Листая дневники, май 1917 года
...я прохожу мимо фальконетовского памятника Петру Великому. Без сомнения, у меня в последний раз перед глазами великолепное видение царя - завоевателя и законодателя, этот шедевр конной скульптуры; я поэтому останавливаю экипаж. За три с половиною года, с тех пор как я живу на берегах Невы, я никогда не уставал любоваться повелительным изображением славного самодержца, надменной уверенностью его лица, деспотической властностью его жеста великолепным устремлением его вздернутого на дыбы коня, чудесной жизнью, вдохнутой во всадника и коня, пластической красотой, величием архитектурной декорации, служащей фоном.
Но сегодня мною владеет одна мысль. Если бы Петр Алексеевич воскрес на миг, какой жестокой скорбью терзался бы он, видя, как совершается или готовится разрушение его дела, отказ от его наследства, отречение от его мечтаний, распад империи, конец русского могущества. 13 мая (30 апреля) 1917 года. Морис Палеолог. Мемуары. Царская Россия накануне революции
Не прошло и двух месяцев с начала Февральской революции как до некоторых активных участников непримиримой оппозиции императору Николаю II (и до французского посла в том числе) стало доходить, в какую бездну они толкают Россию. Итогом апрельского кризиса стало то, что главные закоперщики Павел Милюков (накануне) и Александр Гучков подали в отставку с постов министра иностранных дел и военного и морского министра Временного правительства.
Когда в товарищах согласья нет... Так было в Государственных думах, это продолжилось и после захвата власти.
Эти отставки ознаменовали банкротство Временного правительства и русского либерализма.
Александр Гучков 13 мая передал министру-председателю Временного правительства Львову следующее письмо:
Милостивый государь, князь Георгий Евгеньевич! Ввиду тех условий, в которые поставлена правительственная власть в стране и, в частности, власть военного и морского министра в отношении армии и флота, - условий, которые грозят роковыми последствиями и обороне, и свободе, и самому бытию России, я по совести не могу долее нести обязанности военного и морского министра и разделять ответственность за тот тяжкий грех, который творят в отношении родины, а потому прошу Временное Правительство освободить меня от этих обязанностей. А. Гучков
Павел Милюков также оправдывался: В ответ на поставленные вами вопросы, как я смотрю на совершенный нами переворот, я хочу сказать... того, что случилось, мы, конечно, не хотели... Мы полагали, что власть сосредоточится и останется в руках первого кабинета, что громадную разруху в армии остановим быстро, если не своими руками, то руками союзников добьемся победы над Германией, поплатимся за свержение Царя лишь некоторой отсрочкой этой победы.
Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войной для производства переворота было принято нами вскоре после начала войны, вы знаете также, что наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования...
История проклянет вождей, так называемых пролетариев, но проклянет и нас, вызвавших бурю.
А что пишет Зинаида Гиппиус, отъехавшая на время в Кисловодск? Из этого хаоса сведений можно, однако, вывести, что дела ухудшаются: Гучков и Грузинов ушли, в армии плохо, развал самый беспардонный везде. Пожалуй, уж и все Правительство ушло во славу ленинцев и черносотенцев... ...Беспорядочность сведений продолжается. Знаем, что ушел Милюков (достукался), вместо него Терещенко. Это фигура... никакая, "меценат" и купчикмодерн. Очевидно, его взяли за то, что по-английски хорошо говорит. Вместо Гучкова - сам Керенский. Это похоже на хорошее. Одна рука у него освободилась. Теперь он может поднять свой голос.
"Побединцы" в унынии и панике. Но я далеко еще не в унынии и от войны. Весь вопрос, будет ли Керенский действовать обеими руками. И найдет ли он себе необходимых помощников в этом деле. Он один в верной линии, но он - один.
Прав был великий князь Александр Михайлович (Сандро): Императорский строй мог бы существовать до сих пор, если бы "красная опасность" исчерпывалась такими людьми, как Толстой и Кропоткин, террористами, как Ленин или Плеханов, старыми психопатками, как Брешко-Брешковская или же Фигнер, или авантюристами типа Савинкова и Азефа. Как это бывает с каждой заразительной болезнью, настоящая опасность революции заключалась в многочисленных носителях заразы: мышах, крысах и насекомых... Или же выражаясь более литературно, следует признать, что большинство русской аристократии и интеллигенции составляло армию разносчиков заразы.
Трон Романовых пал не под напором предтеч советов или же юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и др. общественных деятелей, живших щедротами Империи.
Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами. Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в шестую книгу российского дворянства, и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах.