О ЛИЦЕМЕРИИ И ЦИНИЗМЕ В АНТИХРИСТОВЫ ВРЕМЕНА
«…Лучшего обеда и желать нельзя. Настроение у него
поднялось. Ломбард взял "Панч", лежавший в кипе журналов на
столике у стены, и стал перелистывать его. Роджерс обносил
гостей кофе.
Кофе, крепкий, горячий, был очень хорош. После отличного
обеда гости были довольны жизнью и собой.
Стрелки часов показывали двадцать минут десятого. Наступило
молчание -- спокойное, блаженное молчание.
И вдруг молчание нарушил ГОЛОС. Он ворвался в комнату --
грозный, нечеловеческий, леденящий душу.
-- Дамы и и господа! Прошу тишины!
Все встрепенулись. Огляделись по сторонам, посмотрели друг
на друга, на стены.
Кто бы это мог говорить?
А голос продолжал, громкий, отчетливый:
-- Вам предъявляются следующие обвинения:
Эдуард Джордж Армстронг, вы ответственны за смерть Луизы
Мэри Клине, последовавшую 14 марта 1925 года.
Эмили Каролина Брент, вы виновны в смерти Беатрисы Тейлор,
последовавшей 5 ноября 1931 года.
Уильям Генри Блор, вы были причиной смерти Джеймса Стивена
Ландора, последовавшей 10 октября 1928 года.
Вера Элизабет Клейторн, 11 августа 1935 года вы убили Сирила
Огилви Хамилтона.
Филипп Ломбард, вы в феврале 1932 года обрекли на смерть 20
человек из восточно-африканского племени.
Джон Гордон Макартур, вы 4 февраля 1917 года намеренно
послали на смерть любовника вашей жены Артура Ричмонда.
Антони Джеймс Марстон, вы убили Джона и Лоси Комбс 14 ноября
прошлого года.
Томас Роджерс и Этель Роджерс, 6 мая 1929 года вы обрекли на
смерть Дженнифер Брейди.
Лоренс Джон Уоргрейв, вы виновник смерти Эдуарда Ситона,
последовавшей 10 июня 1930 года.
Обвиняемые, что вы можете сказать в свое оправдание?
Голос умолк.
На какой-то миг воцарилось гробовое молчание, потом раздался
оглушительный грохот. Роджерс уронил поднос. И тут же из
коридора донесся крик и приглушенный шум падения.
Первым вскочил на ноги Ломбард. Он бросился к двери, широко
распахнул ее. На полу лежала миссис Роджерс.
-- Марстон! -- крикнул Ломбард.
Антони поспешил ему на помощь. Они подняли женщину и
перенесли в гостиную. Доктор Армстронг тут же кинулся к ним. Он
помог уложить миссис Роджерс на диван, склонился над ней.
-- Ничего страшного, -- сказал он, -- потеряла сознание,
только и всего. Скоро придет в себя.
-- Принесите коньяк, -- приказал Роджерсу Ломбард.
Роджерс был бел как мел, у него тряслись руки.
-- Сейчас, сэр, -- пробормотал он и выскользнул из комнаты.
-- Кто это мог говорить? И где скрывается этот человек? --
сыпала вопросами Вера. -- Этот голос... он похож... похож...
-- Да что же это такое? -- бормотал генерал Макартур. -- Кто
разыграл эту скверную шутку?
Руки у него дрожали. Он сгорбился. На глазах постарел лет на
десять.
Блор вытирал лицо платком. Только судья Уоргрейв и мисс
Брент сохраняли спокойствие. Эмили Брент -- прямая, как палка,
высоко держала голову. Лишь на щеках ее горели темные пятна
румянца. Судья сидел в своей обычной позе -- голова его ушла в
плечи, рукой он почесывал ухо. Но глаза его, живые и
проницательные, настороженно шныряли по комнате.
И снова первым опомнился Ломбард. Пока Армстронг занимался
миссис Роджерс, Ломбард взял инициативу в свои руки:
-- Мне показалось, что голос шел из этой комнаты.
-- Но кто бы это мог быть? -- вырвалось у Веры. -- Кто?
Ясно, что ни один из нас говорить не мог.
/…/
Он завел граммофон, поставил иглу на пластинку, и они снова
услышали:
"Вам предъявляются следующие обвинения".
-- Выключите! Немедленно выключите, -- закричала Вера, --
Какой ужас!
Ломбард поспешил выполнить ее просьбу. Доктор Армстронг с
облегчением вздохнул.
-- Я полагаю, что это была глупая и злая шутка, -- сказал
он.
-- Вы думаете, что это шутка? -- тихо, но внушительно
спросил его судья Уоргрейв.
-- А как по-вашему? -- уставился на него доктор.
-- В настоящее время я не берусь высказаться по этому
вопросу, -- сказал судья, в задумчивости поглаживая верхнюю
губу.
