Головастик
Николь собирала в лесу хворост для растопки, как все ее сверстники, дети помладше, старики, да вообще все. Хворост в ближайших окрестностях деревни подбирали быстро, растопка требовалась почти всегда, так что пропадать в лесу целыми днями не было таким уж необычным делом. Хуже обстояло у Николь с результатами. В силу "дурной головы", как говорила тетя Магда, Николь все время что-то отвлекало. Она не была лентяйкой, как толстая Симона и не так любила спать, как малыш Жозеф, но в лесу всегда происходило что-то такое, что заставляло ее совершенно забыть о своей изначальной цели. Однако, в этот день Николь была совершенно твердо намерена принести домой полную корзину хвороста еще до того, как тетя Магда закончит печь пироги. Намерение ее было тем более твердо, что на завтрак у нее была кружка козьего молока и вялое прошлогоднее яблоко, а с собой тетка дала ей только маленький и совсем засохший кусочек хлеба, пообещав вкусных свежих пирожков по возвращении.
Николь шла по лесу, за спиной у нее болталась и била по ногам старая корзина для хвороста, и все было прекрасно. Дождь, ливший почти непрерывно всю прошлую неделю, и превративший деревушку Хамо* и ее возделанные окрестности в море грязи, наконец, прекратился. Солнце неспешно двигалось к зениту, согревая и просушивая листья, траву и землю под ними, и поэтому в воздухе стоял легкий пар и запах влажной зелени и цветов. Птицы высоко в ветвях распевали на все голоса, и Николь даже не пыталась вспомнить все их имена - это славка, это певчий дрозд, это малиновка, а это, наверное таинственные лесные птицы или феи, которые дурачат охотников и околдовывают прекрасных принцев, чтобы помочь им через сто лет встретить свою любимую. Мышка шмыгнула из-под босых ног Николь и скрылась в высокой траве, где-то неподалеку пыхтя протопал по своим делам еж, вдалеке промчался, треща ветвями кустов, кто-то крупный, скорее всего, олень. Арденнский лес, видавший на своем веку и легионы римлян, и орды германцев был занят своей собственной жизнью.
Николь тихо кралась между влажными стволами, неслышно ставя босые ноги на раскисшую землю и аккуратно обходя гнилые сучья и недавно нападавшие колючие ветки. Если идти так долго-долго, можно было в конце концов прийти на поляну фей или увидеть как demoiselles** танцуют в столбе солнечного света над речной заводью. Можно было бродить и бродить бесконечно среди вековых деревьев, как потерянная душа или призрак похищенного Лесным Царем. Это ощущение ей нравилось. Она чувствовала себя свободной, никому ничем прямо сейчас не обязанной, незаметной но не чужой, примерно как мышка, живущая в подполе зажиточного дома, само присутствие которой говорит о том, что в семье есть достаток. Николь шла и шла, постепенно наполняя свою корзину длинными, все еще сырыми из-за дождя, пахнущими мокрым деревом ветками с тонкой черной, легко отслаивающейся корой, когда ее внимание привлек необычно громкий птичий галдеж. Такой крик вороны, наверное, подняли бы над каким-нибудь раненным животным или кроликом, попавшим в силок. Воровать чужих кроликов считалось у них в деревне плохим делом, но Николь никак не могла удержаться, чтобы хотя бы не посмотреть. Фра Иероним, бенедиктинец, живший в деревне, не раз говорил Николь, что главным ее пороком является любопытство, или то, что тетка Магда называла "дурной головой".
Посреди небольшой топкой полянки, заросшей по краю люпинами и мать-и-мачехой, стояла набравшаяся за прошедшие дожди лужа, с одной стороны затененная сладко пахнущими кустами цветущей бузины. Вокруг лужи на кустах и на ветках деревьев расселась стайка ворон, нетерпеливо каркающих и прыгающих с места на место, а в луже ползало и шевелилось, пытаясь забиться поглубже в тень что-то большое.
"Неужели, рыба?" - подумала Николь, подходя ближе. Такая большая рыба, конечно, была бы знатной добычей, и гораздо более почетной, чем какой-то там хворост. Но откуда она там взялась? Может быть, приползла из реки или даже озера в глубине леса? Николь слышала о том, что некоторые рыбы умеют ползать в сырую погоду, особенно, во время сильных дождей, но не была уверена в том, как они это делают. Посмотреть на настоящую ползающую рыбу было бы гораздо интереснее, чем на кролика в петле или раненного оленя.
