Если бы я мог, я бы сказал
Несколько дней назад одна читательница моего жж прислала мне личное письмо. Там был вопрос: есть ли у меня в жж рубрика типа «вам пишут», чтобы в ней вывесить ее письмо отцу. Отец умер. Ей очень хотелось сказать ему правду о своих чувствах. Она не смогла тогда, когда он был жив. Но и сейчас она не может это сделать от своего имени. Единственное, на что она может решиться - это сказать анонимно. Но уже может просто сказать.
Я это письмо вывешиваю. Конечно, анонимно и, конечно, без редактуры.
Оно совпало и с моим собственным письмом, которое я пишу своему взрослому, и с размышлениями о том, почему я вообще пишу о своих чувствах, кроме того, что я готовлюсь написать документальную книгу, кроме того, что я так познаю мир и себя, кроме того, что мне просто нравиться писать, кроме того, что таким образом я: спасаюсь, исправляю что-то, исцеляюсь, переживая прошлое. Кроме всего этого, что тоже очень важно - я преодолеваю свой детский страх. Страх ребенка перед взрослым сказать правду. Сказать правду отцу или матери: ты совершил зло. Я об этом знаю. Посмотри мне в глаза - я больше тебя не боюсь.
Это может показаться пустыми словами, или только моей историей, и историей этой читательницы - преодоление страха, но я нираз слышала: «Если бы я могла, я бы сказала маме…», «ты что, сказать папе, что он меня обидел…», «как бы мне хотелось хотя бы раз сказать ей, как мне больно, как было больно» - интерпретаций много, но суть одна: если бы мне не было так страшно, я бы сказала, сказал... Хотя бы наедине с самим собой, хотя бы шепотом, пускай анонимно - но сказал. Если бы не.
А еще, я думаю, что, если бы родители допускали хотя бы мысль, что ребенок способен открыто высказывать свой протест, или, упаси Бог, когда вырастет - то в лицо или не дай Бог на весь мир скажет о своих истинных чувствах - вот есть у меня такое подозрение, что насилия поубавилось бы. Того самого насилия, о котором не принято и стыдно говорить, того самого насилия, которое творится за закрытыми квартирами, когда включенные телевизоры заглушают крики боли, включенные мультфильмы проглатывают одиночество и пустоту, борщем пытаются компенсировать нелюбовь, а пустоту наполняют дорогими вещами. Того самого гребаного насилия, которое творят над своими детьми родители, и о котором детям нельзя говорить. Ты что, «это же мама», ты что, «это же папа».
Того самого насилия, которое прячется за гордыми словами: «У меня было счастливое детство. Только я его совсем не помню».
Эту девочку отец не бил, не пытал, не соблазнял. Никаких ужасов. Ничего страшного. Он ПРОСТО ЕЕ НЕ ЗАМЕЧАЛ.
Живу Я!!!
Я не жалею ни одной секунды, что когда ты умирал, я не стала искать внутри себя сострадание и слова, которые, как бы мне показалось, нужно было бы сказать человеку, провожающему умирающего в последний путь. Я не жалею, что не сломалась под натиском матери, я не сидела с тобой и не выносила из под тебя дерьмо. Я не жалею, что когда ты не мог уже говорить, но мог слышать, когда ты смотрел мне в глаза, и я прочитала, что ты хотел, а я тебе не дала. Я так тебе ни чего и не сказала. У меня для тебя ни чего не было, ни чего, даже сострадания. Как я себя сейчас хорошо чувствую, что я не стала искать в своей душе то, чего там для тебя ни когда не было. Ты долго умирал, примерно 50 лет.