-- Послушайте, вы забыли об одном, -- прервал их Антони
Марстон. -- Кто, шут его дери, мог завести граммофон и
поставить пластинку?
-- Вы правы, -- пробормотал Уоргрейв. -- Это следует
выяснить.
Он двинулся обратно в гостиную. Остальные последовали за
ним.
Тут в дверях появился Роджерс со стаканом коньяка в руках.
Мисс Брент склонилась над стонущей миссис Роджерс. Роджерс
ловко вклинился между женщинами:
-- С вашего разрешения, мэм, я поговорю с женой.
Этель, послушай, Этель, не бойся. Ничего страшного не
случилось. Ты меня слышишь? Соберись с силами.
Миссис Роджерс дышала тяжело и неровно. Ее глаза, испуганные
и настороженные, снова и снова обводили взглядом лица гостей.
/…/
Генерала Макартура прорвало.
-- Неслыханная наглость! -- возопил он. -- Ни с того ни с
сего бросить чудовищные обвинения.
/…/
-- Боже мой, это же безумие! -- вырвалось у Веры. Судья
согласно кивнул головой.
-- Вы правы, -- сказал он. -- Я нисколько не сомневаюсь, что
нас пригласил на остров человек безумный. И, скорее всего,
опасный маньяк.
Наступила тишина -- гости в ужасе застыли на своих местах.
Молчание нарушил тонкий въедливый голосок судьи.
-- А теперь приступим к следующей стадии расследования. Но
прежде всего я хочу приобщить к делу и свои показания. -- Он
вынул из кармана письмо, бросил его на стол. -- Письмо написано
якобы от имени моей старинной приятельницы -- леди Констанции
Калмингтон. Я давно не видел ее. Несколько лет тому назад она
уехала на Восток. Письмо выдержано в ее духе -- именно такое
несуразное, сумасбродное письмо сочинила бы она. В нем она
приглашала меня приехать, о своих хозяевах упоминала в самых
туманных выражениях. Как видите, прием тот же самый, а это само
собой подводит нас к одному немаловажному выводу. Кто бы ни был
человек, который заманил нас сюда, -- мужчина или женщина, --
он нас знает или, во всяком случае, позаботился навести справки
о каждом из нас. Он знает о моих дружеских отношениях с леди
Констанцией и знаком с ее эпистолярным стилем. Знает он и
коллег доктора Армстронга и то, где они сейчас находятся. Ему
известно прозвище друга мистера Марстона. Он в курсе того, где
отдыхала два года назад мисс Брент и с какими людьми она там
встречалась. Знает он и об армейских друзьях генерала
Макартура, -- и, помолчав, добавил: -- Как видите, наш хозяин
знает о нас не так уж мало. И на основании этих сведений он
предъявил нам определенные обвинения.
Его слова вызвали бурю негодования.
-- Ложь!.. -- вопил генерал Макартур. -- Наглая клевета!
-- Это противозаконно! -- вторила Вера. Голос ее пресекался.
-- Какая низость!
-- Понятия не имею, что имел в виду этот идиот! -- буркнул
Антони Марстон.
Судья Уоргрейв поднял руку, призывая к молчанию.
-- Вот что я хочу заявить. Наш неизвестный друг обвиняет
меня в убийстве некоего Эдуарда Ситона. Я отлично помню Ситона.
Суд над ним состоялся в июне 1930 года. Ему было предъявлено
обвинение в убийстве престарелой женщины. У него был ловкий
защитник, и он сумел произвести хорошее впечатление на
присяжных. Тем не менее свидетельские показания полностью
подтвердили его виновность. Я построил обвинительное заключение
на этом, и присяжные пришли к выводу, что он виновен. Вынося
ему смертный приговор, я действовал в соответствии с их
решением. Защита подала на апелляцию, указывая, что на
присяжных было оказано давление. Апелляцию отклонили, и
приговор привели в исполнение. Я заявляю, что совесть моя в
данном случае чиста. Приговорив к смерти убийцу, я выполнил
свой долг, и только.
-- ...Ну как же, дело Ситона! -- вспоминал Армстронг. --
Приговор тогда удивил всех. Накануне он встретил в ресторане
адвоката Маттьюза. "Оправдательный приговор у нас в кармане --
никаких сомнений тут быть не может", -- уверил он Армстронга.
Потом до Армстронга стали доходить слухи, будто судья был
настроен против Ситона, сумел обвести присяжных, и они признали
Ситона виновным. Сделано все было по закону: ведь старый
Уоргрейв знает закон как свои пять пальцев. Похоже, что у него
были личные счеты с этим парнем. Воспоминания молниеносно
пронеслись в мозгу доктора.
-- А вы встречались с Ситоном? Я имею в виду-до процесса, --
вырвался у него вопрос; если б он дал себе труд подумать, он
никогда бы его не задал.
Прикрытые складчатыми, как у ящера, веками, глаза
остановились на его лице.
-- Я никогда не встречал Ситона до процесса, -- невозмутимо
сказал судья.
