(no subject)
Наступивший в ходе Гражданской войны коллапс в деревне имел более сложные причины, чем просто «военный коммунизм» красных. Первая мировая война буквально за 2-3 года сильно изменила село. Если кратко: то ещё до октября 1917 года началась его резкая примитивизация.
У историка Барынкина в «Вестнике Брянского госуниверситета», 2013, глубоко изучавшего деревни Нечерноземья в первой трети ХХ века, увидел цифры по примитивизации сельского инвентаря (и в целом хозяйства).
«Кризис сельскохозяйственного машиностроения с начала войны необратимо нарастал. Эта отрасль производства не получила статуса «работающей на оборону» и соответствующих преференций. К началу весенних полевых работ 1917года сельскохозяйственных машин и орудий в стране было изготовлено 2% от довоенного уровня, со складов частных фирм они продавались по спекулятивным ценам. Сбои в поступлении, диспропорции цен, спекуляции посредников приводили деревню к ещё более слабой технической оснащенности хозяйств. Дефицит сырья (метала), мобилизация ремесленников приводили к спаду кустарного производства», - пишет Барынкин.
Если же вспомнить то, что до ПМВ до 70% даже простых сельхозинструментов (серпы, косы, вилы, лопаты и т.д.) экспортировались в основном из Австрии и Германии, и с началом войны этот экспорт прекратился, то перед нами предстанет картина почти полного прекращения технического оснащения деревни.
Далее - реквизиция скота на нужды фронта. У историков «белого направления» принято считать, что не было особой трагедии в потере сначала Польши, а затем и Прибалтики. Только это ведь были самые развитые экономические области РИ. Простой пример: на Польшу и Прибалтику приходилось до 70% производства лошадей-тяжеловозов в России. Тех самых, что таскали артиллерию и обозы.
Когда этих лошадей не стало, военные потянули руки к крестьянским лошадям. Это были низкорослые, малосильные животные. Там, где пушку тянули 2 тяжеловоза, приходилось впрягать 8 крестьянских лошадок. Русское нечерноземное село, и так испытывавшее дефицит лошадей (до 25% хозяйств было безлошадными, ещё 40% - однолошадными), просто лишилось тягловых животных к осени 1917 года.
Безлошадные деревни уже к посевной 1917 года (т.е. в апреле-мае 1917-го) перешли с выращивания зерновых на картофель. Это было логично. Для прокорма крестьянской семьи зерном (не говоря уже о поставках на рынок) нужно было 2-2,5 га, и их необходимо пахать лошадью (пусть и деревянной сохой). А картошки для прокорма той же семьи достаточно 20-30 соток, и их можно вскопать лопатой.
Реквизиции коров для фронта также привели к потере животноводства в деревне. Фронтовые закупщики в среднем давали в 1916 году 87 рублей за корову при её рыночной цене в 180-195 рублей. Но корову было запрещено отводить на рынок. И потому крестьяне резали её - только чтобы не отдавать фронту за бесценок - и отвозили на рынок мясо (или делали солонину для себя). К осени 1917 года на Смоленщине, Брянщине, Орловщине было потеряно до 60% молочного стада.
В общем, уже к зиме 1917/18 годов деревня подошла сильно архаизированной, перешедшей на натуральное хозяйство.
@tolk_tolk
У историка Барынкина в «Вестнике Брянского госуниверситета», 2013, глубоко изучавшего деревни Нечерноземья в первой трети ХХ века, увидел цифры по примитивизации сельского инвентаря (и в целом хозяйства).
«Кризис сельскохозяйственного машиностроения с начала войны необратимо нарастал. Эта отрасль производства не получила статуса «работающей на оборону» и соответствующих преференций. К началу весенних полевых работ 1917года сельскохозяйственных машин и орудий в стране было изготовлено 2% от довоенного уровня, со складов частных фирм они продавались по спекулятивным ценам. Сбои в поступлении, диспропорции цен, спекуляции посредников приводили деревню к ещё более слабой технической оснащенности хозяйств. Дефицит сырья (метала), мобилизация ремесленников приводили к спаду кустарного производства», - пишет Барынкин.
Если же вспомнить то, что до ПМВ до 70% даже простых сельхозинструментов (серпы, косы, вилы, лопаты и т.д.) экспортировались в основном из Австрии и Германии, и с началом войны этот экспорт прекратился, то перед нами предстанет картина почти полного прекращения технического оснащения деревни.
Далее - реквизиция скота на нужды фронта. У историков «белого направления» принято считать, что не было особой трагедии в потере сначала Польши, а затем и Прибалтики. Только это ведь были самые развитые экономические области РИ. Простой пример: на Польшу и Прибалтику приходилось до 70% производства лошадей-тяжеловозов в России. Тех самых, что таскали артиллерию и обозы.
Когда этих лошадей не стало, военные потянули руки к крестьянским лошадям. Это были низкорослые, малосильные животные. Там, где пушку тянули 2 тяжеловоза, приходилось впрягать 8 крестьянских лошадок. Русское нечерноземное село, и так испытывавшее дефицит лошадей (до 25% хозяйств было безлошадными, ещё 40% - однолошадными), просто лишилось тягловых животных к осени 1917 года.
Безлошадные деревни уже к посевной 1917 года (т.е. в апреле-мае 1917-го) перешли с выращивания зерновых на картофель. Это было логично. Для прокорма крестьянской семьи зерном (не говоря уже о поставках на рынок) нужно было 2-2,5 га, и их необходимо пахать лошадью (пусть и деревянной сохой). А картошки для прокорма той же семьи достаточно 20-30 соток, и их можно вскопать лопатой.
Реквизиции коров для фронта также привели к потере животноводства в деревне. Фронтовые закупщики в среднем давали в 1916 году 87 рублей за корову при её рыночной цене в 180-195 рублей. Но корову было запрещено отводить на рынок. И потому крестьяне резали её - только чтобы не отдавать фронту за бесценок - и отвозили на рынок мясо (или делали солонину для себя). К осени 1917 года на Смоленщине, Брянщине, Орловщине было потеряно до 60% молочного стада.
В общем, уже к зиме 1917/18 годов деревня подошла сильно архаизированной, перешедшей на натуральное хозяйство.
@tolk_tolk