Разум возмущенный
Работая в архиве, я наткнулся на одну рукопись, в которой шла речь не то о событии, не то о пророчестве. Посвящена она была делу, которое мне очень близко, поэтому утаить её ваш покорный слуга не мог.
Империя ru_chgk была могуча и прекрасна, в ней наблюдался расцвет почти всех видов культуры (за исключением, разве что, культуры общения) и уверенный рост числа меток. Но тяготы непрекращающихся синхронов дали о себе знать - причем, в самый неожиданный момент. Пока Константин Кноп находился в Ставке, на «Весну в ЛЭТИ» перестали поступать вопросы из-за перебоев с интернетом, обычные в зимнее время. Первыми бузу подняли студенты, затем их поддержали гвардейские команды из первой десятки рейтинга. Под давлением вице-президентов МАК Константин отрекся от поста председателя оргкомитета ЧР в пользу малолетнего сына автора вопроса. Но революционные события было уже не остановить. В результате власть перешла к Временному Попечительскому правительству, в большинстве своем состоявшем из членов ложи «Великий Пуант». Отрекшийся председатель записал в своем обычно скупом на характеристики и сдержанным на эмоции блоге: «Всюду трусость, измена и обман в отправленных отчетах».
В широких знатоцких массах ситуация развивалась по более радикальному сценарию. Бауманский клуб провозгласил себя советом своячных, чгкашных и брейновских депутатов и начал активную агитацию против Временного Попечительского правительства, рассылая дерзкие опросы с картинками из «Окон РОСТа». Гимном новой организации стал «Вставай, НаСоСом обделенный». Совет отметился выпуском революционного блога «А, правда?». Вихрь анархии привел к образованию новых команд. К Социал-Демократам добавились Кадеты, Эсэры, Горькие Октябристы и Четверосотенцы и особенно колоритные Анархисты. Отсутствие полосок на тельняшках последние компенсировали присутствием оных на штанах. Осенью изумленная публика увидела синхрон «Неуловимые мстители» (ранее анонсированный, как «Кубок Апокалипсиса) от вернувшегося из розлива Алексея Гноевых, уже известного как автор пакета «Апрельские тезисы». На этом синхроне был провозглашен знаменитый принцип «редактуры пролетариата». В своей актуальной статье тов. Гноевых в присущем ему стиле написал: «Во время засилья бездарностей и ничтожеств от чгк и упадка фундаментальной науки мы должны с архиясностью заявить - любая кухарка может редактировать пакет! И у меня уже есть кое-кто на примете». Видя, что события принимают дурной оборот, Временное попечительское правительство бросилось к женским платьям, чтобы было в чем бежать из Петрограда, но после очередного ИТД их уже было не найти.
В ночь с 24 на 25 октября домик в Нескучном саду был взят революционно настроенными знатоками. Сопротивление оказали лишь юнкера из состава юношеских команд, долго отбивавшиеся освежителями воздуха.
Установление новой власти вызвало ряд перемен. Во-первых, стартовала волна переименований. «Белые ночи» стали «Красными», а изображения двуглавой совы сменили на расположенные в ряд профили Вассермана, Белкина и Гноевых, провозглашенных Классиками и Основоположниками. ОВСЧ переделали в тематический турнир «О ВЧК», как стал называться после революции комиссия по этике. Турнир «Амперсанд» получил новую жизнь под брендом «Реввоенсовет да реввоенлюбовь». А эмиссарские турниры стали комиссарскими - особенно большим успехом они пользовались в Баку. Названия сменили и некоторые города - их решено было озаглавить именами гонимых при проклятом старом режиме. Так, на карте появились Большие Башуки и Жарковск. Революционная власть активно выдавала мандаты (заменившие пресловутую эгиду) на новые мероприятия - «Кубок сельсоветов», турнир четырех лагерей (Саранск), «Интеллектуальный лесоповал» (Новосибирск), «Соловки OPEN». Резко возросло и количество клубов - во многих городах их открылось по три-четыре, а в Ейске сразу двадцать два.