"Как пить дать врет", -- подумал Армстронг.
-- Я хочу вам рассказать про этого мальчика -- Сирила
Хамилтона, -- сказала Вера. Голос у нее дрожал. -- Я была его
гувернанткой. Ему запрещали заплывать далеко. Однажды я
отвлеклась, и он уплыл. Я кинулась за ним... Но опоздала... Это
был такой ужас... Но моей вины в этом нет. Следователь
полностью оправдал меня. И мать Сирила была ко мне очень добра.
Если даже она ни в чем меня не упрекала, кому... кому могло
понадобиться предъявить мне такое обвинение? Это чудовищная
несправедливость... -- она зарыдала.
Генерал Макартур потрепал ее по плечу.
-- Успокойтесь, милочка, успокойтесь, -- сказал он. -- Мы
вам верим. Да он просто ненормальный, этот тип. Ему место в
сумасшедшем доме. Мало ли что может прийти в голову
сумасшедшему. -- Генерал приосанился, расправил плечи. -- На
подобные обвинения лучше всего просто не обращать внимания. И
все же я считаю своим долгом сказать, что в этой истории про
молодого Ричмонда нет ни слова правды. Ричмонд был офицером в
моем полку. Я послал его в разведку. Он был убит. На войне это
случается сплошь и рядом. Больше всего меня огорчает попытка
бросить тень на мою жену. Во всех отношениях безупречная
женщина. Словом, жена Цезаря...
Генерал сел. Трясущейся рукой пощипывал усики. Видно, эта
речь стоила ему немалых усилий.
Следующим взял слово Ломбард. В глазах его прыгали чертики.
-- Так вот, насчет этих туземцев... -- начал он.
-- Да, так как же с туземцами? -- сказал Марстон.
Ломбард ухмыльнулся.
-- Все -- чистая правда! Я их бросил на произвол судьбы.
Вопрос самосохранения. Мы заблудились в буше. И тогда я с
товарищами смылся, а оставшийся провиант прихватил с собой.
-- Вы покинули ваших людей? -- возмутился генерал Макартур.
-- Обрекли их на голодную смерть?
-- Конечно, поступок не вполне достойный представителя белой
расы, но самосохранение -- наш первый долг. И потом, туземцы не
боятся умереть -- не то что мы, европейцы.
Вера подняла глаза на Ломбарда.
-- И вы оставили их умирать с голоду?
-- Вот именно, -- ответил Ломбард, и его смеющиеся глаза
прямо посмотрели в испуганные глаза девушки.
-- Я все пытаюсь вспомнить -- Джон и Люси Комбс, -- протянул
Антони Марстон. -- Это, наверное, те ребятишки, которых я
задавил неподалеку от Кембриджа. Жутко не повезло.
-- Кому не повезло -- им или вам? -- ехидно спросил судья
Уоргрейв.
-- По правде говоря, я думал, что мне, но вы, разумеется,
правы, не повезло им. Хотя это был просто несчастный случай.
Они выбежали прямо на дорогу. У меня на год отобрали права.
Нешуточная неприятность.
Доктор Армстронг вспылил:
-- Недопустимо ездить с такой скоростью -- за это следует
наказывать. Молодые люди вроде вас представляют опасность для
общества.
Антони пожал плечами:
-- Но мы живем в век больших скоростей! И потом дело не в
скорости, а в наших отвратительных дорогах. На них толком не
разгонишься. -- Он поискал глазами свой бокал, подошел к
столику с напитками, налил себе еще виски с содовой. -- Во
всяком случае, моей вины тут не было. Это просто несчастный
случай, -- бросил он через плечо.
Дворецкий Роджерс, ломая руки, то и дело облизывал
пересохшие губы.
-- С вашего позволения, господа, мне бы тоже хотелось
кое-что добавить, -- сказал он почтительно.
-- Валяйте, -- сказал Ломбард.
Роджерс откашлялся, еще раз провел языком по губам:
-- Тут упоминалось обо мне и миссис Роджерс. Ну и о мисс
Брейди. Во всем этом нет ни слова правды. Мы с женой были с
мисс Брейди, пока она не отдала Богу душу. Она всегда была
хворая, вечно недомогала. В ту ночь, сэр, когда у нее начался
приступ, разыгралась настоящая буря. Телефон не работал, и мы
не могли позвать доктора. Я пошел за ним пешком. Но врач
подоспел слишком поздно. Мы сделали все, чтобы ее спасти, сэр.
Мы ее любили, это все кругом знали. Никто о нас худого слова не
мог сказать. Святой истинный крест.
Ломбард задумчиво посмотрел на дворецкого -- дергающиеся
пересохшие губы, испуганные глаза. Вспомнил, как тот уронил
поднос. Подумал: "Верится с трудом", -- но вслух ничего не
сказал.
-- А после ее смерти вы, конечно, получили маленькое
наследство? -- спросил Блор нагло, нахраписто, как и подобает
бывшему полицейскому.
