*
Оригинал взят у rita_vasilieva в *
Андрей Анпилов
***
Что ни человек, то мармеладов,
Каждому куда-нибудь пойти
Надо бы, где спрятаться от взглядов
В полутьме, кулак разжать в груди
Сердца, расцепить крючки и зубы,
Брови врозь раздвинуть, башмаки
Чуть расшнуровать, от жара трубы
Сполоснуть, расслабить желваки,
Разобрать себя как баррикаду,
Прислониться к воздуху виском
Мокрым и усталым - не в награду,
А задаром - словно на морском
На песке лежит спасённый чудом
И трудом измученный пловец,
Выплывший на твердь, ещё опутан
Водорослью смерти - наконец,
Если ни души кругом, ни друга
Не обнять, не спешиться с коня -
В слове хоть, в стихе, в каморке звука,
В песне на краю скамьи, вполуха,
В полудрёме, молча, у огня.
18.5.15
ЗОЛОТОЙ ПЕСОК
Отец говорил, что песок в Бабке золотой.
Не весь и не везде, а вокруг озера Золотое - есть места. На берегу Дона нет, на Растошном нет, на Карсеватом нет - только на Золотом есть.
Это 63-й год, весна, долго мы готовились к первому моему в жизни путешествию, помимо поездок на дачу. Бабка - это родина папы, на Дону, между Воронежем и Ростовом. И папа несколько месяцев рассказывал, что там и как. Какие меловые горы на правом берегу, медленные серебристые рыбы, степной простор, что видно всё далеко во все четыре стороны , стены в селе не деревянные, а белые, из глины, крыши из тростника, а не из рубероида, а в селе Карабут напротив через Дон по-украински все говорят, но русский понимают, и в Бабке по-украински понимают, и на другую музыку говорят, не как в Москве, а нараспев - «та нэхай...», «та то нэ трэба...», и какие жуки червонные, огромные, и бабочки большие как птицы, а Дон тихий, тихий Дон, только ночью громкий, когда соловьи поют...
Меня как-то зацепило, что песок золотой, на золотом песке воображение сосредоточилось так, что мало что уже отвлекало. А что же, спрашиваю, никому он там не нужен? Местные не понимают, что такое золотой песок? И отец серьезно отвечал, что в деревне слышали, конечно, что есть такой в мире золотой песок, как у них на озере, но внимание на это не обращают, золота у них очень много под ногами, цены ему не понимают...
И стал я помаленьку планировать, сколько нам его надо для счастья, обсуждать с папой, что мы купим на тот мешочек золота, который не при всех соберём на берегу золотого озера, тихо накопаем и увезём в Москву. В сущности, самое главное у меня уже было - подзорная труба с двадцатикратным увеличением, в апреле отец подарил. Но чего-то, раз появились новые финансовые возможности, могло и не хватать? А мопед можно купить на золотой песок? Можно и мопед, говорил папа. А лошадь? И лошадь можно. И в Детском мире можно купить все лучшие игрушки... купим игрушки, да... А потом воздушные дворцы стали разрастаться неудержимо. Мы построим парусный корабль и поплывём в кругосветное путешествие! Поплывём, поплывём... И можно построить многоэтажный замок на даче с бойницами, мостом на цепях через ров, с конюшней и подвалами, с подземным ходом, купим арбалеты, будем стрелять с верхней башни!.. Будем стрелять, бормотал папа, почти засыпая...
И двинулись мы в путь за золотым песком. В плацкартном я всю дорогу прокашлял, у меня астматический синдром, кашель начинался вдруг и не кончался почти никогда. Отец со мной в шахматы играл, чтобы отвлечь. Были такие дорожные шахматы, маленькие из пластика, с дырочками и шипами. На верхней полке очнулся небритый мужчина в майке и долго пялился сверху на нашу доску, потом возмущенно крякнул - да кто ж так играет? куда это слон поскакал, так не ходят?! Отец поднял голову и умоляюще палец к губам приложил, молчи, мол, пусть играет как хочет (а я вообще еще правил не знал), лишь бы не закашлялся. Мужик до слёз и икоты расхохотался, с полки чудом не пал, а мне не до него, я шахматные правила изобретаю, увлечён.
Потом по Дону на корабле поплыли из Лисок в Бабку, тоже долго, всю ночь. И тут всё начало сбываться по сказанному. Правый берег высокий, горы из белого мела, в сумерках светятся, вода плещет, двигатель негромко вибрирует, а как стемнело - в мире стало громко. Соловьи запели и разговаривать стало невозможно.
