая армия является хорошей "школой жизни" или школой хорошей, правильной жизни. Но Красная, Советская Армия таковой являлась. И это было мнение народа, а не просто пропагандистский трюк.
Самому Ильенкову армейская среда была не по нутру. Он прямо пишет о том, что она ему "постыла" (письмо от 13 мая 1945 г.) [1]. Но это вовсе не значило, что эта школа прошла для него бесследно. Для того, чтобы понять важность армейской страницы в жизни Ильенкова, достаточно обратить внимание на тот факт, что служил он тогда, когда ему было 19-21 год. За это время он успел испытать не только трудности и опасности, но и научиться подчиняться суровой дисциплине общего дела, организовывать себя и других. На его юных плечах лежала ответственность за правильное использование боевой техники и за жизнь подчиненных. А теперь представьте себе для сравнения практику современного молодого человека соответствующего возраста, и вам несложно будет понять, почему современная эпоха не рождает философов. Да и на заметки, написанные Ильенковым в 1945 году для "Красной звезды" не стоит современным философам смотреть пренебрежительно. Пять публикаций в "Красной звезде" [2] в двадцать один год от роду - это весьма серьезная заявка на будущее даже для выдающегося философа. Ведь в "Красной звезде" сотрудничали лучшие писатели Советского Союза.
Как-то стало привычным воспринимать войну исключительно как некий "перерыв постепенности", как ненормальность, как "бедствие". С точки зрения обыденного сознания это верно. Но такой взгляд не имеет ничего общего с философией. Война вырастает из предшествующего мира и воплощается позже в мире послевоенном. Война не рождает ни одного нового общественного отношения, она лишь оголяет, обостряет отношения, сформированные обществом до войны. Соответственно, война не может породить новый тип человека. Она только проверяет на прочность то, что создано до войны. Одних ломает, других закаляет, для третьих становится первой ступенькой в мир человеческой сущности, которая, как известно, представляет собой совокупность всех общественных отношений. Именно к этой третьей категории людей принадлежит Э.В. Ильенков. Совершеннолетие его и его сверстников совпало с началом войны. Война наложила отпечаток на тот период, когда человек определяет свое место в жизни, делает два самых выбора в своей жизни - выбор профессии и выбор друга, с которым предстоит пройти жизнь.
К счастью, сохранились фронтовые письма Ильенкова, и его статьи в газете "Красная звезда" 1945 года.
В авторе писем любимой девушке с фронта и газетных заметок для "Красной звезды" еще очень трудно увидеть будущего выдающегося философа, но он, несомненно, в них уже присутствует. Его черты явственно проглядывают в ироническом отношении к себе, к опасности, к смерти. В то же время, Ильенков очень серьезно относится к тому, к чему другие люди часто относятся иронично и несерьезно: к любви, к мечте, к собственным мыслям и чувствам.
В общем-то, эти документы не имеют отношения к философии. Там нет "квинтэссенции эпохи", там еще пока дух эпохи присутствует в его натуральном виде. Но тем интересней найти в них "зародыш" Ильенкова-философа, выдающегося марксиста советской эпохи.
Ильенков в одном из своих фронтовых писем (от 25.06.44) жалуется, что его окружают, "малоинтересные" люди, не с кем "поговорить, помечтать", в другом (уже послевоенном, но еще армейском, от 2 июля 1945 года) говорит, что он чувствует себя в военной среде "как рыба в сети", что заработал себе своим поведением "репутацию чудака".
Но ключ к загадке Ильенкова вовсе не в этой его отдельности от массы, а, наоборот, в том, что он сумел найти свой уникальный путь к единству с той массой, которую представлял собой "коллективный субъект" тогдашней истории, творец того грандиозного зрелища Победы, которым непосредственно-эстетически восхищался Ильенков в своих письмах.
"...сейчас передо мной - картина крушения огромного государства, по величию не имеющая себе равных... Припоминается финал «Гибели богов» Вагнера..." (письмо от 13 марта 45г.)