-- Мисс Брейди оставила нам наследство в награду за верную
службу. А почему бы и нет, хотел бы я знать? -- вспылил
Роджерс.
-- А что вы скажете, мистер Блор? -- спросил Ломбард.
-- Я?
-- Ваше имя числилось в списке.
Блор побагровел.
-- Вы имеете в виду дело Ландора? Это дело об ограблении
Лондонского коммерческого банка.
-- Ну как же, помню, помню, хоть я и не участвовал в этом
процессе, -- зашевелился в кресле судья Уоргрейв. -- Ландора
осудили на основании ваших показаний, Блор.
Вы тогда служили в полиции и занимались этим делом.
-- Верно, -- согласился Блор.
-- Ландора приговорили к пожизненной каторге, и он умер в
Дартмуре через год. Он был слабого здоровья.
-- Ландор был преступник, -- сказал Блор. -- Ночного сторожа
ухлопал он -- это доказано.
-- Если я не ошибаюсь, вы получили благодарность за умелое
ведение дела, -- процедил Уоргрейв.
-- И даже повышение, -- огрызнулся Блор. И добавил
неожиданно севшим голосом: -- Я только выполнил свой долг.
-- Однако какая подобралась компания! -- расхохотался
Ломбард. -- Все, как один, законопослушные, верные своему долгу
граждане. За исключением меня, конечно. Ну, а вы, доктор, что
нам скажете вы? Нашалили по врачебной части? Запрещенная
операция? Не так ли?
Эмили Брент метнула на Ломбарда презрительный взгляд и
отодвинулась подальше от него.
Доктор Армстронг отлично владел собой -- он только
добродушно покачал головой.
-- Признаюсь, я в полном замешательстве, -- сказал он, --
имя моей жертвы ни о чем мне не говорит. Как там ее называли:
Клис? Клоуз? Не помню пациентки с такой фамилией, да и вообще
не помню, чтобы кто-нибудь из моих пациентов умер по моей вине.
Правда, дело давнее. Может быть, речь идет о какой-нибудь
операции в больнице? Многие больные обращаются к нам слишком
поздно. А когда пациент умирает, их родные обвиняют хирурга.
Он вздохнул и покачал головой.
"Я был пьян, -- думал он, -- мертвецки пьян... Оперировал
спьяну. Нервы ни к черту, руки трясутся. Конечно, я убил ее.
Бедняге -- она была уже на возрасте -- ужасно не повезло:
сделать эту операцию -- пара пустяков. В трезвом виде, конечно.
Хорошо еще, что существует такая вещь, как профессиональная
тайна. Сестра знала, но держала язык за зубами. Меня тогда
сильно тряхануло. И я сразу взял себя в руки. Но кто мог это
раскопать -- после стольких лет?"
В комнате опять наступило молчание. Все -- кто прямо, кто
исподтишка -- глядели на мисс Брент. Прошла одна минута,
другая, прежде чем она заметила нацеленные на нее взгляды.
Брови се взлетели, узкий лобик пошел морщинами.
-- Вы ждете моих признаний? -- сказала она. -- Но мне нечего
сказать. -- Решительно нечего? -- переспросил судья. -- Да,
нечего, -- поджала губы старая дева. Судья провел рукой по
лицу.
-- Вы откладываете свою защиту? -- вежливо осведомился он.
-- Ни о какой защите не может быть и речи, -- отрезала мисс
Брент. -- Я всегда следовала велению своей совести. Мне не в
чем себя упрекнуть.
Ее слова были встречены неодобрительно. Однако Эмили Брент
была не из тех, кто боится общественного мнения. Ее убеждений
никто не мог поколебать…
-- По-моему, этот человек, кто бы он ни был, не может считаться нормальным в
общепринятом смысле этого слова. Более того, он представляется
мне опасным. По-моему, нам лучше всего как можно скорее уехать
отсюда…
Все согласились, против был один Марстон.
-- Я не могу удрать, -- сказал он. -- Как-никак я спортсмен.
Я не могу уехать, не разгадав эту тайну. Захватывающая история
-- не хуже детективного романа.
-- В мои годы, -- кисло сказал судья, -- такие тайны уже не
очень захватывают.
Антони ухмыльнулся.
-- Вы, юристы, смотрите на преступления с
узкопрофессиональной точки зрения. А я люблю преступления и пью
за них! -- Он опрокинул бокал. Очевидно, виски попало ему не в
то горло. Антони поперхнулся. Лицо его исказилось, налилось
кровью. Он хватал ртом воздух, потом соскользнул с кресла, рука
его разжалась, бокал покатился по ковру…
Все обомлели от неожиданности. Стояли как вкопанные,
уставившись на распростертое на ковре тело. Первым опомнился
Армстронг. Он кинулся к Марстону. Когда минуту спустя он поднял
глаза, в них читалось удивление.
