РАССТРЕЛЬНАЯ КОМАНДА
Почему в Великую Отечественную войну в Советской Армии пули не экономили?
На фронте на той войне приговоры исполнялись расстрельной группой, то есть несколькими человеками. Казалось бы, неэкономно тратить, для того чтобы расстрелять одного человека, 5, 7 или даже 10 выстрелов. Однако тут Советская власть не экономила. Почему?
Почему когда стреляет несколько человек, после расстрела количество выстрелов, попавших в цель, не учитывается? Так возникает лазейка для участников расстрельной группы - во спасение души пальнуть мимо, чтобы не брать греха на душу.
Так что это было у Советской власти?
Тупость?
Или реликт человечности и гуманизма в принципе чуждый идейным коммунистам - отборным социопатам, из которых формировались кадры советского начальства?
Летом 1979 года я был от откомандирован из учебной дивизии "Десна", где из меня делали сержанта сапёрных войск, в Киев, в 64-ю спортивную роту Киевского военного округа. Моей «боевой задачей», как сформулировал ее начальник физической подготовки КВО подполковник Негреев, было: создание сборной команды Киевского военного округа по каратэ.
В те жаркие летние дни из моего родного Донецка на свидание с сыном приехал мой отец - ветеран Великой Отечественной войны. У меня был комплект гражданской одежды и мы много гуляли по замечательным бульварам, скверам и паркам Киева, без риска встретиться с патрулями. Гуляли и беседовали.
Отец был моим единственным другом и учителем. Мы много тогда проговорили с ним. В том числе и о войне, на которую он ушёл добровольцем летом 1941 года, будучи студентом 3-го курса исторического факультета Одесского университета. Его отец - черноморский моряк, участник Великой Октябрьской революции и Гражданской войны, капитан 2-го ранга, воевал с первого дня. Это он «по блату» устроил сына-студента, которому государство давало отсрочку, на войну.
Из тех наших бесед мне особенно запомнился один разговор. Это было в чудесном парке на правом берегу Днепра неподалёку от площади Леси Украинки на территории Ботанического сада Киевского университета. Был май, пышно цвела сирень - любимые цветы моего отца. …
Отец рассказывал мне, что из всех военных страхов его больше всего беспокоил страх попасть в расстрельную команду. В качестве исполнителя приговора. И тогда же он рассказал мне о том, как избавил его от этого страха однополчанин - пожилой человек, имевший опыт войны и гражданской, и 1-й мировой. Ветеран рассказал отцу, которому в те годы было столько же лет, сколько и мне, что если такое случится, никто не заставляет его прицельно стрелять в приговорённого. Ведь количество отверстий от пуль на убитом никто и никогда не считает. Если кто-то из расстрельной группы промажет мимо цели, это не будет преступлением. Это будет случайностью, на которую никто не обратит внимание. Просто потому что в такой ситуации будет не до того....
Примерно через полгода я попал в Афганистан и стал оккупантом. Тем самым я невольно стал участником особой расстрельной команды, в которой стрелять я был должен не в предателей Родины, не в дезертиров, а в целый народ, который кремлевские придурки подставили под прицелы «расстрельной команды», которой стал оккупационный корпус Советской Армии. Пропагандоны называли нас «ограниченным контингентом». Моими сослуживцами были ещё более бестолковые молодые пацаны, со школьной скамьи попавшие в мясорубку. Я невольно оказался среди них самым умным. У меня был университетский диплом историка, который, однако, не помог мне понять:
- что тогда происходило в Афганистане (?),
- что делает здесь Советская армия, солдатом которой я был (?),
- и что следовало делать мне, чей мозг, испорченный академической наукой, сигнализировал однозначно:
- никакая это не революция, тем более "народная",
- это чистой воды верхушечный переворот - политическая авантюра группы безумных упырей и политических прохвостов, возжелавших ухватить жирный кусок власти при поддержке дряхлых маразматиков из Кремля.
И что мне было делать в этой ситуации? В кого стрелять?
- В афганских крестьян, которые хотели остаться хозяевами на своей нищей родной земле?
- Или в оккупантов, то есть в своих товарищей, которые, хотя и не по своей воле, вынуждены были стать палачами чужого народа?
Совсем не стрелять - ни в кого - было невозможно. Когда на войне ты отказываешься стрелять, то становишься мишенью - и для чужих, и для своих.
Теоретически выход был один - харакири.
Но я же не самурай.
Бог миловал и послал мне выход из тупика. После нескольких выходов на разминирование и минирование, меня отозвали в Союз на курсы офицеров запаса, после которых солдат с высшим образованием становился лейтенантом и отправлялся в запас.
Так, с Божьей помощью, я не замарал рук невинной кровью афганцев. В первый раз не замарал.
Во второй раз - через 30 с небольшим лет после тех событий - я вторично не замарал рук, когда наследники коммунистов в 2014 году привели новую войну на руины СССР.
Сперва - война зашла в мой Донецк. Ах, как у меня в апреле - июне 2014 года чесались руки взяться за автомат, чтобы прогнать из Донбасса «рыцарей Майдана», пришедших из Киева делать меня украинским европейцем. Но очень скоро стало ясно, что это не война за Новороссию. Это похабная драчка между разными воровскими кланами Украины и России за передел советского наследства. И я брезгливо отошел в сторонку, чтобы не угодить сдуру в очередную расстрельную команду.
А следом за Донбассом, через 8 лет, реки крови залили и Украину, и Россию. И у меня не стало Родины. Она осталась в прошлом - в СССР. Где хотя бы не воевали сами с собой. Хотя война Кремля со своим народом здесь не прекращалась с 1917 года. Но то была другая война. И она по сей день продолжается. Хотя и незаметно для большинства ее участников.