Первые декреты чгк-большевики посвятили национализации. Сперва национальным достоянием были объявлены Александр Либер и Антон Снятковский. Под лозунгом «экспроприации экспроприаторов» в казну забрали синхроны Гарановича - а заодно им присвоили и новое имя: «продукция артели им. умственного пролетариата Поволжья». Для закрепления результата в Нижний Новгород отправился агитбронепоезд «Вождь и Учитель тов. Гноевых». Затем поднялась волна раскулачиваний. Кулацкими были объявлены все команды, привлекавшие легионеров и нажившие себе рейтинг больше четырех тысяч. Излишки рейтинга реквизировались и отправлялись в далекие провинциальные клубы. Но тем обольщаться тоже не пришлось: следующим декретом была введена продраздатка, вернее, продотдатка. Репрессии на этом не прекратились, и буржуйские команды подверглись массовому уплотнению - не только в рейтинге, но и в жилье, снимаемом ими на выездах. В номера и квартиры к ним стали подселять по две-три пролетарских команды. Особенно тяжелые времена настали для капитанов, объявленных контрреволюционным офицерством - с них срывали погоны (предварительно надев), банили в сообществе, игнорировали на играх и заживо тестировали на них пакеты Островского. Новые власти долго думали над текстом декрета о запрете «Питерской школы», как мелкобуржуазной и решили ограничиться словами «такие дела». Набирала обороты и антирелигиозная кампания. Одним из первых деркетов было закреплено долгожданное отделение церкви от Мишеля Матвеева. Специальная бригада отправилась в Тверь - бороться, как они выразились, «с поповским засильем». После принятия «Декларации прав трудящихся и эксплуатируемых ласточек» и деркета о введении 8-часового рабочего дня для ведущих марафонов изменились и правила проведения турниров. Минута обсуждения теперь начиналась с выстрела «Авроры» и завершалась им же, но уже боевым. Правильность ответов определялась голосованием, а понятие «перестрелка» стало восприниматься буквально. Функции совмещенного ИЖ и АЖ были переданы тройке ревтрубунала, принимавшего только два вида апелляций - на снятие и на повешение.
Но не все примирились с таким ходом вещей. Часть уцелевших капитанов бежала на Дон, где при содействии Ростовского клуба запустила Добровольческое движение, возродив тем самым давать ответы, состоящие из двух слов, начинающихся на одну и ту же букву. К ним скоро потянулись учащиеся гуманитарных вузов (считавшие, что на бланке вопроса из всех цифр может фигурировать только номер), творческая интеллигенция и спасшиеся из столиц кадровые знатоки. Почин поддержали в Краснодаре и Новороссийске. Появился крепкий сборник под названием «Дикая дивизия» (возрожденная традиция все больше укреплялась), героически показавший себя на Одесском марафоне. Стала легендарной знаменитая психическая атака Немучинского полка с отключёнными кнопками выигравшего черный брэйн в Ейске. На волне успехов капитаны переговаривались между собою: «Ничего-ничего, вот ещё сезон и снова, как раньше, отыграем пакет господина Моносова в Вышке». В Новочеркасском соборе был торжественно отслужен молебен о даровании победы на ОКР. Но лозунги Добровольческого движения - «За единый и неделимый рейтинг МАК!», «Учитывать только очники!», «За правильный порядок слов!», «Рейтинг тем, кто его добывает!» - не были близки широким знатоцким массам. К тому же чгк-большевики стали распускать слухи в блогах пролетарских игроков и вопросников, что белые снова заставят расставлять столы в аудиториях, пробивать факты по базе и введут ласточек. Самый острый вопрос - вычисление новой формулы рейтинга добровольцы откладывали до всенародно избранного созыва учредительного конгресса МАК. Это сыграло с ними злую шутку. На турнирах под Орлов, Курском и Волгоградом они потерпели поражение от красных, усиленных легионерами из Латвии и кронштадтскими матросами. Вторые толсто троллили в комментах, плохо набрасывали версии, зато хорошо набрасывали на штыки конкурентов. Проведя напоследок совместный ЧУ и ЧР в Крыму добровольцы бежали в Турцию. Спустя много лет двое из них - поседевшие, прибавившие кг, но помнящие результаты последнего дореволюционного КГ, со шрамами, полученными когда в борьбе за раздатку - завели в эмигрантском ресторане «Буцентавр» неспешную уютную беседу. Коробейниковское общество устраивало благотворительный турнир по одновременной игре в свояк. И в его ожидании двое друзей согревались имбирным глинтвейном и воспоминаниями о далекой молодости. Один из них, глядя на выступавшего гитариста, выпрямился, подался лицом вперед и спросил товарища:
- кажется, я встречал этого человека в нашем клубном жж, он был тогда ещё молод.