-- Боже мой, он мертв! -- пробормотал Армстронг хриплым от
ужаса голосом.»
(Агата Кристи «Десять негритят»)
поднялось. Ломбард взял "Панч", лежавший в кипе журналов на
столике у стены, и стал перелистывать его. Роджерс обносил
гостей кофе.
Кофе, крепкий, горячий, был очень хорош. После отличного
обеда гости были довольны жизнью и собой.
Стрелки часов показывали двадцать минут десятого. Наступило
молчание -- спокойное, блаженное молчание.
И вдруг молчание нарушил ГОЛОС. Он ворвался в комнату --
грозный, нечеловеческий, леденящий душу.
-- Дамы и и господа! Прошу тишины!
Все встрепенулись. Огляделись по сторонам, посмотрели друг
на друга, на стены.
Кто бы это мог говорить?
А голос продолжал, громкий, отчетливый:
-- Вам предъявляются следующие обвинения:
Эдуард Джордж Армстронг, вы ответственны за смерть Луизы
Мэри Клине, последовавшую 14 марта 1925 года.
Эмили Каролина Брент, вы виновны в смерти Беатрисы Тейлор,
последовавшей 5 ноября 1931 года.
Уильям Генри Блор, вы были причиной смерти Джеймса Стивена
Ландора, последовавшей 10 октября 1928 года.
Вера Элизабет Клейторн, 11 августа 1935 года вы убили Сирила
Огилви Хамилтона.
Филипп Ломбард, вы в феврале 1932 года обрекли на смерть 20
человек из восточно-африканского племени.
Джон Гордон Макартур, вы 4 февраля 1917 года намеренно
послали на смерть любовника вашей жены Артура Ричмонда.
Антони Джеймс Марстон, вы убили Джона и Лоси Комбс 14 ноября
прошлого года.
Томас Роджерс и Этель Роджерс, 6 мая 1929 года вы обрекли на
смерть Дженнифер Брейди.
Лоренс Джон Уоргрейв, вы виновник смерти Эдуарда Ситона,
последовавшей 10 июня 1930 года.
Обвиняемые, что вы можете сказать в свое оправдание?
Голос умолк.
На какой-то миг воцарилось гробовое молчание, потом раздался
оглушительный грохот. Роджерс уронил поднос. И тут же из
коридора донесся крик и приглушенный шум падения.
Первым вскочил на ноги Ломбард. Он бросился к двери, широко
распахнул ее. На полу лежала миссис Роджерс.
-- Марстон! -- крикнул Ломбард.
Антони поспешил ему на помощь. Они подняли женщину и
перенесли в гостиную. Доктор Армстронг тут же кинулся к ним. Он
помог уложить миссис Роджерс на диван, склонился над ней.
-- Ничего страшного, -- сказал он, -- потеряла сознание,
только и всего. Скоро придет в себя.
-- Принесите коньяк, -- приказал Роджерсу Ломбард.
Роджерс был бел как мел, у него тряслись руки.
-- Сейчас, сэр, -- пробормотал он и выскользнул из комнаты.
-- Кто это мог говорить? И где скрывается этот человек? --
сыпала вопросами Вера. -- Этот голос... он похож... похож...
-- Да что же это такое? -- бормотал генерал Макартур. -- Кто
разыграл эту скверную шутку?
Руки у него дрожали. Он сгорбился. На глазах постарел лет на
десять.
Блор вытирал лицо платком. Только судья Уоргрейв и мисс
Брент сохраняли спокойствие. Эмили Брент -- прямая, как палка,
высоко держала голову. Лишь на щеках ее горели темные пятна
румянца. Судья сидел в своей обычной позе -- голова его ушла в
плечи, рукой он почесывал ухо. Но глаза его, живые и
проницательные, настороженно шныряли по комнате.
И снова первым опомнился Ломбард. Пока Армстронг занимался
миссис Роджерс, Ломбард взял инициативу в свои руки:
-- Мне показалось, что голос шел из этой комнаты.
-- Но кто бы это мог быть? -- вырвалось у Веры. -- Кто?
Ясно, что ни один из нас говорить не мог.
/…/
Он завел граммофон, поставил иглу на пластинку, и они снова
услышали:
"Вам предъявляются следующие обвинения".
-- Выключите! Немедленно выключите, -- закричала Вера, --
Какой ужас!
Ломбард поспешил выполнить ее просьбу. Доктор Армстронг с
облегчением вздохнул.
-- Я полагаю, что это была глупая и злая шутка, -- сказал
он.
-- Вы думаете, что это шутка? -- тихо, но внушительно
спросил его судья Уоргрейв.
-- А как по-вашему? -- уставился на него доктор.
-- В настоящее время я не берусь высказаться по этому
вопросу, -- сказал судья, в задумчивости поглаживая верхнюю
губу.
-- Послушайте, вы забыли об одном, -- прервал их Антони
Марстон. -- Кто, шут его дери, мог завести граммофон и
поставить пластинку?