Но для меня твоя смерть началась в 1986 году, когда мне было 11 лет. В тот год рванул Чернобыль и всех детей вывезли в лагеря, дабы оздоровиться от радиации. Я слышала, как девочки общаются с папами. Не то чтобы я увидела это впервые в лагере, просто там, как-то мне стало видно. Девочки рассказывали, что их папа то…, что их папа это… Меня в детстве всегда удивляла фраза, когда при мне говорили, что мой папа самый лучший. Я не понимала, как это может быть, ведь мой папа был совсем никакой, я тебя стеснялась перед другими детьми. Мы ни когда не разговаривали, я не могла прийти и рассказать тебе о своих проблемах, я не могла рассчитывать на помощь, поддержку и понимание. Как я могла понять, что мой папа самый лучший, что саамый лучший, это ТЫ? Я завидовала девочкам, которые знают, что если вдруг что, то их папа ОГО-ГО, что сделает. Зато моя мама говорила всегда, что твой папа ни когда меня и пальцем не тронул. Блядь,((( лучше бы ты тронул, лучше бы ты треснул меня хоть раз или посадил напротив себя и сказал мне глядя в глаза: - Доця, так же нельзя… Доця, люблю тебя и не представляю, что будет с нами, если с тобой что-нибудь случиться. Доця, я хочу, чтобы ты была счастлива. Доця, какие у тебя проблемы и все такое. Даже лучше бы ты меня ударил пару раз, честно, как бы это не звучало сейчас дико, лучше бы ты меня наказал хоть как-то. Может быть, меня другие вместо тебя не наказывали бы. Может быть… Может быть…
Мне так обидно было, когда мне в лагере в 86 году пришло от тебя то гребанное письмо. В конверте лежало советских три рубля и лист бумаги, на котором было написано: ПРИВІТ ТРИ РУБЛІ. Всего три слова и подчеркнуты они были тремя линиями. Какой же ты *бонутый, ты что думал, что мне нужны были твои три рубли? Даже, если бы ты озолотил бы меня, и я ни в чем бы сейчас и всю свою жизнь не нуждалась, ничего бы не заменило твоего внимания ко мне и отцовской любви. Лучше бы тебя в моей жизни совсем не было, лучше бы я тебя придумала, лучше бы твое место занял кто-то другой. Тогда бы я тебя придумала… тебя придумала… придумала…
Как у меня тогда рвануло крышу, когда я получила то единственное от тебя письмо. Я орала и плакала так, как, наверное, ревут коровы перед закланием. Я билась головой об пол, порвала эти три гребаных рубля. Подстриглась на лысо. Я плакала трое суток, а преподаватели этого не видели, и потом, когда всем детям в лагере это надоело, меня лысую, выставили на линейку и стали позорить. Так я на следующий день стала писать с балкона, а через пару дней украла деньги. Дети узнали, и стали меня бить до конца смены. Потом я просила у вас, чтобы вы меня перевели в другую школу, а вы даже слушать об этом не хотели. Неужели невозможно было почувствовать, что что-то не так? Тебе не было дела, до того, что я чувствую, что я хочу, о чем я думаю.
Я помню свое детство, как черный дым, не понятно где все началось и когда все закончится. Я ни когда не знала, на что я могу сейчас наткнуться, какая у вас будет реакция, что мне нужно сделать, чтобы вы меня полюбили или хоть заметили.
У меня внутри есть дыра, огромного размера, которой могло бы и не быть. Но она есть и мне нужно научиться с ней жить, видеть ее и заполнять. Заполнять собой, своими достижениями, доверием к себе, нежностью и заботой, лаской и вниманием. Благодаря только себе. Я знаю, что я красивая, но не верю этому. Я знаю, что я уже хороший специалист, но не верю этому. Я знаю, что у меня будет свой дом, но не верю этому. Я знаю, что я очень интересный человек, но не верю этому. Я знаю, что…, но не верю этому. Этот список может быть бесконечным и уже не важно, что ты мог бы хоть немного присутствовать в моей жизни, сказать мне, что я очень красивая, что у меня впереди ждет счастливое будущее, что я очень интересный ребенок, что не нужно ни куда бежать, потому что у меня уже все есть. Что Я есть!