"...что может чувствовать человек при виде такого дела... Тут и гордость, и радость участника, и восторженный ужас просто человеческой души, и еще много такого, чего не передать словами... Обо всем этом нельзя рассказать спокойно... Поневоле срываешься чуть ли не на стихи..." (от 13 мая 1945 г.)
И тут же, в этом же письме, молодой влюбленный философ переходит на эти самые "чуть ли не стихи":
"И вот - странное дело: никакого бурного чувства радости... Война кончилась... Как-то спокойно все это воспринялось... Сели покурили... - «Ну что ж, кончилась, что ли?» - ласково улыбаясь, скажет один; «Да что-то вроде..., ну-ка, дай прикурить...»
В этих строчках уже явно просматриваются контуры Ильенкова-философа. Многие в состоянии испытывать восторг при виде грандиозных катастроф, но отдавать себе отчет, по поводу чего испытываешь восторг, в состоянии только человек с вполне сложившимся диалектическим мировосприятием.
Важно заметить, что в чувстве, которое испытывает молодой философ, нет ни тени злорадства или мести. Наоборот, он пишет, что ему очень жаль голодных берлинских детишек и стариков (письмо от 13 мая 1945 г.), он с явным сожалением пишет о том, что солдаты, не взирая на строгие приказы, очень плохо обходятся с гражданским населением (письмо от 13 марта 1945 г.).
Не менее важно и то, что картина величественного разрушения, грандиозной катастрофы мирового масштаба, которую описывает молодой Ильенков, взволновала его именно чувственно, эстетически, он почти не анализирует своих чувств, вовсе не пытается дать рациональной оценки происходящего. Неслучайно, описывая эту картину, он вспоминает Вагнера, и в частности финал "Гибели богов". Гораздо позже, уже будучи зрелым философом, Ильенков напишет статью о Вагнере и его музыке [3], в которой он покажет связь музыки этого весьма противоречивого композитора с философией с одной стороны и с революционной практикой стремящейся уничтожить узы феодализма буржуазии - с другой
Надо полагать, Ильенков неслучайно во всей картине войны вычленяет именно момент разрушения, точно так же, как неслучайно картина грандиозного разрушения вызывает в нем чувство "восторженного ужаса", а не просто ужаса или восторженного злорадства. Неслучайно Ильенкову вспоминается именно Вагнер с его не до конца удавшейся попыткой воплотить в "Гибели богов" принципы революционной романтики.
Разрушение есть сущность всякой революции, перехода вообще. Старое, устоявшееся, имеет перед новым уже то преимущество, что оно устоялось, приспособилось, стало привычным, стало одним из условий существования человека и общества. Привычка - это страшная сила, противостоять которой гораздо труднее, чем любому внешнему принуждению. Достаточно вспомнить такие вредные привычки, как курение, пьянство, безделие. Очень часто люди не расстаются с ними, даже когда видят, что эти привычки ведут их к гибели. Общественные привычки во много раз сильнее и во много раз опаснее.
Новое - оно слабое, оно не имеет почвы в настоящем, оно отторгается им, затаптывается, "откладывается на потом", если даже необходимость этого нового очевидна. Старое под видом нового приживается легко, но действительно новое, которое отрицает старое, входит жизнь очень тяжело. Без разрушения старого новое обречено. Можно сколько угодно придумывать нового, тратить массу сил на его воплощение, но пока не будут безжалостно разрушены старые формы, новое обречено на частичное существование и на медленное исчезновение.