-- Вы правы, -- пробормотал Уоргрейв. -- Это следует
выяснить.
Он двинулся обратно в гостиную. Остальные последовали за
ним.
Тут в дверях появился Роджерс со стаканом коньяка в руках.
Мисс Брент склонилась над стонущей миссис Роджерс. Роджерс
ловко вклинился между женщинами:
-- С вашего разрешения, мэм, я поговорю с женой.
Этель, послушай, Этель, не бойся. Ничего страшного не
случилось. Ты меня слышишь? Соберись с силами.
Миссис Роджерс дышала тяжело и неровно. Ее глаза, испуганные
и настороженные, снова и снова обводили взглядом лица гостей.
/…/
Генерала Макартура прорвало.
-- Неслыханная наглость! -- возопил он. -- Ни с того ни с
сего бросить чудовищные обвинения.
/…/
-- Боже мой, это же безумие! -- вырвалось у Веры. Судья
согласно кивнул головой.
-- Вы правы, -- сказал он. -- Я нисколько не сомневаюсь, что
нас пригласил на остров человек безумный. И, скорее всего,
опасный маньяк.
Наступила тишина -- гости в ужасе застыли на своих местах.
Молчание нарушил тонкий въедливый голосок судьи.
-- А теперь приступим к следующей стадии расследования. Но
прежде всего я хочу приобщить к делу и свои показания. -- Он
вынул из кармана письмо, бросил его на стол. -- Письмо написано
якобы от имени моей старинной приятельницы -- леди Констанции
Калмингтон. Я давно не видел ее. Несколько лет тому назад она
уехала на Восток. Письмо выдержано в ее духе -- именно такое
несуразное, сумасбродное письмо сочинила бы она. В нем она
приглашала меня приехать, о своих хозяевах упоминала в самых
туманных выражениях. Как видите, прием тот же самый, а это само
собой подводит нас к одному немаловажному выводу. Кто бы ни был
человек, который заманил нас сюда, -- мужчина или женщина, --
он нас знает или, во всяком случае, позаботился навести справки
о каждом из нас. Он знает о моих дружеских отношениях с леди
Констанцией и знаком с ее эпистолярным стилем. Знает он и
коллег доктора Армстронга и то, где они сейчас находятся. Ему
известно прозвище друга мистера Марстона. Он в курсе того, где
отдыхала два года назад мисс Брент и с какими людьми она там
встречалась. Знает он и об армейских друзьях генерала
Макартура, -- и, помолчав, добавил: -- Как видите, наш хозяин
знает о нас не так уж мало. И на основании этих сведений он
предъявил нам определенные обвинения.
Его слова вызвали бурю негодования.
-- Ложь!.. -- вопил генерал Макартур. -- Наглая клевета!
-- Это противозаконно! -- вторила Вера. Голос ее пресекался.
-- Какая низость!
-- Понятия не имею, что имел в виду этот идиот! -- буркнул
Антони Марстон.
Судья Уоргрейв поднял руку, призывая к молчанию.
-- Вот что я хочу заявить. Наш неизвестный друг обвиняет
меня в убийстве некоего Эдуарда Ситона. Я отлично помню Ситона.
Суд над ним состоялся в июне 1930 года. Ему было предъявлено
обвинение в убийстве престарелой женщины. У него был ловкий
защитник, и он сумел произвести хорошее впечатление на
присяжных. Тем не менее свидетельские показания полностью
подтвердили его виновность. Я построил обвинительное заключение
на этом, и присяжные пришли к выводу, что он виновен. Вынося
ему смертный приговор, я действовал в соответствии с их
решением. Защита подала на апелляцию, указывая, что на
присяжных было оказано давление. Апелляцию отклонили, и
приговор привели в исполнение. Я заявляю, что совесть моя в
данном случае чиста. Приговорив к смерти убийцу, я выполнил
свой долг, и только.
-- ...Ну как же, дело Ситона! -- вспоминал Армстронг. --
Приговор тогда удивил всех. Накануне он встретил в ресторане
адвоката Маттьюза. "Оправдательный приговор у нас в кармане --
никаких сомнений тут быть не может", -- уверил он Армстронга.
Потом до Армстронга стали доходить слухи, будто судья был
настроен против Ситона, сумел обвести присяжных, и они признали
Ситона виновным. Сделано все было по закону: ведь старый
Уоргрейв знает закон как свои пять пальцев. Похоже, что у него
были личные счеты с этим парнем. Воспоминания молниеносно
пронеслись в мозгу доктора.
-- А вы встречались с Ситоном? Я имею в виду-до процесса, --
вырвался у него вопрос; если б он дал себе труд подумать, он
никогда бы его не задал.
Прикрытые складчатыми, как у ящера, веками, глаза
остановились на его лице.
-- Я никогда не встречал Ситона до процесса, -- невозмутимо
сказал судья.
"Как пить дать врет", -- подумал Армстронг.