Однако, подойдя ближе и раздвинув ветки кустов, Николь обнаружила странное. В луже глубиной немногим более, чем ей по колено, дно которой было покрыто обычной зеленой травой, барахтался, вздрагивая от каждого нового вороньего крика огромный золотисто-коричневый, слегка прозрачный головастик. Головастик был таким большим, что трудно было поверить своим глазам - в самом толстом месте головы девочка едва ли смогла бы обхватить его руками. Головастик испуганно посмотрел на Николь большим черным глазом и попробовал глубже забиться под куст, помогая себе длинным сильным хвостом, но от этого только высунулся на берег - дальше убегать было некуда.
"Бедняга", - подумала Николь, - "Какая же ты рыба, ты же малек! Может быть, ты малек кита? Я слышала, что киты - очень крупные рыбы, сродни Левиафанам."
Несчастный Головастик забился так далеко под куст, как только позволяла лужа, обернул голову хвостом и принялся тихо вздрагивать, испуганно стреляя во все стороны выпуклыми черными очами. Николь бросила на берегу свою корзину, вползла к головастику под ароматный навес из бузинных ветвей и осторожно его погладила. На ощупь головастик был точно таким же, как все остальные головастики - гладким, прохладным и скользким - очень приятным и нежным. Головастик шлепнул хвостом, в точности как неуверенный в человеческой ласке щенок, и уставился на Николь обоими глазищами одновременно.
- Ну, не хнычь, малявка, - заявила Николь тоном, которым она обычно обращалась к малышу Жозефу, - Сейчас что-нибудь придумаем.
Она вылезла из-под куста и принялась собирать мелкие камни и шишки и кидаться в ворон. Ее броски не были особенно точными или сильными, но для того, чтобы разогнать стаю их хватило. С недовольным шумом и карканьем, птицы отправились искать себе более простую добычу, а Николь вернулась к головастику. Странное создание продолжало сидеть, плотно обернувшись хвостом, и разве что вздрагивало теперь реже.
- Пойдем, - позвала Николь, - вылезай, теперь тут безопасно, никто тебя не тронет.
Потом, задумавшись, чем бы привлечь головастика, она вспомнила о своем сухаре. Мальчишки, знавшие все на свете, и ловившие на головастиков рыбу, говорили ей, что у головастиков нет рта, но Николь не могла им поверить. Как же будет есть существо без рта, когда ему еще надо вырасти и превратиться в лягушку? Вынув из кармана корку, Николь стала осторожно крошить ее в воду. Головастик заинтересовался и подполз поближе, постепенно выбираясь на более глубокое место, где вода покрывала его уже целиком, а не на две трети, как под кустами. У этого головастика рот точно был.
- Ну и здоровая же лягушка из тебя получится! - сказала Николь, восхищенно разглядывая вылезшее на солнце большое гладкое существо, осторожно подбирающее размокшие в воде хлебные крошки.
- Как же мне отнести тебя в реку? Тут ты, пожалуй, не сможешь досидеть до тех пор, пока у тебя не вырастут лапы! Может, я понесу тебя в руках?
Николь примерилась и попыталась ухватить головастика поперек тела. Но он был очень скользкий и, к тому же, почти круглый, так что увернулся от нее одним ловким движением. Николь попыталась схватить его за хвост. Головастик метнулся и разом оказался на другом краю лужи, кося на Николь своим удивительным круглым оком, в котором на солнечном свету стали заметны маленькие золотистые искорки. Николь прыгнула за ним, но опять промахнулась, зато вымокла вся с ног до головы. Следующие полчаса Николь с хохотом носилась за головастиком по луже, а он убегал и уворачивался, иногда позволяя девочке ухватить себя за самый кончик хвоста, прежде, чем вырваться. В конце концов, они так замутили воду в луже, что она стала грязно-бурой, а вырванная с корнем трава сплавала по поверхности клочьями. Николь вылезла на берег, чтобы отжать мокрую одежду, а головастик принялся с грустным видом ползать по краю лужи, безуспешно пытаясь найти подходящее место, чтобы выбраться.
- Как же тебя сюда занесло, малыш? - спросила Николь, отдышавшись и заканчивая выкручивать передник. Но головастик, хоть и имел рот, ничего ей не ответил, только печально и выразительно посмотрел.
