О ХЛЫСТОВСКИХ РАДЕНИЯХ ИОАННА КРОНШТАДТСКОГО
СВИДЕТЕЛЬСТВО ОЧЕВИДЦА:
«…Новая волна гулов и криков, прокатившаяся по церкви, оборвала наш разговор. На амвоне, впереди дьякона, появился небольшого роста старичок-священник с большими, оттопыренными камилавкой ушами… Ни в лице, ни в его согбенной фигуре не было ничего примечательного… а между тем при виде его толпа пришла в НЕИСТОВСТВО; каждый пробивался вперед, поближе к амвону. Толкались, лезли на лавки, на приступки, ЕДВА НЕ РАСТОПТАЛИ ПЛАЩАНИЦУ, ЧТОБЫ ЛУЧШЕ ВИДЕТЬ СТАРЦА. Тысячи рук тянулись ему навстречу, тысячи уст выкрикивали его имя:
-- Отец Иоанн!..
-- Батюшка!..
-- Милостивец!..
Некоторое время старец стоял неподвижно, опустив голову, как бы не замечая, что творится вокруг, шевелился только его подбородок с реденькой бородкой: старец не то читал молитву, не то что-то дожевывал. Затем он поднял на толпу ЛЕДЯНЫЕ ГЛАЗА и, точно обжегшись об нее, весь передернулся, ЛИЦО ИСКАЗИЛОСЬ СУДОРОГОЙ.
-- Чего раскричались?.. На колени!.. Кайтеся!.. - Крикнул он резким, неожиданно сильным голосом.
-- По-кай-теся! - громыхнул позади него кряжистый дьякон.
Толпа повалилась на пол и застонала.
ОТКРЫТАЯ ИСПОВЕДЬ БЫЛА ЗАПРЕЩЕНА ПОВСЮДУ, КРОМЕ как у о. ИОАННА КРОНШТАДТСКОГО. Духовная консистория СЧИТАЛА ТАКУЮ ИСПОВЕДЬ ХЛЫСТОВСКИМ РАДЕНИЕМ И НЕ РАЗ ПЫТАЛАСЬ ЗАПРЕТИТЬ ЕЕ и в Кронштадте, но с о. Иоанном ТРУДНО БЫЛО БОРОТЬСЯ: В СИНОДЕ ОН СВОЙ ЧЕЛОВЕК, У ГОСУДАРЯ ВО ДВОРЦЕ ПРИНЯТ ЗАПРОСТО… десятки тысяч народа собирались к нему на исповедь со всех концов России, -- попробуй запретить такое СБОРИЩЕ!
ИСПОВЕДОВАТЬСЯ ПОЛАГАЛОСЬ ВСЛУХ, ПРИ ВСЕМ НАРОДЕ.
Каялся каждый по-своему: иные делали это потайно, вполголоса, все еще боясь открыться; иные, наоборот, ВО ВЕСЬ ГОЛОС КРИЧАЛИ О СВОИХ ГРЕХАХ, КАК БЫ ХВАСТАЯСЬ ИМИ; иные деловито считали их по пальцам, чтобы ни одного не забыть! Баба в пуховом платке, охватив голову, раскачивалась и стонала, как от зубной боли…
О. Иоанн с дьяконом обходили толпу кающихся, РАЗЖИГАЯ ИХ РВЕНИЕ:
-- ГРОМЧЕ… ГРОМЧЕ!..
-- Умел грешить, умей каяться!..
Поравнявшись с иконой Богоматери, дьякон задул горевшие там свечи. Из купола церкви опустилась темнота и придавила людей к земле.
И вот ТУТ-ТО И НАЧАЛОСЬ САМОЕ СТРАШНОЕ. В ТЕМНОТЕ НЕ ВИДНО, В ТЕМНОТЕ ВСЕ ДОЗВОЛЕНО. В ТЕМНОТЕ ЯЗЫКИ У ЛЮДЕЙ РАЗВЯЗАЛИСЬ. МЕРЗОСТЬ ДУШИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ХЛЫНУЛА НАРУЖУ. Заголосили, завыли, запели юродивые. Ударились оземь припадочные. Темнота наполнилась воплями, стонами, рыданием. И все, кто был в церкви, вдруг оказались преступниками:
-- Украл..
-- Соседа поджег!
-- Батюшка, помилуй, -- со свекром сплю!..
Кто-то уже рвал на себе платье - трещал ситец:
-- Робеночка… робеночка вытравила!..
Нарядная дамочка тыкала в ладонь шляпной булавкой:
-- Дрянь… дрянь… потаскуха!
У соседа-мещанина изо рта текла кровь - вышиб себе зубы.
БУДЬ У ЭТИХ СУМАСШЕДШИХ НОЖИ, ОНИ ИСКРОВЯНИЛИ БЫ СЕБЯ ДО БЕСЧУВСТВИЯ.
В темноте, над толпою, двигалось багровое пятно - толстая, в аршин длиною свеча, которую нес дьякон. Огонь то подымался, то опускался почти до полу, словно разыскивал спрятавшихся грешников. Иоанн Кронштадтский в высоком черном клобуке рубил толпу крест-накрест взмахами сверкавшего серебряного распятия, выкрикивая страшные заклинания:
-- Еже во дни… еже в нощи… еже ведением… и неведением…
Под его ударами люди валились на пол, КОРЧИЛИСЬ, ЛОВИЛИ ЕГО РЯСУ, ЦЕЛОВАЛИ ГРЯЗНЫЙ ПОДОЛ.»