Идея "созидательного разрушения" красной нитью пройдет через все творчество Ильенкова. Достаточно вспомнить "Космологию духа". Потом, гораздо позже, в 60-е-70-е годы, Ильенков окажется одним из немногих марксистов, которые отчаянно сопротивлялись вошедшему в моду в советских общественных науках протаскиванию под видом "развития марксизма" давно отживших свой век буржуазных теорий: таких, как позитивизм в философии и идея "имманентности социализму товарно-денежных отношений" и признания на этом основании социализма отдельной общественно-экономической формацией в политэкономии. Он до конца отстаивал идею, что без разрушения товарно-денежных отношений не может быть и речи о развитии социализма.
Ильенков лучше других понимал, что разрушение бывает разное. Загнивание - это тоже разрушение, но бесплодное, бессмысленное, убийственное. Совсем другое разрушение несет революция. Это спасительное разрушение, разрушение ради будущего. Как и любое другое разрушение - это трагедия, но трагедия оптимистическая, несущая очищение и вдохновляющая на подвиг. Эвальд Васильевич Ильенков с готовностью принял вызов времени.
В одном из писем он дает себе следующую самохарактеристику:
"Я очень плохо приспособленный к нашей жизни человек. Я не могу жить так легко, как многие мои друзья. Те удовольствия, то нехитрое счастье, которое они, постоянно встречая на дороге, испытывают, и бывают им довольны, мне непонятны. Я им завидую. Для них счастье бывает здесь, в жизни, и осязаемо, реально... А я всегда все приносил в жертву далекой и глупой, несбыточной мечте. Мне из-за этого очень тоскливо бывало, когда задумывался. Но мечте изменить был не в силах. И по своему был счастлив". (от 25.1.44).
Эта характеристика оказалась во многом пророческой. Ильенков и в самом деле был крайне плохо приспособленным к обычной обывательской жизни человеком. Зато он оказался человеком, отлично приспособленным к жизни в памяти потомков.
Еще не одно поколение думающих представителей молодежи, не согласных на медленное саморазрушение, на которое обрекает их мир денег, не согласных довольствоваться "нехитрым счастьем", которое им услужливо подсовывает реклама, будет обращать свои взоры к книгам Ильенкова, дабы вместе с ним и с его помощью овладевать диалектическим мышлением - тем оружием, без которого невозможно достигнуть того, что реакционеры всех мастей считают "глупой и несбыточной мечтой", и что на самом деле является единственно достойной для человека целью жизни - завоевания счастья для всего человечества.
---------------
1. Ссылки на фронтовые письма Э. В. Ильенкова даются по сайту caute.org.ru, Читая Ильенкова. Письма. Письма с фронта.
Далее указываются только даты написания писем.
2. Там же. Военная публицистика.
3. Ильенков Э.В. Искусство и коммунистический идеал. Москва: Искусство, 1984, с. 333-343
Василий Пихорович
http://propaganda-journal.net/693.html
В свою очередь, научная биография, особенно, если речь идет о биографии философа, а тем более, философа-марксиста, никак не может сводиться к "жизнеописанию". Философия есть квинтэссенция эпохи. Соответственно, и биография философа, если он и в самом деле оказался на высоте современной ему эпохи, должна в той или иной мере отражать "биографию эпохи". Мера внешнего, событийного совпадения может быть различна, но по сущности мышление философа и бытие эпохи должны совпасть, образовать динамичное, устремленное в будущее, тождество. Только благодаря такому тождеству мышления философа и бытия эпохи имя философа остается в истории философии, а не исчезает вместе с человеком и эпохой, которая его породила.