- да, друг мой, - с благодушно улыбкой отвечал ему второй, - мы всегда добавляем ему за выступления по 50 франков. А раньше… раньше… представить только - он был владельцем четырех синхронов… даа…
И он отхлебнул немного глинтвейна.
- в том углу, обратите внимание, старик в пегой неуклюжей, словно с манекена или чужого лица бороде, - когда-то у него было почти тысячу двести десятин рейтинга, а сейчас… он придумывает темы для черного двинска… простите, никак не могу привыкнуть к латышскому названию…
- да, делаа… а помните, какой чудный дуплет нам подавали в двенадцатом году в Витебске. Как сейчас помню - постструктуралистская герменевтика и Вавилонская библиотека.
- я, кажется, даже могу назвать авторов.
Оба улыбнулись, словно услышав две половинки диковинного и древнего пароля. Со стены ресторана на них задумчиво глядел портрет Константина Кнопа в парадной фланелевой рубашке - как уверяли владельцы ресторана, портрет был работой самого Мондриана.
Империя ru_chgk была могуча и прекрасна, в ней наблюдался расцвет почти всех видов культуры (за исключением, разве что, культуры общения) и уверенный рост числа меток. Но тяготы непрекращающихся синхронов дали о себе знать - причем, в самый неожиданный момент. Пока Константин Кноп находился в Ставке, на «Весну в ЛЭТИ» перестали поступать вопросы из-за перебоев с интернетом, обычные в зимнее время. Первыми бузу подняли студенты, затем их поддержали гвардейские команды из первой десятки рейтинга. Под давлением вице-президентов МАК Константин отрекся от поста председателя оргкомитета ЧР в пользу малолетнего сына автора вопроса. Но революционные события было уже не остановить. В результате власть перешла к Временному Попечительскому правительству, в большинстве своем состоявшем из членов ложи «Великий Пуант». Отрекшийся председатель записал в своем обычно скупом на характеристики и сдержанным на эмоции блоге: «Всюду трусость, измена и обман в отправленных отчетах».
В широких знатоцких массах ситуация развивалась по более радикальному сценарию. Бауманский клуб провозгласил себя советом своячных, чгкашных и брейновских депутатов и начал активную агитацию против Временного Попечительского правительства, рассылая дерзкие опросы с картинками из «Окон РОСТа». Гимном новой организации стал «Вставай, НаСоСом обделенный». Совет отметился выпуском революционного блога «А, правда?». Вихрь анархии привел к образованию новых команд. К Социал-Демократам добавились Кадеты, Эсэры, Горькие Октябристы и Четверосотенцы и особенно колоритные Анархисты. Отсутствие полосок на тельняшках последние компенсировали присутствием оных на штанах. Осенью изумленная публика увидела синхрон «Неуловимые мстители» (ранее анонсированный, как «Кубок Апокалипсиса) от вернувшегося из розлива Алексея Гноевых, уже известного как автор пакета «Апрельские тезисы». На этом синхроне был провозглашен знаменитый принцип «редактуры пролетариата». В своей актуальной статье тов. Гноевых в присущем ему стиле написал: «Во время засилья бездарностей и ничтожеств от чгк и упадка фундаментальной науки мы должны с архиясностью заявить - любая кухарка может редактировать пакет! И у меня уже есть кое-кто на примете». Видя, что события принимают дурной оборот, Временное попечительское правительство бросилось к женским платьям, чтобы было в чем бежать из Петрограда, но после очередного ИТД их уже было не найти.