Причалили, доехали на телеге до села, ну всё точно, как отец рисовал, - хаты белые, крыши тростниковые, тётя Нюра сморщенная и добрая, разговаривает как поёт: «Та нэхай, Раечка, нэхай погуляет, с улицы всё одно ему деться некуда...» Ну, я и погулял, конечно, гуся встретил на свою голову, незабываемо...
Ну и стали осваиваться, совершать с папой исследовательские прогулки по разным маршрутам, купаться, кувшинки жёлтые срывать на длинных стеблях в озёрной глубине, белоснежные лилии, бабочки и правда были другие, медлительнее и больше, одна словно корабль под парусами проплыла, прямо из московской мечты, живая. А песок был всюду, всё в нём находилось. Кругляши серного колчедана, мерцающие на разломе, раковины и - панцири тех самых жуков, невероятно крупные, с ветвистыми рогами, из сновидений. Ископаемые жуки выглядели по сравнению с подмосковными дровосеками, бронзовиками, пожарниками и майскими - словно гулливеры, динозавры былых времён, герои троянской войны, гекторы и аяксы...
Всё сбывалось, всё обещанное, до деталей и воображаемых подробностей. Уже и меловые горы облазили, на мир в подзорную трубу смотрели, ему и края не видно, и Растошное обошли, и в лодке наплавались. И в какой-то день наконец двинулись на Золотое озеро, я мешочек еще в Москве приготовил для золота, для кораблей, замков, мопеда и коня. И телескопа.
Идём друг за другом, папа впереди, вышли на солнечное место, кругом песка море, отец снял с меня сандалии и пустил бегать босиком. А песок раскаленный, пятки жжёт, батя отойдёт в тень впереди и зовёт, я уж с визгом перебежками, подпрыгивая и подвывая, к нему. Клянчу сандалии вернуть, а отец просит ещё, вон там наденешь, дотуда дойдём - рукой машет, пожалуйста. И улыбается просительно, жалко ему меня, а надо.
Папа, а где же золотой песок? Вот он. Где, папа? Вот он, видишь, сияет, переливается. Золотой песок, он самый.
Посмотрел я на золотой песок, взял щепоть, потёр между пальцами, нет, не тяжелый, обычный песок и есть.
Смотри - вон золотое озеро, вода в солнечном свете купается, называется Золотое. И песок здесь единственный, золотой песок.
И доходит до меня постепенно - а корабли и замки с арбалетом и мопедом в уме разваливаются без удержу, в глазах осколки рябят и тают - что папа не пошутил, не разыграл меня (на что он был маршал в нашей семье, вообще-то) - он художник, он образно выразился, а я его не понял, понял буквально. Что такое образ, сравнение вообще-то мне было известно. Если воздух медовый, я уже знал, что воздух не из настоящего меда, а свежий, сладкий, как мёд. И так далее.
А в этот раз попался.
Поглядел я на отца - улыбается чистосердечно, во все щеки, голубые глазки не врут, ну... любуются. И удержался я, не стал рыдать от разочарования, от разбитых надежд, проглотил обиду, даже ни слезинки не выронил. Папа счастлив, семья вся вместе, родина его вокруг, не буду праздник портить.
Ну, и с того часа стал я понимать поэзию, её движительные силы, переносные определения и непрямые смыслы, которые прямее буквальных - задолго до чтения Аристотеля.
Меня-то и привезли в Бабку не клад выкапывать и развлекаться - а по золотому песку бегать. С надеждой, что мальчик прогреется на южном солнце и выздоровеет. Поэтому отец и сандалии с меня снимал, скрепя сердце, время от времени заставлял скакать босиком по золотому песку, обжигаясь. Я и это стерпел, вопя и хохоча от болезненной щекотки.
И - в общем можно сказать - не зря. Кашлять стал в Москве всё меньше, меньше, а потом и совсем прошло.
Запах сорванных кувшинок помню, песок сырой и горячий, золотые блики на мелких озёрных волнах, и небеса необозримые в кучевых облаках, в воздушных кораблях и замках над белоснежными горами вдали...
15.5.15
***
Я помню, ты сказала, уезжая, - поливай
Цветы на подоконнике, и - знаешь ещё что? -
(Тебе неловко вымолвить) - всегда не забывай
Чуть-чуть поговорить с цветком, пожалуйста, а то
Они от невниманья увядают, без любви,
Статья была в журнале, так японцы говорят -
Чем чаще вслух и ласковей цветочек позови,
Тем и счастливей будет он, красивее - горят
Глаза твои внимательно - насмешки нет ли, нет?
Какой-нибудь морщинки, издевательской тишком?
Клянусь тебе, любимая, родная, сердца свет -
Я буду две недели разговаривать с горшком.