-- Я хочу вам рассказать про этого мальчика -- Сирила
Хамилтона, -- сказала Вера. Голос у нее дрожал. -- Я была его
гувернанткой. Ему запрещали заплывать далеко. Однажды я
отвлеклась, и он уплыл. Я кинулась за ним... Но опоздала... Это
был такой ужас... Но моей вины в этом нет. Следователь
полностью оправдал меня. И мать Сирила была ко мне очень добра.
Если даже она ни в чем меня не упрекала, кому... кому могло
понадобиться предъявить мне такое обвинение? Это чудовищная
несправедливость... -- она зарыдала.
Генерал Макартур потрепал ее по плечу.
-- Успокойтесь, милочка, успокойтесь, -- сказал он. -- Мы
вам верим. Да он просто ненормальный, этот тип. Ему место в
сумасшедшем доме. Мало ли что может прийти в голову
сумасшедшему. -- Генерал приосанился, расправил плечи. -- На
подобные обвинения лучше всего просто не обращать внимания. И
все же я считаю своим долгом сказать, что в этой истории про
молодого Ричмонда нет ни слова правды. Ричмонд был офицером в
моем полку. Я послал его в разведку. Он был убит. На войне это
случается сплошь и рядом. Больше всего меня огорчает попытка
бросить тень на мою жену. Во всех отношениях безупречная
женщина. Словом, жена Цезаря...
Генерал сел. Трясущейся рукой пощипывал усики. Видно, эта
речь стоила ему немалых усилий.
Следующим взял слово Ломбард. В глазах его прыгали чертики.
-- Так вот, насчет этих туземцев... -- начал он.
-- Да, так как же с туземцами? -- сказал Марстон.
Ломбард ухмыльнулся.
-- Все -- чистая правда! Я их бросил на произвол судьбы.
Вопрос самосохранения. Мы заблудились в буше. И тогда я с
товарищами смылся, а оставшийся провиант прихватил с собой.
-- Вы покинули ваших людей? -- возмутился генерал Макартур.
-- Обрекли их на голодную смерть?
-- Конечно, поступок не вполне достойный представителя белой
расы, но самосохранение -- наш первый долг. И потом, туземцы не
боятся умереть -- не то что мы, европейцы.
Вера подняла глаза на Ломбарда.
-- И вы оставили их умирать с голоду?
-- Вот именно, -- ответил Ломбард, и его смеющиеся глаза
прямо посмотрели в испуганные глаза девушки.
-- Я все пытаюсь вспомнить -- Джон и Люси Комбс, -- протянул
Антони Марстон. -- Это, наверное, те ребятишки, которых я
задавил неподалеку от Кембриджа. Жутко не повезло.
-- Кому не повезло -- им или вам? -- ехидно спросил судья
Уоргрейв.
-- По правде говоря, я думал, что мне, но вы, разумеется,
правы, не повезло им. Хотя это был просто несчастный случай.
Они выбежали прямо на дорогу. У меня на год отобрали права.
Нешуточная неприятность.
Доктор Армстронг вспылил:
-- Недопустимо ездить с такой скоростью -- за это следует
наказывать. Молодые люди вроде вас представляют опасность для
общества.
Антони пожал плечами:
-- Но мы живем в век больших скоростей! И потом дело не в
скорости, а в наших отвратительных дорогах. На них толком не
разгонишься. -- Он поискал глазами свой бокал, подошел к
столику с напитками, налил себе еще виски с содовой. -- Во
всяком случае, моей вины тут не было. Это просто несчастный
случай, -- бросил он через плечо.
Дворецкий Роджерс, ломая руки, то и дело облизывал
пересохшие губы.
-- С вашего позволения, господа, мне бы тоже хотелось
кое-что добавить, -- сказал он почтительно.
-- Валяйте, -- сказал Ломбард.
Роджерс откашлялся, еще раз провел языком по губам:
-- Тут упоминалось обо мне и миссис Роджерс. Ну и о мисс
Брейди. Во всем этом нет ни слова правды. Мы с женой были с
мисс Брейди, пока она не отдала Богу душу. Она всегда была
хворая, вечно недомогала. В ту ночь, сэр, когда у нее начался
приступ, разыгралась настоящая буря. Телефон не работал, и мы
не могли позвать доктора. Я пошел за ним пешком. Но врач
подоспел слишком поздно. Мы сделали все, чтобы ее спасти, сэр.
Мы ее любили, это все кругом знали. Никто о нас худого слова не
мог сказать. Святой истинный крест.
Ломбард задумчиво посмотрел на дворецкого -- дергающиеся
пересохшие губы, испуганные глаза. Вспомнил, как тот уронил
поднос. Подумал: "Верится с трудом", -- но вслух ничего не
сказал.
-- А после ее смерти вы, конечно, получили маленькое
наследство? -- спросил Блор нагло, нахраписто, как и подобает
бывшему полицейскому.
