О Борхесе
Отставка предоставила мне некоторый резерв времени. Решил истратить часть его на чтение. С одной стороны, это должны быть авторы, не прочесть произведения которых было бы стыдно, а с другой - такие, которым я мог бы доверять. Надо признать, что пересечение этих двух множеств дает весьма узкую полоску, но на ней умещается, к примеру, Борхес.
Это мой второй приступ к Борхесу. В первый я прочел "Книгу вымышленных существ" и эссе о Данте, поскольку питаю слабость к Данте и вымышленным существам. В этот раз первым, до чего дотянулась рука на книжной полке, была "Всеобщая история бесчестья" с прибавлением "Истории вечности".
"Всеобщая история бесчестья", скажу вам, отличная штука. Очень увлекательная вещь. Правда, при её прочтении возникает чувство, что ещё в 30-е Борхес готовился к тому, чтобы стать слепым. Усеянный изумительными и сюжетно избыточными подробностями текст напоминает барельеф. У повествования вполне себе есть ландшафт, словно бы оно не прочитывается, а ощупывается. В тексте Борхеса есть что-то от географической карты, на которую, к примеру, гора наносится уже только потому, что она существует и уже в силу этого ею нельзя пренебречь. Коротко говоря, проза Борхеса в плане содержания является примерно тем же, что и шрифт Брайля в плане формы.
Мой интеллектуальный штурм "Истории вечности" позорно провалился. Иными словами, мне просто не хватило ума и эрудиции, чтобы это освоить. Хотя с удовольствием прочел филологические изыскания, изложенные в эссе о кёнингах и переводах "Тысячи и одной ночи".
Это мой второй приступ к Борхесу. В первый я прочел "Книгу вымышленных существ" и эссе о Данте, поскольку питаю слабость к Данте и вымышленным существам. В этот раз первым, до чего дотянулась рука на книжной полке, была "Всеобщая история бесчестья" с прибавлением "Истории вечности".
"Всеобщая история бесчестья", скажу вам, отличная штука. Очень увлекательная вещь. Правда, при её прочтении возникает чувство, что ещё в 30-е Борхес готовился к тому, чтобы стать слепым. Усеянный изумительными и сюжетно избыточными подробностями текст напоминает барельеф. У повествования вполне себе есть ландшафт, словно бы оно не прочитывается, а ощупывается. В тексте Борхеса есть что-то от географической карты, на которую, к примеру, гора наносится уже только потому, что она существует и уже в силу этого ею нельзя пренебречь. Коротко говоря, проза Борхеса в плане содержания является примерно тем же, что и шрифт Брайля в плане формы.
Мой интеллектуальный штурм "Истории вечности" позорно провалился. Иными словами, мне просто не хватило ума и эрудиции, чтобы это освоить. Хотя с удовольствием прочел филологические изыскания, изложенные в эссе о кёнингах и переводах "Тысячи и одной ночи".