Задумавшись, Николь стала оглядываться вокруг в поисках чего-нибудь, что помогло бы ей спасти головастика такого размера из лужи, и тут взгляд ее упал на корзину.
- Я знаю, как тебе помочь! - заявила она ответственным тоном, и бросилась собирать наросшую у края леса мать-и-мачеху, листья которой так разрослись, что каждый из ни с успехом мог бы заменить девочке промокший насквозь чепец.
Потом не без сожаления, но решительно, Николь вытряхнула из корзины все, что насобирала, и выложила ее дно и стенки листьями.
- Вообще-то, так пекут рыбу, - сказала она головастику, заканчивая работу, - Но я тебя печь не буду, ты не бойся. Просто так ты не поцарапаешься о дно корзины - она у меня старая, и там много где торчат прутья.
Стащив корзину в воду, Николь положила ее на бок, отверстием к центру лужи и принялась загонять туда головастика. Корзина была большой, рассчитанной на взрослого человека, но головастик тоже был крупным, а кроме того, он не хотел в корзину. Корзина была темной, узкой и странно пахла, так что девочке стоило по-настоящему больших трудов загнать пугливое существо внутрь, а потом так быстро поставить корзину торчком, чтобы он не успел выпрыгнуть.
В корзине головастик лежал на подстилке из листьев, неловко подогнув под себя хвост и укоризненно смотрел на Николь своими бездонными очами.
- Не бойся, это не на долго! - заверила его девочка, кинула сверху оставшиеся несколько листьев, закрыла корзину крышкой и взгромоздила себе на плечо.
Нести корзину с головастиком было тяжело и неудобно, ремень врезался в плечи, его приходилось перехватывать и изо всех сил тянуть обеими руками вниз, край корзины больно бил сзади по лодыжкам, а еще Николь все время опасалась, что старая плетенка развалится, не выдержав какого-нибудь резкого движения головастика, и тогда она лишится не только единственного средства помочь удивительному существу, но и ценной в хозяйстве корзины, за которую тетка Магда с нее еще сто раз спросит. Николь брела через лес, останавливаясь каждые несколько шагов. Поход казался ей бесконечным, хотя проваливаясь пятками сквозь размокший дерн, она чувствовала, что земля постепенно понижается, и даже слышала где-то впереди тихий плеск. К тому времени, как Николь добрела до берега озера, колени у нее дрожали, в голове стучало и вся она чувствовала себя красной и горячей от натуги. С чувством глубочайшего облегчения Николь поставила корзину на узкую полосу песка на берегу, в просвете между двумя стенами рослых камышей, открыла крышку и с усилием опрокинула опасно захрустевшую плетенку на бок. Головастик стремительно выпрыгнул из своего заточения и нырнул в коричневатую, мутную от прошедших дождей воду.
Николь тяжело вздохнула и присела на корточки чтобы умыться. Солнечные зайчики заиграли на ее протянутых к воде руках, высоко в ветвях запела какая-то птичка из тех, что живут только в глубине леса. Головастик высунулся из воды обратно и хитро посмотрел на Николь.
- Ну что ты смотришь? Беги домой к своей маме-лягушке, дальше я тебя уже не понесу, - устало и немного сердито сказала девочка, но все-таки протянула руку, чтобы в последний раз погладить необычное создание.
Головастик как кошка потерся всем своим упругим гладким телом о ее ладонь и уплыл, вильнув напоследок в воде длинным хвостом. Николь вернулась к корзине, вытрясла из нее сослужившие свою службу листья, и принялась собираться. Солнце давно перевалило за полдень, хвороста у нее не было, и дома она предчувствовала огромный нагоняй.
- Постой, не уходи, - услышала она за спиной, когда уже поднималась по склону, - Позволь отблагодарить тебя!
Николь на всякий случай скрестила пальцы и осторожно повернулась. В воде, там, где по представлениям Николь, начиналась уже настоящая глубина, покачивалась красивая голова с длинными волосами, украшенная венком.
- Я не причиню тебе вреда, дитя, - продолжила ondine***, - Я только хочу поблагодарить тебя за то, что ты спасла малыша. Он пока слишком мал, чтобы выразить свою благодарность самостоятельно, но мы все очень, очень тебе признательны.