-- Мисс Брейди оставила нам наследство в награду за верную
службу. А почему бы и нет, хотел бы я знать? -- вспылил
Роджерс.
-- А что вы скажете, мистер Блор? -- спросил Ломбард.
-- Я?
-- Ваше имя числилось в списке.
Блор побагровел.
-- Вы имеете в виду дело Ландора? Это дело об ограблении
Лондонского коммерческого банка.
-- Ну как же, помню, помню, хоть я и не участвовал в этом
процессе, -- зашевелился в кресле судья Уоргрейв. -- Ландора
осудили на основании ваших показаний, Блор.
Вы тогда служили в полиции и занимались этим делом.
-- Верно, -- согласился Блор.
-- Ландора приговорили к пожизненной каторге, и он умер в
Дартмуре через год. Он был слабого здоровья.
-- Ландор был преступник, -- сказал Блор. -- Ночного сторожа
ухлопал он -- это доказано.
-- Если я не ошибаюсь, вы получили благодарность за умелое
ведение дела, -- процедил Уоргрейв.
-- И даже повышение, -- огрызнулся Блор. И добавил
неожиданно севшим голосом: -- Я только выполнил свой долг.
-- Однако какая подобралась компания! -- расхохотался
Ломбард. -- Все, как один, законопослушные, верные своему долгу
граждане. За исключением меня, конечно. Ну, а вы, доктор, что
нам скажете вы? Нашалили по врачебной части? Запрещенная
операция? Не так ли?
Эмили Брент метнула на Ломбарда презрительный взгляд и
отодвинулась подальше от него.
Доктор Армстронг отлично владел собой -- он только
добродушно покачал головой.
-- Признаюсь, я в полном замешательстве, -- сказал он, --
имя моей жертвы ни о чем мне не говорит. Как там ее называли:
Клис? Клоуз? Не помню пациентки с такой фамилией, да и вообще
не помню, чтобы кто-нибудь из моих пациентов умер по моей вине.
Правда, дело давнее. Может быть, речь идет о какой-нибудь
операции в больнице? Многие больные обращаются к нам слишком
поздно. А когда пациент умирает, их родные обвиняют хирурга.
Он вздохнул и покачал головой.
"Я был пьян, -- думал он, -- мертвецки пьян... Оперировал
спьяну. Нервы ни к черту, руки трясутся. Конечно, я убил ее.
Бедняге -- она была уже на возрасте -- ужасно не повезло:
сделать эту операцию -- пара пустяков. В трезвом виде, конечно.
Хорошо еще, что существует такая вещь, как профессиональная
тайна. Сестра знала, но держала язык за зубами. Меня тогда
сильно тряхануло. И я сразу взял себя в руки. Но кто мог это
раскопать -- после стольких лет?"
В комнате опять наступило молчание. Все -- кто прямо, кто
исподтишка -- глядели на мисс Брент. Прошла одна минута,
другая, прежде чем она заметила нацеленные на нее взгляды.
Брови се взлетели, узкий лобик пошел морщинами.
-- Вы ждете моих признаний? -- сказала она. -- Но мне нечего
сказать. -- Решительно нечего? -- переспросил судья. -- Да,
нечего, -- поджала губы старая дева. Судья провел рукой по
лицу.
-- Вы откладываете свою защиту? -- вежливо осведомился он.
-- Ни о какой защите не может быть и речи, -- отрезала мисс
Брент. -- Я всегда следовала велению своей совести. Мне не в
чем себя упрекнуть.
Ее слова были встречены неодобрительно. Однако Эмили Брент
была не из тех, кто боится общественного мнения. Ее убеждений
никто не мог поколебать…
-- По-моему, этот человек, кто бы он ни был, не может считаться нормальным в
общепринятом смысле этого слова. Более того, он представляется
мне опасным. По-моему, нам лучше всего как можно скорее уехать
отсюда…
Все согласились, против был один Марстон.
-- Я не могу удрать, -- сказал он. -- Как-никак я спортсмен.
Я не могу уехать, не разгадав эту тайну. Захватывающая история
-- не хуже детективного романа.
-- В мои годы, -- кисло сказал судья, -- такие тайны уже не
очень захватывают.
Антони ухмыльнулся.
-- Вы, юристы, смотрите на преступления с
узкопрофессиональной точки зрения. А я люблю преступления и пью
за них! -- Он опрокинул бокал. Очевидно, виски попало ему не в
то горло. Антони поперхнулся. Лицо его исказилось, налилось
кровью. Он хватал ртом воздух, потом соскользнул с кресла, рука
его разжалась, бокал покатился по ковру…
Все обомлели от неожиданности. Стояли как вкопанные,
уставившись на распростертое на ковре тело. Первым опомнился
Армстронг. Он кинулся к Марстону. Когда минуту спустя он поднял
глаза, в них читалось удивление.
-- Боже мой, он мертв! -- пробормотал Армстронг хриплым от
ужаса голосом.»
(Агата Кристи «Десять негритят»)