Имя Ильенкова осталось и, несомненно, останется надолго в истории философии. Как и положено выдающемуся философу, он в своих трудах отразил сущностные противоречия своей эпохи гораздо глубже и полнее, чем эти противоречия успели развернуться в действительности, а, тем более, отразиться в головах людей этой эпохи. Ильенков является выдающимся философом еще и потому, что эпоха, которую ему пришлось отражать, является особенной. Это была эпоха социализма. Особенность социализма по сравнению со всеми другими эпохами в том, что социализм не имеет собственной сущности, собственного экономического основания. Он есть переход от капитализма к коммунизму, и только в этом его сущность. Вообще-то, любая историческая эпоха философией должна быть рассмотрена как переход, как процесс; иначе она не может быть понята. Но социализм есть переход в чистом виде, воплощенное противоречие, уничтожение старого и становление, возникновение нового. Точнее будет сказать, что социализм есть не воплощенное, а воплощающееся противоречие. В этом невероятная трудность для философии, для извлечения ею "квинтэссенции" этой эпохи. Может быть, еще и поэтому советская эпоха дала не так уж много выдающихся философов (разумеется, их было немного по сравнению с тем, сколько их могло и должно было быть, а не по сравнению с другими эпохами). Тем важнее проследить путь формирования философа, оказавшегося на высоте такой эпохи, вычленить этапы его становления, "узловую линию мер", которая вывела его на такое место в "сети общественных отношений", с которого оказалась видна вся "сеть", истоки и перспективы этих отношений.
Ильенков в зрелом возрасте нигде и никогда не писал о войне. Но вряд ли можно сомневаться в том, что война сыграла огромную роль в формировании личности Ильенкова, стала той практикой, той "совместно-разделенной деятельностью", которая сделала Ильенкова таким, каким мы его знаем, сформировала его характер, чувства, отточила его ум.
Военное дело само по себе очень важно для становления личности. Конечно, не всякая армия является хорошей "школой жизни" или школой хорошей, правильной жизни. Но Красная, Советская Армия таковой являлась. И это было мнение народа, а не просто пропагандистский трюк.
Самому Ильенкову армейская среда была не по нутру. Он прямо пишет о том, что она ему "постыла" (письмо от 13 мая 1945 г.) [1]. Но это вовсе не значило, что эта школа прошла для него бесследно. Для того, чтобы понять важность армейской страницы в жизни Ильенкова, достаточно обратить внимание на тот факт, что служил он тогда, когда ему было 19-21 год. За это время он успел испытать не только трудности и опасности, но и научиться подчиняться суровой дисциплине общего дела, организовывать себя и других. На его юных плечах лежала ответственность за правильное использование боевой техники и за жизнь подчиненных. А теперь представьте себе для сравнения практику современного молодого человека соответствующего возраста, и вам несложно будет понять, почему современная эпоха не рождает философов. Да и на заметки, написанные Ильенковым в 1945 году для "Красной звезды" не стоит современным философам смотреть пренебрежительно. Пять публикаций в "Красной звезде" [2] в двадцать один год от роду - это весьма серьезная заявка на будущее даже для выдающегося философа. Ведь в "Красной звезде" сотрудничали лучшие писатели Советского Союза.
Как-то стало привычным воспринимать войну исключительно как некий "перерыв постепенности", как ненормальность, как "бедствие". С точки зрения обыденного сознания это верно. Но такой взгляд не имеет ничего общего с философией. Война вырастает из предшествующего мира и воплощается позже в мире послевоенном. Война не рождает ни одного нового общественного отношения, она лишь оголяет, обостряет отношения, сформированные обществом до войны. Соответственно, война не может породить новый тип человека. Она только проверяет на прочность то, что создано до войны. Одних ломает, других закаляет, для третьих становится первой ступенькой в мир человеческой сущности, которая, как известно, представляет собой совокупность всех общественных отношений. Именно к этой третьей категории людей принадлежит Э.В. Ильенков. Совершеннолетие его и его сверстников совпало с началом войны. Война наложила отпечаток на тот период, когда человек определяет свое место в жизни, делает два самых выбора в своей жизни - выбор профессии и выбор друга, с которым предстоит пройти жизнь.
К счастью, сохранились фронтовые письма Ильенкова, и его статьи в газете "Красная звезда" 1945 года.