На фронте на той войне приговоры исполнялись расстрельной группой, то есть несколькими человеками. Казалось бы, неэкономно тратить, для того чтобы расстрелять одного человека, 5, 7 или даже 10 выстрелов. Однако тут Советская власть не экономила. Почему?
Почему когда стреляет несколько человек, после расстрела количество выстрелов, попавших в цель, не учитывается? Так возникает лазейка для участников расстрельной группы - во спасение души пальнуть мимо, чтобы не брать греха на душу.
Так что это было у Советской власти?
Тупость?
Или реликт человечности и гуманизма в принципе чуждый идейным коммунистам - отборным социопатам, из которых формировались кадры советского начальства?
Летом 1979 года я был от откомандирован из учебной дивизии "Десна", где из меня делали сержанта сапёрных войск, в Киев, в 64-ю спортивную роту Киевского военного округа. Моей «боевой задачей», как сформулировал ее начальник физической подготовки КВО подполковник Негреев, было: создание сборной команды Киевского военного округа по каратэ.
В те жаркие летние дни из моего родного Донецка на свидание с сыном приехал мой отец - ветеран Великой Отечественной войны. У меня был комплект гражданской одежды и мы много гуляли по замечательным бульварам, скверам и паркам Киева, без риска встретиться с патрулями. Гуляли и беседовали.
Отец был моим единственным другом и учителем. Мы много тогда проговорили с ним. В том числе и о войне, на которую он ушёл добровольцем летом 1941 года, будучи студентом 3-го курса исторического факультета Одесского университета. Его отец - черноморский моряк, участник Великой Октябрьской революции и Гражданской войны, капитан 2-го ранга, воевал с первого дня. Это он «по блату» устроил сына-студента, которому государство давало отсрочку, на войну.
Из тех наших бесед мне особенно запомнился один разговор. Это было в чудесном парке на правом берегу Днепра неподалёку от площади Леси Украинки на территории Ботанического сада Киевского университета. Был май, пышно цвела сирень - любимые цветы моего отца. …
Отец рассказывал мне, что из всех военных страхов его больше всего беспокоил страх попасть в расстрельную команду. В качестве исполнителя приговора. И тогда же он рассказал мне о том, как избавил его от этого страха однополчанин - пожилой человек, имевший опыт войны и гражданской, и 1-й мировой. Ветеран рассказал отцу, которому в те годы было столько же лет, сколько и мне, что если такое случится, никто не заставляет его прицельно стрелять в приговорённого. Ведь количество отверстий от пуль на убитом никто и никогда не считает. Если кто-то из расстрельной группы промажет мимо цели, это не будет преступлением. Это будет случайностью, на которую никто не обратит внимание. Просто потому что в такой ситуации будет не до того....
Примерно через полгода я попал в Афганистан и стал оккупантом. Тем самым я невольно стал участником особой расстрельной команды, в которой стрелять я был должен не в предателей Родины, не в дезертиров, а в целый народ, который кремлевские придурки подставили под прицелы «расстрельной команды», которой стал оккупационный корпус Советской Армии. Пропагандоны называли нас «ограниченным контингентом». Моими сослуживцами были ещё более бестолковые молодые пацаны, со школьной скамьи попавшие в мясорубку. Я невольно оказался среди них самым умным. У меня был университетский диплом историка, который, однако, не помог мне понять:
- что тогда происходило в Афганистане (?),
- что делает здесь Советская армия, солдатом которой я был (?),
- и что следовало делать мне, чей мозг, испорченный академической наукой, сигнализировал однозначно:
- никакая это не революция, тем более "народная",
- это чистой воды верхушечный переворот - политическая авантюра группы безумных упырей и политических прохвостов, возжелавших ухватить жирный кусок власти при поддержке дряхлых маразматиков из Кремля.
И что мне было делать в этой ситуации? В кого стрелять?
- В афганских крестьян, которые хотели остаться хозяевами на своей нищей родной земле?
- Или в оккупантов, то есть в своих товарищей, которые, хотя и не по своей воле, вынуждены были стать палачами чужого народа?
Совсем не стрелять - ни в кого - было невозможно. Когда на войне ты отказываешься стрелять, то становишься мишенью - и для чужих, и для своих.
Теоретически выход был один - харакири.
Но я же не самурай.
Бог миловал и послал мне выход из тупика. После нескольких выходов на разминирование и минирование, меня отозвали в Союз на курсы офицеров запаса, после которых солдат с высшим образованием становился лейтенантом и отправлялся в запас.
Так, с Божьей помощью, я не замарал рук невинной кровью афганцев. В первый раз не замарал.
Во второй раз - через 30 с небольшим лет после тех событий - я вторично не замарал рук, когда наследники коммунистов в 2014 году привели новую войну на руины СССР.
Сперва - война зашла в мой Донецк. Ах, как у меня в апреле - июне 2014 года чесались руки взяться за автомат, чтобы прогнать из Донбасса «рыцарей Майдана», пришедших из Киева делать меня украинским европейцем. Но очень скоро стало ясно, что это не война за Новороссию. Это похабная драчка между разными воровскими кланами Украины и России за передел советского наследства. И я брезгливо отошел в сторонку, чтобы не угодить сдуру в очередную расстрельную команду.
А следом за Донбассом, через 8 лет, реки крови залили и Украину, и Россию. И у меня не стало Родины. Она осталась в прошлом - в СССР. Где хотя бы не воевали сами с собой. Хотя война Кремля со своим народом здесь не прекращалась с 1917 года. Но то была другая война. И она по сей день продолжается. Хотя и незаметно для большинства ее участников.