14.5.15
Андрей Анпилов
***
Что ни человек, то мармеладов,
Каждому куда-нибудь пойти
Надо бы, где спрятаться от взглядов
В полутьме, кулак разжать в груди
Сердца, расцепить крючки и зубы,
Брови врозь раздвинуть, башмаки
Чуть расшнуровать, от жара трубы
Сполоснуть, расслабить желваки,
Разобрать себя как баррикаду,
Прислониться к воздуху виском
Мокрым и усталым - не в награду,
А задаром - словно на морском
На песке лежит спасённый чудом
И трудом измученный пловец,
Выплывший на твердь, ещё опутан
Водорослью смерти - наконец,
Если ни души кругом, ни друга
Не обнять, не спешиться с коня -
В слове хоть, в стихе, в каморке звука,
В песне на краю скамьи, вполуха,
В полудрёме, молча, у огня.
18.5.15
ЗОЛОТОЙ ПЕСОК
Отец говорил, что песок в Бабке золотой.
Не весь и не везде, а вокруг озера Золотое - есть места. На берегу Дона нет, на Растошном нет, на Карсеватом нет - только на Золотом есть.
Это 63-й год, весна, долго мы готовились к первому моему в жизни путешествию, помимо поездок на дачу. Бабка - это родина папы, на Дону, между Воронежем и Ростовом. И папа несколько месяцев рассказывал, что там и как. Какие меловые горы на правом берегу, медленные серебристые рыбы, степной простор, что видно всё далеко во все четыре стороны , стены в селе не деревянные, а белые, из глины, крыши из тростника, а не из рубероида, а в селе Карабут напротив через Дон по-украински все говорят, но русский понимают, и в Бабке по-украински понимают, и на другую музыку говорят, не как в Москве, а нараспев - «та нэхай...», «та то нэ трэба...», и какие жуки червонные, огромные, и бабочки большие как птицы, а Дон тихий, тихий Дон, только ночью громкий, когда соловьи поют...
Меня как-то зацепило, что песок золотой, на золотом песке воображение сосредоточилось так, что мало что уже отвлекало. А что же, спрашиваю, никому он там не нужен? Местные не понимают, что такое золотой песок? И отец серьезно отвечал, что в деревне слышали, конечно, что есть такой в мире золотой песок, как у них на озере, но внимание на это не обращают, золота у них очень много под ногами, цены ему не понимают...
И стал я помаленьку планировать, сколько нам его надо для счастья, обсуждать с папой, что мы купим на тот мешочек золота, который не при всех соберём на берегу золотого озера, тихо накопаем и увезём в Москву. В сущности, самое главное у меня уже было - подзорная труба с двадцатикратным увеличением, в апреле отец подарил. Но чего-то, раз появились новые финансовые возможности, могло и не хватать? А мопед можно купить на золотой песок? Можно и мопед, говорил папа. А лошадь? И лошадь можно. И в Детском мире можно купить все лучшие игрушки... купим игрушки, да... А потом воздушные дворцы стали разрастаться неудержимо. Мы построим парусный корабль и поплывём в кругосветное путешествие! Поплывём, поплывём... И можно построить многоэтажный замок на даче с бойницами, мостом на цепях через ров, с конюшней и подвалами, с подземным ходом, купим арбалеты, будем стрелять с верхней башни!.. Будем стрелять, бормотал папа, почти засыпая...
И двинулись мы в путь за золотым песком. В плацкартном я всю дорогу прокашлял, у меня астматический синдром, кашель начинался вдруг и не кончался почти никогда. Отец со мной в шахматы играл, чтобы отвлечь. Были такие дорожные шахматы, маленькие из пластика, с дырочками и шипами. На верхней полке очнулся небритый мужчина в майке и долго пялился сверху на нашу доску, потом возмущенно крякнул - да кто ж так играет? куда это слон поскакал, так не ходят?! Отец поднял голову и умоляюще палец к губам приложил, молчи, мол, пусть играет как хочет (а я вообще еще правил не знал), лишь бы не закашлялся. Мужик до слёз и икоты расхохотался, с полки чудом не пал, а мне не до него, я шахматные правила изобретаю, увлечён.
Потом по Дону на корабле поплыли из Лисок в Бабку, тоже долго, всю ночь. И тут всё начало сбываться по сказанному. Правый берег высокий, горы из белого мела, в сумерках светятся, вода плещет, двигатель негромко вибрирует, а как стемнело - в мире стало громко. Соловьи запели и разговаривать стало невозможно.