Ты умер так, как этого хотел, ты заживо сгнил. У тебя было много шансов исправить свою жизнь. Жить свою жизнь, именно жить, а не существовать. Ты этим правом не воспользовался, и ты боялся, чтобы и я жила. А я ЖИВУ!!!
Живу Я!!!
Я это письмо вывешиваю. Конечно, анонимно и, конечно, без редактуры.
Оно совпало и с моим собственным письмом, которое я пишу своему взрослому, и с размышлениями о том, почему я вообще пишу о своих чувствах, кроме того, что я готовлюсь написать документальную книгу, кроме того, что я так познаю мир и себя, кроме того, что мне просто нравиться писать, кроме того, что таким образом я: спасаюсь, исправляю что-то, исцеляюсь, переживая прошлое. Кроме всего этого, что тоже очень важно - я преодолеваю свой детский страх. Страх ребенка перед взрослым сказать правду. Сказать правду отцу или матери: ты совершил зло. Я об этом знаю. Посмотри мне в глаза - я больше тебя не боюсь.
Это может показаться пустыми словами, или только моей историей, и историей этой читательницы - преодоление страха, но я нираз слышала: «Если бы я могла, я бы сказала маме…», «ты что, сказать папе, что он меня обидел…», «как бы мне хотелось хотя бы раз сказать ей, как мне больно, как было больно» - интерпретаций много, но суть одна: если бы мне не было так страшно, я бы сказала, сказал... Хотя бы наедине с самим собой, хотя бы шепотом, пускай анонимно - но сказал. Если бы не.
А еще, я думаю, что, если бы родители допускали хотя бы мысль, что ребенок способен открыто высказывать свой протест, или, упаси Бог, когда вырастет - то в лицо или не дай Бог на весь мир скажет о своих истинных чувствах - вот есть у меня такое подозрение, что насилия поубавилось бы. Того самого насилия, о котором не принято и стыдно говорить, того самого насилия, которое творится за закрытыми квартирами, когда включенные телевизоры заглушают крики боли, включенные мультфильмы проглатывают одиночество и пустоту, борщем пытаются компенсировать нелюбовь, а пустоту наполняют дорогими вещами. Того самого гребаного насилия, которое творят над своими детьми родители, и о котором детям нельзя говорить. Ты что, «это же мама», ты что, «это же папа».
Того самого насилия, которое прячется за гордыми словами: «У меня было счастливое детство. Только я его совсем не помню».
Эту девочку отец не бил, не пытал, не соблазнял. Никаких ужасов. Ничего страшного. Он ПРОСТО ЕЕ НЕ ЗАМЕЧАЛ.
Живу Я!!!
Я не жалею ни одной секунды, что когда ты умирал, я не стала искать внутри себя сострадание и слова, которые, как бы мне показалось, нужно было бы сказать человеку, провожающему умирающего в последний путь. Я не жалею, что не сломалась под натиском матери, я не сидела с тобой и не выносила из под тебя дерьмо. Я не жалею, что когда ты не мог уже говорить, но мог слышать, когда ты смотрел мне в глаза, и я прочитала, что ты хотел, а я тебе не дала. Я так тебе ни чего и не сказала. У меня для тебя ни чего не было, ни чего, даже сострадания. Как я себя сейчас хорошо чувствую, что я не стала искать в своей душе то, чего там для тебя ни когда не было. Ты долго умирал, примерно 50 лет.