В авторе писем любимой девушке с фронта и газетных заметок для "Красной звезды" еще очень трудно увидеть будущего выдающегося философа, но он, несомненно, в них уже присутствует. Его черты явственно проглядывают в ироническом отношении к себе, к опасности, к смерти. В то же время, Ильенков очень серьезно относится к тому, к чему другие люди часто относятся иронично и несерьезно: к любви, к мечте, к собственным мыслям и чувствам.
В общем-то, эти документы не имеют отношения к философии. Там нет "квинтэссенции эпохи", там еще пока дух эпохи присутствует в его натуральном виде. Но тем интересней найти в них "зародыш" Ильенкова-философа, выдающегося марксиста советской эпохи.
Ильенков в одном из своих фронтовых писем (от 25.06.44) жалуется, что его окружают, "малоинтересные" люди, не с кем "поговорить, помечтать", в другом (уже послевоенном, но еще армейском, от 2 июля 1945 года) говорит, что он чувствует себя в военной среде "как рыба в сети", что заработал себе своим поведением "репутацию чудака".
Но ключ к загадке Ильенкова вовсе не в этой его отдельности от массы, а, наоборот, в том, что он сумел найти свой уникальный путь к единству с той массой, которую представлял собой "коллективный субъект" тогдашней истории, творец того грандиозного зрелища Победы, которым непосредственно-эстетически восхищался Ильенков в своих письмах.
"...сейчас передо мной - картина крушения огромного государства, по величию не имеющая себе равных... Припоминается финал «Гибели богов» Вагнера..." (письмо от 13 марта 45г.)
"...что может чувствовать человек при виде такого дела... Тут и гордость, и радость участника, и восторженный ужас просто человеческой души, и еще много такого, чего не передать словами... Обо всем этом нельзя рассказать спокойно... Поневоле срываешься чуть ли не на стихи..." (от 13 мая 1945 г.)
И тут же, в этом же письме, молодой влюбленный философ переходит на эти самые "чуть ли не стихи":
"И вот - странное дело: никакого бурного чувства радости... Война кончилась... Как-то спокойно все это воспринялось... Сели покурили... - «Ну что ж, кончилась, что ли?» - ласково улыбаясь, скажет один; «Да что-то вроде..., ну-ка, дай прикурить...»
В этих строчках уже явно просматриваются контуры Ильенкова-философа. Многие в состоянии испытывать восторг при виде грандиозных катастроф, но отдавать себе отчет, по поводу чего испытываешь восторг, в состоянии только человек с вполне сложившимся диалектическим мировосприятием.
Важно заметить, что в чувстве, которое испытывает молодой философ, нет ни тени злорадства или мести. Наоборот, он пишет, что ему очень жаль голодных берлинских детишек и стариков (письмо от 13 мая 1945 г.), он с явным сожалением пишет о том, что солдаты, не взирая на строгие приказы, очень плохо обходятся с гражданским населением (письмо от 13 марта 1945 г.).
Не менее важно и то, что картина величественного разрушения, грандиозной катастрофы мирового масштаба, которую описывает молодой Ильенков, взволновала его именно чувственно, эстетически, он почти не анализирует своих чувств, вовсе не пытается дать рациональной оценки происходящего. Неслучайно, описывая эту картину, он вспоминает Вагнера, и в частности финал "Гибели богов". Гораздо позже, уже будучи зрелым философом, Ильенков напишет статью о Вагнере и его музыке [3], в которой он покажет связь музыки этого весьма противоречивого композитора с философией с одной стороны и с революционной практикой стремящейся уничтожить узы феодализма буржуазии - с другой
Надо полагать, Ильенков неслучайно во всей картине войны вычленяет именно момент разрушения, точно так же, как неслучайно картина грандиозного разрушения вызывает в нем чувство "восторженного ужаса", а не просто ужаса или восторженного злорадства. Неслучайно Ильенкову вспоминается именно Вагнер с его не до конца удавшейся попыткой воплотить в "Гибели богов" принципы революционной романтики.