Русалка подплыла ближе и Николь увидела головастика, который смущенно и радостно вертелся и крутился в воде вокруг нее, в точности как малыш у материнской юбки. Николь снова поставила корзину на землю и присела на песок, стараясь, однако, не касаться воды. Просто так, на всякий случай. Она не была корыстной, но ей очень хотелось посмотреть на сокровища русалок. Ундина сделала подманивающий жест куда-то в сторону озера, и девочка увидела еще дюжину или около того жительниц озера, которые подплыли к мелководью, с удовольствием подставляя свои тела солнечным лучам, проходящим сквозь тонкий слой воды и играющим золотыми бликами на их чуть бронзовой от загара коже.
Голоса ундин были почти как человеческие, только более нежные и мягкие, совсем непохожие на грубый выговор жителей Хамо или соседних деревень. Каждая из них принесла с собой что-нибудь, предлагая Николь в подарок за спасение головастика. Одна достала из сумочки, сделанной из рыболовных сетей, красивое, но потемневшее серебряное зеркало римской работы, другая - золотое ожерелье с нежным балтийским янтарем, третья - горсть чистейшего белого речного жемчуга, четвертая - драгоценную чашу с клеймом Меровингов. Николь с восхищением смотрела на сокровища, но совершенно не представляла, что будет с ними делать, если они попадут к ней в руки. Наконец, последняя из русалок подплыла поближе и вытащила на мелководье целого человека. В ужасном испуге Николь посмотрела на утопленника и вдруг обнаружила, что знает его - эти светлые волосы, этот нос в россыпи веснушек, этот шрам на скуле могли принадлежать только Жильберу, молодому охотнику из ее деревни, пропавшему во время дождей.
- Если пожелаешь, дитя, мы отдадим тебе этого человека, - сказала главная русалка, - Его душа еще не отлетела достаточно далеко, и он может быть возвращен к жизни. Мне думается, это будет справедливой благодарностью.
- Пожалуйста, если вы можете - ответила Николь. Ей было так жалко смотреть на мертвого Жильбера, белого и холодного в промокшей одежде.
Русалка вытащила тело на мелководье так, чтобы лицо оказалось над водой. Она нежно провела рукой по растрепавшимся волосам, потрогала переносицу, лоб, осторожно прикоснулась к старому шраму. Николь со страхом увидела на боку мужчины небольшую, но очень красную рану. Русалка поцеловала ее своими красивыми бледными губами и глубокий рваный разрез закрылся, оставив по себе только шрам и окровавленную дыру на рубашке. Потом ундина наклонилась к голове Жильбера низко-низко и что-то тихонько прошептала прямо на ухо. Жильбер закашлялся и принялся бить по воде руками, пытаясь перевернуться на бок. Николь подскочила к нему и навалилась всем телом, помогая и поддерживая, пока он выкашливал воду. Пока охотник усаживался, судорожно хватаясь за ее руки, она оглянулась на озеро и увидела, как ундина прикладывает палец к губам прежде, чем нырнуть в глубину и потянуть за собой юлящего и шлепающего хвостом головастика.
Вести Жильбера домой было тяжело и долго, он едва волочил ноги и часто останавливался, чтобы откашляться еще и еще раз. Зато Николь успела придумать, как объяснить их появление в деревне, и даже втолковать необходимость сохранить секрет плохо соображающему и совершенно больному с виду охотнику. Конечно же, никакого хвороста она уже не набрала, но тетя Магда была так рада, что девочка вернулась из леса живой, что только обняла ее так крепко, что чуть не затрещали кости, и принялась укутывать, усаживать к огню и, в первый раз самого завтрака, кормить. Еще никогда самая обычная горячая похлебка не казалась Николь такой вкусной.
"Интересно, - подумала она, засыпая этим вечером в своей сухой и теплой постели, - Кто же все-таки выведется из такого большого головастика?"
___
*Hameau - выселки (фр.)
**demoiselles - стрекозы (фр.)
***ondine - русалка (фр.)
Николь шла по лесу, за спиной у нее болталась и била по ногам старая корзина для хвороста, и все было прекрасно. Дождь, ливший почти непрерывно всю прошлую неделю, и превративший деревушку Хамо* и ее возделанные окрестности в море грязи, наконец, прекратился. Солнце неспешно двигалось к зениту, согревая и просушивая листья, траву и землю под ними, и поэтому в воздухе стоял легкий пар и запах влажной зелени и цветов. Птицы высоко в ветвях распевали на все голоса, и Николь даже не пыталась вспомнить все их имена - это славка, это певчий дрозд, это малиновка, а это, наверное таинственные лесные птицы или феи, которые дурачат охотников и околдовывают прекрасных принцев, чтобы помочь им через сто лет встретить свою любимую. Мышка шмыгнула из-под босых ног Николь и скрылась в высокой траве, где-то неподалеку пыхтя протопал по своим делам еж, вдалеке промчался, треща ветвями кустов, кто-то крупный, скорее всего, олень. Арденнский лес, видавший на своем веку и легионы римлян, и орды германцев был занят своей собственной жизнью.