В ночь с 24 на 25 октября домик в Нескучном саду был взят революционно настроенными знатоками. Сопротивление оказали лишь юнкера из состава юношеских команд, долго отбивавшиеся освежителями воздуха.
Установление новой власти вызвало ряд перемен. Во-первых, стартовала волна переименований. «Белые ночи» стали «Красными», а изображения двуглавой совы сменили на расположенные в ряд профили Вассермана, Белкина и Гноевых, провозглашенных Классиками и Основоположниками. ОВСЧ переделали в тематический турнир «О ВЧК», как стал называться после революции комиссия по этике. Турнир «Амперсанд» получил новую жизнь под брендом «Реввоенсовет да реввоенлюбовь». А эмиссарские турниры стали комиссарскими - особенно большим успехом они пользовались в Баку. Названия сменили и некоторые города - их решено было озаглавить именами гонимых при проклятом старом режиме. Так, на карте появились Большие Башуки и Жарковск. Революционная власть активно выдавала мандаты (заменившие пресловутую эгиду) на новые мероприятия - «Кубок сельсоветов», турнир четырех лагерей (Саранск), «Интеллектуальный лесоповал» (Новосибирск), «Соловки OPEN». Резко возросло и количество клубов - во многих городах их открылось по три-четыре, а в Ейске сразу двадцать два.
Первые декреты чгк-большевики посвятили национализации. Сперва национальным достоянием были объявлены Александр Либер и Антон Снятковский. Под лозунгом «экспроприации экспроприаторов» в казну забрали синхроны Гарановича - а заодно им присвоили и новое имя: «продукция артели им. умственного пролетариата Поволжья». Для закрепления результата в Нижний Новгород отправился агитбронепоезд «Вождь и Учитель тов. Гноевых». Затем поднялась волна раскулачиваний. Кулацкими были объявлены все команды, привлекавшие легионеров и нажившие себе рейтинг больше четырех тысяч. Излишки рейтинга реквизировались и отправлялись в далекие провинциальные клубы. Но тем обольщаться тоже не пришлось: следующим декретом была введена продраздатка, вернее, продотдатка. Репрессии на этом не прекратились, и буржуйские команды подверглись массовому уплотнению - не только в рейтинге, но и в жилье, снимаемом ими на выездах. В номера и квартиры к ним стали подселять по две-три пролетарских команды. Особенно тяжелые времена настали для капитанов, объявленных контрреволюционным офицерством - с них срывали погоны (предварительно надев), банили в сообществе, игнорировали на играх и заживо тестировали на них пакеты Островского. Новые власти долго думали над текстом декрета о запрете «Питерской школы», как мелкобуржуазной и решили ограничиться словами «такие дела». Набирала обороты и антирелигиозная кампания. Одним из первых деркетов было закреплено долгожданное отделение церкви от Мишеля Матвеева. Специальная бригада отправилась в Тверь - бороться, как они выразились, «с поповским засильем». После принятия «Декларации прав трудящихся и эксплуатируемых ласточек» и деркета о введении 8-часового рабочего дня для ведущих марафонов изменились и правила проведения турниров. Минута обсуждения теперь начиналась с выстрела «Авроры» и завершалась им же, но уже боевым. Правильность ответов определялась голосованием, а понятие «перестрелка» стало восприниматься буквально. Функции совмещенного ИЖ и АЖ были переданы тройке ревтрубунала, принимавшего только два вида апелляций - на снятие и на повешение.
