Листая дневники...
Люблю читать дневники известных людей, особенно писателей, поэтов, про жизнь которых нам часто рассказывали в школе, биографических книгах, серии ЖЗЛ. Зачастую эти биографии идут в разрез с впечатлениями, которые остаются после прочтения строк, оставленных самими героями мемуаров и дневников по следам тех или иных событий.
Вот, например, граф Лев Николаевич Толстой.
Не получив ни полного светского, ни военного образования, без большого состояния и всякого общественного положения, чтобы расплатиться по карточным долгам, весной 1851 года 22-летний Лев Толстой уехал из Москвы на Кавказ, а осенью, сдав в Тифлисе экзамен, поступил юнкером в артиллерийскую бригаду. Лев Николаевич оставался два года на Кавказе, участвовал во многих стычках с горцами, возглавляемыми Шамилем, а затем перевёлся сначала в Дунайскую армию, где дослужился до чина подпоручика, а с 7 ноября 1854 года по конец августа 1855 года служил на крымском театре военных действий в Севастополе.
Всё бы ничего, но граф Толстой был человеком очень сложным, неуживчивым, нетерпимым (чего он сам, впрочем, и не отрицал). Положение усугублялось тем, что помимо напряжённых отношений с начальством, ему не удавалось наладить добрые отношения с офицерами-сослуживцами. Тем не менее Толстой мечтал попасть в круг баши-бузуков (так ехидно называли армейскую аристократию, штабную молодёжь, адъютантов), признаваясь, что они возбуждали в нём зависть. Эти молодые люди его ровесники, но они были выпускниками военных заведений, зачастую вместе служили, были более опытными боевыми офицерами, многие гвардейскими. Льву Николаевичу всё же удалось сблизиться с ними: Отношения мои с товарищами становятся так приятны, что мне жалко бросить штаб. Постепенно сложилась неформальная группа молодых офицеров и адъютантов штаба Дунайской армии, которые решили выпускать военный журнал - Военный листок, целью которого было распространение просвещения и знаний среди военных вообще и солдат в частности, поддержание боевого духа в войсках. Был сделан пробный номер, создана виньетка.
Адмирал П.С. Нахимов на 5-м бастионе во время первой бомбардировки 5 октября 1854 года
Илларион ПРЯНИШНИКОВ
Внутренний вид батареи на Малаховом кургане. Литография по рисунку Василия Тимма
Но Толстой вскоре был переведён в Крым. 7 ноября 1854 года граф прибыл в Севастополь, через месяц после первой бомбардировки города и гибели вице-адмирала Владимира Алексеевича Корнилова; получил назначение под Симферополь в расположение лёгкой батареи 14-й артиллерийской бригады. Служба на новом месте была спокойной и неутомительной, однако отношения с сослуживцами опять не заладились: Живу совершенно безпечно, не принуждая и не останавливая себя ни в чем: хожу на охоту, слушаю, наблюдаю, спорю. Одно скверно: я начинаю становиться, или желать становиться, выше товарищей и не так уже нравлюсь, - пишет в дневнике Лев Николаевич 26 ноября (8 декабря) 1954 года. Дальше больше. Вскоре Толстого перевели в другую батарею в горах под Севастополем на реке Бельбек: Я прожил больше месяца в Эски-Орда под Симферополем. Казалось скучно, а теперь с сожалением вспоминаю о той жизни... ...Филимонов, в чьей я батарее, самое сальное создание, которое можно себе представить. Одаховский, старший офицер, гнусный и подлый полячишка, остальные офицеры под их влиянием и без направления. И я связан и даже завишу от этих людей! Был в Севастополе, получил деньги, говорил с Тотлебеном, ходил на 4-й бастион и играл в карты, - сообщает граф в записи от 23 января (5 февраля) 1855 года с позиции на реке Бельбек. Об этом же он писал и в письме и своему брату Сергею Николаевичу: Там... самый гадкий кружок полячишек в батарее, командир, хотя и доброе, но сальное, грубое создание, никаких удобств, холод в землянках. Ни одной книги, ни одного человека, с которым бы можно поговорить...
Замечу однако, что компаньонов для игр в карты он находил запросто и достаточно, невзирая на их происхождение... Но и здесь редко удавалось получить удовлетворение: 28 января (9 февраля) 1855 г. Два дня и две ночи играл в штосс. Результат понятный - проигрыш всего - яснополянского дома. Кажется, нечего писать - я себе до того гадок, что желал бы забыть про свое существование. Помимо денег, вырученных от продажи яснополянского дома (которые должны были пойти на издание Боевого листка, Лев Николаевич проиграл в карты и несколько тысяч, взятых в долг.
Гнусные и подлые старшие офицеры вряд ли догадывались о таком отношении к ним Толстого, они слышали о нём, как о литераторе, и отзывались по-доброму. Хотя и понимали причины его фрондёрства. Старший офицер батареи Одаховский вспоминал:
В Севастополе начались у графа Толстого вечные столкновения с начальством. Это был человек, для которого много значило застегнуться на все пуговицы, застегнуть воротник мундира, человек, не признававший дисциплины и начальства. Всякое замечание старшего в чине вызывало со стороны Толстого немедленную дерзость или едкую, обидную шутку... Толстой был бременем для батарейных командиров и поэтому вечно был свободен от службы: его никуда нельзя было командировать... Он часто, без разрешения начальства, отправлялся на вылазки с чужими отрядами, просто из любопытства, как любитель сильных ощущений, быть может, и для изучения быта солдат и войны, а потом рассказывал нам подробности дела, в котором участвовал. Иногда Толстой куда-то пропадал - и только потом мы узнавали, что он или находился на вылазках как доброволец, или проигрывался в карты. И он нам каялся в своих грехах. Сам же Толстой причины неудачи приписывал своему малому чину: Насчёт перехода моего не удалось, потому что, говорят, я только подпоручик. Досадно (запись от 1 (13) апреля 1855 года).
Я не собираюсь кого бы то ни было разочаровывать в личности великого писателя, но мне как-то неловко становится, когда иногда проскальзывает, например, что знаменитый четвёртый бастион, велик не тем, что её защищали отважные люди, а исключительно тем, что на нем числился Лев Толстой. Также как у нас любят ставить в пример и считают, что историю Войны 1812 года можно изучать по Войне и Миру Толстого. А Крымскую войну, видимо, по Севастопольским рассказам. Судя по дневникам севастопольского периода, Лев Николаевич Толстой был весьма закомплексованным человеком и неважно разбирался в людях.