Причалили, доехали на телеге до села, ну всё точно, как отец рисовал, - хаты белые, крыши тростниковые, тётя Нюра сморщенная и добрая, разговаривает как поёт: «Та нэхай, Раечка, нэхай погуляет, с улицы всё одно ему деться некуда...» Ну, я и погулял, конечно, гуся встретил на свою голову, незабываемо...
Ну и стали осваиваться, совершать с папой исследовательские прогулки по разным маршрутам, купаться, кувшинки жёлтые срывать на длинных стеблях в озёрной глубине, белоснежные лилии, бабочки и правда были другие, медлительнее и больше, одна словно корабль под парусами проплыла, прямо из московской мечты, живая. А песок был всюду, всё в нём находилось. Кругляши серного колчедана, мерцающие на разломе, раковины и - панцири тех самых жуков, невероятно крупные, с ветвистыми рогами, из сновидений. Ископаемые жуки выглядели по сравнению с подмосковными дровосеками, бронзовиками, пожарниками и майскими - словно гулливеры, динозавры былых времён, герои троянской войны, гекторы и аяксы...
Всё сбывалось, всё обещанное, до деталей и воображаемых подробностей. Уже и меловые горы облазили, на мир в подзорную трубу смотрели, ему и края не видно, и Растошное обошли, и в лодке наплавались. И в какой-то день наконец двинулись на Золотое озеро, я мешочек еще в Москве приготовил для золота, для кораблей, замков, мопеда и коня. И телескопа.
Идём друг за другом, папа впереди, вышли на солнечное место, кругом песка море, отец снял с меня сандалии и пустил бегать босиком. А песок раскаленный, пятки жжёт, батя отойдёт в тень впереди и зовёт, я уж с визгом перебежками, подпрыгивая и подвывая, к нему. Клянчу сандалии вернуть, а отец просит ещё, вон там наденешь, дотуда дойдём - рукой машет, пожалуйста. И улыбается просительно, жалко ему меня, а надо.
Папа, а где же золотой песок? Вот он. Где, папа? Вот он, видишь, сияет, переливается. Золотой песок, он самый.
Посмотрел я на золотой песок, взял щепоть, потёр между пальцами, нет, не тяжелый, обычный песок и есть.
Смотри - вон золотое озеро, вода в солнечном свете купается, называется Золотое. И песок здесь единственный, золотой песок.
И доходит до меня постепенно - а корабли и замки с арбалетом и мопедом в уме разваливаются без удержу, в глазах осколки рябят и тают - что папа не пошутил, не разыграл меня (на что он был маршал в нашей семье, вообще-то) - он художник, он образно выразился, а я его не понял, понял буквально. Что такое образ, сравнение вообще-то мне было известно. Если воздух медовый, я уже знал, что воздух не из настоящего меда, а свежий, сладкий, как мёд. И так далее.
А в этот раз попался.
Поглядел я на отца - улыбается чистосердечно, во все щеки, голубые глазки не врут, ну... любуются. И удержался я, не стал рыдать от разочарования, от разбитых надежд, проглотил обиду, даже ни слезинки не выронил. Папа счастлив, семья вся вместе, родина его вокруг, не буду праздник портить.
Ну, и с того часа стал я понимать поэзию, её движительные силы, переносные определения и непрямые смыслы, которые прямее буквальных - задолго до чтения Аристотеля.
Меня-то и привезли в Бабку не клад выкапывать и развлекаться - а по золотому песку бегать. С надеждой, что мальчик прогреется на южном солнце и выздоровеет. Поэтому отец и сандалии с меня снимал, скрепя сердце, время от времени заставлял скакать босиком по золотому песку, обжигаясь. Я и это стерпел, вопя и хохоча от болезненной щекотки.
И - в общем можно сказать - не зря. Кашлять стал в Москве всё меньше, меньше, а потом и совсем прошло.
Запах сорванных кувшинок помню, песок сырой и горячий, золотые блики на мелких озёрных волнах, и небеса необозримые в кучевых облаках, в воздушных кораблях и замках над белоснежными горами вдали...
15.5.15
***
Я помню, ты сказала, уезжая, - поливай
Цветы на подоконнике, и - знаешь ещё что? -
(Тебе неловко вымолвить) - всегда не забывай
Чуть-чуть поговорить с цветком, пожалуйста, а то
Они от невниманья увядают, без любви,
Статья была в журнале, так японцы говорят -
Чем чаще вслух и ласковей цветочек позови,
Тем и счастливей будет он, красивее - горят
Глаза твои внимательно - насмешки нет ли, нет?
Какой-нибудь морщинки, издевательской тишком?
Клянусь тебе, любимая, родная, сердца свет -
Я буду две недели разговаривать с горшком.
14.5.15