Но не все примирились с таким ходом вещей. Часть уцелевших капитанов бежала на Дон, где при содействии Ростовского клуба запустила Добровольческое движение, возродив тем самым давать ответы, состоящие из двух слов, начинающихся на одну и ту же букву. К ним скоро потянулись учащиеся гуманитарных вузов (считавшие, что на бланке вопроса из всех цифр может фигурировать только номер), творческая интеллигенция и спасшиеся из столиц кадровые знатоки. Почин поддержали в Краснодаре и Новороссийске. Появился крепкий сборник под названием «Дикая дивизия» (возрожденная традиция все больше укреплялась), героически показавший себя на Одесском марафоне. Стала легендарной знаменитая психическая атака Немучинского полка с отключёнными кнопками выигравшего черный брэйн в Ейске. На волне успехов капитаны переговаривались между собою: «Ничего-ничего, вот ещё сезон и снова, как раньше, отыграем пакет господина Моносова в Вышке». В Новочеркасском соборе был торжественно отслужен молебен о даровании победы на ОКР. Но лозунги Добровольческого движения - «За единый и неделимый рейтинг МАК!», «Учитывать только очники!», «За правильный порядок слов!», «Рейтинг тем, кто его добывает!» - не были близки широким знатоцким массам. К тому же чгк-большевики стали распускать слухи в блогах пролетарских игроков и вопросников, что белые снова заставят расставлять столы в аудиториях, пробивать факты по базе и введут ласточек. Самый острый вопрос - вычисление новой формулы рейтинга добровольцы откладывали до всенародно избранного созыва учредительного конгресса МАК. Это сыграло с ними злую шутку. На турнирах под Орлов, Курском и Волгоградом они потерпели поражение от красных, усиленных легионерами из Латвии и кронштадтскими матросами. Вторые толсто троллили в комментах, плохо набрасывали версии, зато хорошо набрасывали на штыки конкурентов. Проведя напоследок совместный ЧУ и ЧР в Крыму добровольцы бежали в Турцию. Спустя много лет двое из них - поседевшие, прибавившие кг, но помнящие результаты последнего дореволюционного КГ, со шрамами, полученными когда в борьбе за раздатку - завели в эмигрантском ресторане «Буцентавр» неспешную уютную беседу. Коробейниковское общество устраивало благотворительный турнир по одновременной игре в свояк. И в его ожидании двое друзей согревались имбирным глинтвейном и воспоминаниями о далекой молодости. Один из них, глядя на выступавшего гитариста, выпрямился, подался лицом вперед и спросил товарища:
- кажется, я встречал этого человека в нашем клубном жж, он был тогда ещё молод.
- да, друг мой, - с благодушно улыбкой отвечал ему второй, - мы всегда добавляем ему за выступления по 50 франков. А раньше… раньше… представить только - он был владельцем четырех синхронов… даа…
И он отхлебнул немного глинтвейна.
- в том углу, обратите внимание, старик в пегой неуклюжей, словно с манекена или чужого лица бороде, - когда-то у него было почти тысячу двести десятин рейтинга, а сейчас… он придумывает темы для черного двинска… простите, никак не могу привыкнуть к латышскому названию…
- да, делаа… а помните, какой чудный дуплет нам подавали в двенадцатом году в Витебске. Как сейчас помню - постструктуралистская герменевтика и Вавилонская библиотека.
- я, кажется, даже могу назвать авторов.
Оба улыбнулись, словно услышав две половинки диковинного и древнего пароля. Со стены ресторана на них задумчиво глядел портрет Константина Кнопа в парадной фланелевой рубашке - как уверяли владельцы ресторана, портрет был работой самого Мондриана.