Разрушение есть сущность всякой революции, перехода вообще. Старое, устоявшееся, имеет перед новым уже то преимущество, что оно устоялось, приспособилось, стало привычным, стало одним из условий существования человека и общества. Привычка - это страшная сила, противостоять которой гораздо труднее, чем любому внешнему принуждению. Достаточно вспомнить такие вредные привычки, как курение, пьянство, безделие. Очень часто люди не расстаются с ними, даже когда видят, что эти привычки ведут их к гибели. Общественные привычки во много раз сильнее и во много раз опаснее.
Новое - оно слабое, оно не имеет почвы в настоящем, оно отторгается им, затаптывается, "откладывается на потом", если даже необходимость этого нового очевидна. Старое под видом нового приживается легко, но действительно новое, которое отрицает старое, входит жизнь очень тяжело. Без разрушения старого новое обречено. Можно сколько угодно придумывать нового, тратить массу сил на его воплощение, но пока не будут безжалостно разрушены старые формы, новое обречено на частичное существование и на медленное исчезновение.
Идея "созидательного разрушения" красной нитью пройдет через все творчество Ильенкова. Достаточно вспомнить "Космологию духа". Потом, гораздо позже, в 60-е-70-е годы, Ильенков окажется одним из немногих марксистов, которые отчаянно сопротивлялись вошедшему в моду в советских общественных науках протаскиванию под видом "развития марксизма" давно отживших свой век буржуазных теорий: таких, как позитивизм в философии и идея "имманентности социализму товарно-денежных отношений" и признания на этом основании социализма отдельной общественно-экономической формацией в политэкономии. Он до конца отстаивал идею, что без разрушения товарно-денежных отношений не может быть и речи о развитии социализма.
Ильенков лучше других понимал, что разрушение бывает разное. Загнивание - это тоже разрушение, но бесплодное, бессмысленное, убийственное. Совсем другое разрушение несет революция. Это спасительное разрушение, разрушение ради будущего. Как и любое другое разрушение - это трагедия, но трагедия оптимистическая, несущая очищение и вдохновляющая на подвиг. Эвальд Васильевич Ильенков с готовностью принял вызов времени.
В одном из писем он дает себе следующую самохарактеристику:
"Я очень плохо приспособленный к нашей жизни человек. Я не могу жить так легко, как многие мои друзья. Те удовольствия, то нехитрое счастье, которое они, постоянно встречая на дороге, испытывают, и бывают им довольны, мне непонятны. Я им завидую. Для них счастье бывает здесь, в жизни, и осязаемо, реально... А я всегда все приносил в жертву далекой и глупой, несбыточной мечте. Мне из-за этого очень тоскливо бывало, когда задумывался. Но мечте изменить был не в силах. И по своему был счастлив". (от 25.1.44).
Эта характеристика оказалась во многом пророческой. Ильенков и в самом деле был крайне плохо приспособленным к обычной обывательской жизни человеком. Зато он оказался человеком, отлично приспособленным к жизни в памяти потомков.
Еще не одно поколение думающих представителей молодежи, не согласных на медленное саморазрушение, на которое обрекает их мир денег, не согласных довольствоваться "нехитрым счастьем", которое им услужливо подсовывает реклама, будет обращать свои взоры к книгам Ильенкова, дабы вместе с ним и с его помощью овладевать диалектическим мышлением - тем оружием, без которого невозможно достигнуть того, что реакционеры всех мастей считают "глупой и несбыточной мечтой", и что на самом деле является единственно достойной для человека целью жизни - завоевания счастья для всего человечества.
---------------
1. Ссылки на фронтовые письма Э. В. Ильенкова даются по сайту caute.org.ru, Читая Ильенкова. Письма. Письма с фронта.
Далее указываются только даты написания писем.
2. Там же. Военная публицистика.
3. Ильенков Э.В. Искусство и коммунистический идеал. Москва: Искусство, 1984, с. 333-343
Василий Пихорович
http://propaganda-journal.net/693.html