Но для меня твоя смерть началась в 1986 году, когда мне было 11 лет. В тот год рванул Чернобыль и всех детей вывезли в лагеря, дабы оздоровиться от радиации. Я слышала, как девочки общаются с папами. Не то чтобы я увидела это впервые в лагере, просто там, как-то мне стало видно. Девочки рассказывали, что их папа то…, что их папа это… Меня в детстве всегда удивляла фраза, когда при мне говорили, что мой папа самый лучший. Я не понимала, как это может быть, ведь мой папа был совсем никакой, я тебя стеснялась перед другими детьми. Мы ни когда не разговаривали, я не могла прийти и рассказать тебе о своих проблемах, я не могла рассчитывать на помощь, поддержку и понимание. Как я могла понять, что мой папа самый лучший, что саамый лучший, это ТЫ? Я завидовала девочкам, которые знают, что если вдруг что, то их папа ОГО-ГО, что сделает. Зато моя мама говорила всегда, что твой папа ни когда меня и пальцем не тронул. Блядь,((( лучше бы ты тронул, лучше бы ты треснул меня хоть раз или посадил напротив себя и сказал мне глядя в глаза: - Доця, так же нельзя… Доця, люблю тебя и не представляю, что будет с нами, если с тобой что-нибудь случиться. Доця, я хочу, чтобы ты была счастлива. Доця, какие у тебя проблемы и все такое. Даже лучше бы ты меня ударил пару раз, честно, как бы это не звучало сейчас дико, лучше бы ты меня наказал хоть как-то. Может быть, меня другие вместо тебя не наказывали бы. Может быть… Может быть…
Мне так обидно было, когда мне в лагере в 86 году пришло от тебя то гребанное письмо. В конверте лежало советских три рубля и лист бумаги, на котором было написано: ПРИВІТ ТРИ РУБЛІ. Всего три слова и подчеркнуты они были тремя линиями. Какой же ты *бонутый, ты что думал, что мне нужны были твои три рубли? Даже, если бы ты озолотил бы меня, и я ни в чем бы сейчас и всю свою жизнь не нуждалась, ничего бы не заменило твоего внимания ко мне и отцовской любви. Лучше бы тебя в моей жизни совсем не было, лучше бы я тебя придумала, лучше бы твое место занял кто-то другой. Тогда бы я тебя придумала… тебя придумала… придумала…
Как у меня тогда рвануло крышу, когда я получила то единственное от тебя письмо. Я орала и плакала так, как, наверное, ревут коровы перед закланием. Я билась головой об пол, порвала эти три гребаных рубля. Подстриглась на лысо. Я плакала трое суток, а преподаватели этого не видели, и потом, когда всем детям в лагере это надоело, меня лысую, выставили на линейку и стали позорить. Так я на следующий день стала писать с балкона, а через пару дней украла деньги. Дети узнали, и стали меня бить до конца смены. Потом я просила у вас, чтобы вы меня перевели в другую школу, а вы даже слушать об этом не хотели. Неужели невозможно было почувствовать, что что-то не так? Тебе не было дела, до того, что я чувствую, что я хочу, о чем я думаю.
Я помню свое детство, как черный дым, не понятно где все началось и когда все закончится. Я ни когда не знала, на что я могу сейчас наткнуться, какая у вас будет реакция, что мне нужно сделать, чтобы вы меня полюбили или хоть заметили.
У меня внутри есть дыра, огромного размера, которой могло бы и не быть. Но она есть и мне нужно научиться с ней жить, видеть ее и заполнять. Заполнять собой, своими достижениями, доверием к себе, нежностью и заботой, лаской и вниманием. Благодаря только себе. Я знаю, что я красивая, но не верю этому. Я знаю, что я уже хороший специалист, но не верю этому. Я знаю, что у меня будет свой дом, но не верю этому. Я знаю, что я очень интересный человек, но не верю этому. Я знаю, что…, но не верю этому. Этот список может быть бесконечным и уже не важно, что ты мог бы хоть немного присутствовать в моей жизни, сказать мне, что я очень красивая, что у меня впереди ждет счастливое будущее, что я очень интересный ребенок, что не нужно ни куда бежать, потому что у меня уже все есть. Что Я есть!
Ты умер так, как этого хотел, ты заживо сгнил. У тебя было много шансов исправить свою жизнь. Жить свою жизнь, именно жить, а не существовать. Ты этим правом не воспользовался, и ты боялся, чтобы и я жила. А я ЖИВУ!!!
Живу Я!!!