Николь тихо кралась между влажными стволами, неслышно ставя босые ноги на раскисшую землю и аккуратно обходя гнилые сучья и недавно нападавшие колючие ветки. Если идти так долго-долго, можно было в конце концов прийти на поляну фей или увидеть как demoiselles** танцуют в столбе солнечного света над речной заводью. Можно было бродить и бродить бесконечно среди вековых деревьев, как потерянная душа или призрак похищенного Лесным Царем. Это ощущение ей нравилось. Она чувствовала себя свободной, никому ничем прямо сейчас не обязанной, незаметной но не чужой, примерно как мышка, живущая в подполе зажиточного дома, само присутствие которой говорит о том, что в семье есть достаток. Николь шла и шла, постепенно наполняя свою корзину длинными, все еще сырыми из-за дождя, пахнущими мокрым деревом ветками с тонкой черной, легко отслаивающейся корой, когда ее внимание привлек необычно громкий птичий галдеж. Такой крик вороны, наверное, подняли бы над каким-нибудь раненным животным или кроликом, попавшим в силок. Воровать чужих кроликов считалось у них в деревне плохим делом, но Николь никак не могла удержаться, чтобы хотя бы не посмотреть. Фра Иероним, бенедиктинец, живший в деревне, не раз говорил Николь, что главным ее пороком является любопытство, или то, что тетка Магда называла "дурной головой".
Посреди небольшой топкой полянки, заросшей по краю люпинами и мать-и-мачехой, стояла набравшаяся за прошедшие дожди лужа, с одной стороны затененная сладко пахнущими кустами цветущей бузины. Вокруг лужи на кустах и на ветках деревьев расселась стайка ворон, нетерпеливо каркающих и прыгающих с места на место, а в луже ползало и шевелилось, пытаясь забиться поглубже в тень что-то большое.
"Неужели, рыба?" - подумала Николь, подходя ближе. Такая большая рыба, конечно, была бы знатной добычей, и гораздо более почетной, чем какой-то там хворост. Но откуда она там взялась? Может быть, приползла из реки или даже озера в глубине леса? Николь слышала о том, что некоторые рыбы умеют ползать в сырую погоду, особенно, во время сильных дождей, но не была уверена в том, как они это делают. Посмотреть на настоящую ползающую рыбу было бы гораздо интереснее, чем на кролика в петле или раненного оленя.
Однако, подойдя ближе и раздвинув ветки кустов, Николь обнаружила странное. В луже глубиной немногим более, чем ей по колено, дно которой было покрыто обычной зеленой травой, барахтался, вздрагивая от каждого нового вороньего крика огромный золотисто-коричневый, слегка прозрачный головастик. Головастик был таким большим, что трудно было поверить своим глазам - в самом толстом месте головы девочка едва ли смогла бы обхватить его руками. Головастик испуганно посмотрел на Николь большим черным глазом и попробовал глубже забиться под куст, помогая себе длинным сильным хвостом, но от этого только высунулся на берег - дальше убегать было некуда.
"Бедняга", - подумала Николь, - "Какая же ты рыба, ты же малек! Может быть, ты малек кита? Я слышала, что киты - очень крупные рыбы, сродни Левиафанам."
Несчастный Головастик забился так далеко под куст, как только позволяла лужа, обернул голову хвостом и принялся тихо вздрагивать, испуганно стреляя во все стороны выпуклыми черными очами. Николь бросила на берегу свою корзину, вползла к головастику под ароматный навес из бузинных ветвей и осторожно его погладила. На ощупь головастик был точно таким же, как все остальные головастики - гладким, прохладным и скользким - очень приятным и нежным. Головастик шлепнул хвостом, в точности как неуверенный в человеческой ласке щенок, и уставился на Николь обоими глазищами одновременно.
- Ну, не хнычь, малявка, - заявила Николь тоном, которым она обычно обращалась к малышу Жозефу, - Сейчас что-нибудь придумаем.