(А. Серебров «Время и люди. Воспоминания. 1898-1905»).
«…Новая волна гулов и криков, прокатившаяся по церкви, оборвала наш разговор. На амвоне, впереди дьякона, появился небольшого роста старичок-священник с большими, оттопыренными камилавкой ушами… Ни в лице, ни в его согбенной фигуре не было ничего примечательного… а между тем при виде его толпа пришла в НЕИСТОВСТВО; каждый пробивался вперед, поближе к амвону. Толкались, лезли на лавки, на приступки, ЕДВА НЕ РАСТОПТАЛИ ПЛАЩАНИЦУ, ЧТОБЫ ЛУЧШЕ ВИДЕТЬ СТАРЦА. Тысячи рук тянулись ему навстречу, тысячи уст выкрикивали его имя:
-- Отец Иоанн!..
-- Батюшка!..
-- Милостивец!..
Некоторое время старец стоял неподвижно, опустив голову, как бы не замечая, что творится вокруг, шевелился только его подбородок с реденькой бородкой: старец не то читал молитву, не то что-то дожевывал. Затем он поднял на толпу ЛЕДЯНЫЕ ГЛАЗА и, точно обжегшись об нее, весь передернулся, ЛИЦО ИСКАЗИЛОСЬ СУДОРОГОЙ.
-- Чего раскричались?.. На колени!.. Кайтеся!.. - Крикнул он резким, неожиданно сильным голосом.
-- По-кай-теся! - громыхнул позади него кряжистый дьякон.
Толпа повалилась на пол и застонала.
ОТКРЫТАЯ ИСПОВЕДЬ БЫЛА ЗАПРЕЩЕНА ПОВСЮДУ, КРОМЕ как у о. ИОАННА КРОНШТАДТСКОГО. Духовная консистория СЧИТАЛА ТАКУЮ ИСПОВЕДЬ ХЛЫСТОВСКИМ РАДЕНИЕМ И НЕ РАЗ ПЫТАЛАСЬ ЗАПРЕТИТЬ ЕЕ и в Кронштадте, но с о. Иоанном ТРУДНО БЫЛО БОРОТЬСЯ: В СИНОДЕ ОН СВОЙ ЧЕЛОВЕК, У ГОСУДАРЯ ВО ДВОРЦЕ ПРИНЯТ ЗАПРОСТО… десятки тысяч народа собирались к нему на исповедь со всех концов России, -- попробуй запретить такое СБОРИЩЕ!
ИСПОВЕДОВАТЬСЯ ПОЛАГАЛОСЬ ВСЛУХ, ПРИ ВСЕМ НАРОДЕ.
Каялся каждый по-своему: иные делали это потайно, вполголоса, все еще боясь открыться; иные, наоборот, ВО ВЕСЬ ГОЛОС КРИЧАЛИ О СВОИХ ГРЕХАХ, КАК БЫ ХВАСТАЯСЬ ИМИ; иные деловито считали их по пальцам, чтобы ни одного не забыть! Баба в пуховом платке, охватив голову, раскачивалась и стонала, как от зубной боли…
О. Иоанн с дьяконом обходили толпу кающихся, РАЗЖИГАЯ ИХ РВЕНИЕ:
-- ГРОМЧЕ… ГРОМЧЕ!..
-- Умел грешить, умей каяться!..
Поравнявшись с иконой Богоматери, дьякон задул горевшие там свечи. Из купола церкви опустилась темнота и придавила людей к земле.
И вот ТУТ-ТО И НАЧАЛОСЬ САМОЕ СТРАШНОЕ. В ТЕМНОТЕ НЕ ВИДНО, В ТЕМНОТЕ ВСЕ ДОЗВОЛЕНО. В ТЕМНОТЕ ЯЗЫКИ У ЛЮДЕЙ РАЗВЯЗАЛИСЬ. МЕРЗОСТЬ ДУШИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ХЛЫНУЛА НАРУЖУ. Заголосили, завыли, запели юродивые. Ударились оземь припадочные. Темнота наполнилась воплями, стонами, рыданием. И все, кто был в церкви, вдруг оказались преступниками:
-- Украл..
-- Соседа поджег!
-- Батюшка, помилуй, -- со свекром сплю!..
Кто-то уже рвал на себе платье - трещал ситец:
-- Робеночка… робеночка вытравила!..
Нарядная дамочка тыкала в ладонь шляпной булавкой:
-- Дрянь… дрянь… потаскуха!
У соседа-мещанина изо рта текла кровь - вышиб себе зубы.
БУДЬ У ЭТИХ СУМАСШЕДШИХ НОЖИ, ОНИ ИСКРОВЯНИЛИ БЫ СЕБЯ ДО БЕСЧУВСТВИЯ.
В темноте, над толпою, двигалось багровое пятно - толстая, в аршин длиною свеча, которую нес дьякон. Огонь то подымался, то опускался почти до полу, словно разыскивал спрятавшихся грешников. Иоанн Кронштадтский в высоком черном клобуке рубил толпу крест-накрест взмахами сверкавшего серебряного распятия, выкрикивая страшные заклинания:
-- Еже во дни… еже в нощи… еже ведением… и неведением…
Под его ударами люди валились на пол, КОРЧИЛИСЬ, ЛОВИЛИ ЕГО РЯСУ, ЦЕЛОВАЛИ ГРЯЗНЫЙ ПОДОЛ.»
(А. Серебров «Время и люди. Воспоминания. 1898-1905»).