Она вылезла из-под куста и принялась собирать мелкие камни и шишки и кидаться в ворон. Ее броски не были особенно точными или сильными, но для того, чтобы разогнать стаю их хватило. С недовольным шумом и карканьем, птицы отправились искать себе более простую добычу, а Николь вернулась к головастику. Странное создание продолжало сидеть, плотно обернувшись хвостом, и разве что вздрагивало теперь реже.
- Пойдем, - позвала Николь, - вылезай, теперь тут безопасно, никто тебя не тронет.
Потом, задумавшись, чем бы привлечь головастика, она вспомнила о своем сухаре. Мальчишки, знавшие все на свете, и ловившие на головастиков рыбу, говорили ей, что у головастиков нет рта, но Николь не могла им поверить. Как же будет есть существо без рта, когда ему еще надо вырасти и превратиться в лягушку? Вынув из кармана корку, Николь стала осторожно крошить ее в воду. Головастик заинтересовался и подполз поближе, постепенно выбираясь на более глубокое место, где вода покрывала его уже целиком, а не на две трети, как под кустами. У этого головастика рот точно был.
- Ну и здоровая же лягушка из тебя получится! - сказала Николь, восхищенно разглядывая вылезшее на солнце большое гладкое существо, осторожно подбирающее размокшие в воде хлебные крошки.
- Как же мне отнести тебя в реку? Тут ты, пожалуй, не сможешь досидеть до тех пор, пока у тебя не вырастут лапы! Может, я понесу тебя в руках?
Николь примерилась и попыталась ухватить головастика поперек тела. Но он был очень скользкий и, к тому же, почти круглый, так что увернулся от нее одним ловким движением. Николь попыталась схватить его за хвост. Головастик метнулся и разом оказался на другом краю лужи, кося на Николь своим удивительным круглым оком, в котором на солнечном свету стали заметны маленькие золотистые искорки. Николь прыгнула за ним, но опять промахнулась, зато вымокла вся с ног до головы. Следующие полчаса Николь с хохотом носилась за головастиком по луже, а он убегал и уворачивался, иногда позволяя девочке ухватить себя за самый кончик хвоста, прежде, чем вырваться. В конце концов, они так замутили воду в луже, что она стала грязно-бурой, а вырванная с корнем трава сплавала по поверхности клочьями. Николь вылезла на берег, чтобы отжать мокрую одежду, а головастик принялся с грустным видом ползать по краю лужи, безуспешно пытаясь найти подходящее место, чтобы выбраться.
- Как же тебя сюда занесло, малыш? - спросила Николь, отдышавшись и заканчивая выкручивать передник. Но головастик, хоть и имел рот, ничего ей не ответил, только печально и выразительно посмотрел.
Задумавшись, Николь стала оглядываться вокруг в поисках чего-нибудь, что помогло бы ей спасти головастика такого размера из лужи, и тут взгляд ее упал на корзину.
- Я знаю, как тебе помочь! - заявила она ответственным тоном, и бросилась собирать наросшую у края леса мать-и-мачеху, листья которой так разрослись, что каждый из ни с успехом мог бы заменить девочке промокший насквозь чепец.
Потом не без сожаления, но решительно, Николь вытряхнула из корзины все, что насобирала, и выложила ее дно и стенки листьями.
- Вообще-то, так пекут рыбу, - сказала она головастику, заканчивая работу, - Но я тебя печь не буду, ты не бойся. Просто так ты не поцарапаешься о дно корзины - она у меня старая, и там много где торчат прутья.
Стащив корзину в воду, Николь положила ее на бок, отверстием к центру лужи и принялась загонять туда головастика. Корзина была большой, рассчитанной на взрослого человека, но головастик тоже был крупным, а кроме того, он не хотел в корзину. Корзина была темной, узкой и странно пахла, так что девочке стоило по-настоящему больших трудов загнать пугливое существо внутрь, а потом так быстро поставить корзину торчком, чтобы он не успел выпрыгнуть.
В корзине головастик лежал на подстилке из листьев, неловко подогнув под себя хвост и укоризненно смотрел на Николь своими бездонными очами.
- Не бойся, это не на долго! - заверила его девочка, кинула сверху оставшиеся несколько листьев, закрыла корзину крышкой и взгромоздила себе на плечо.
Нести корзину с головастиком было тяжело и неудобно, ремень врезался в плечи, его приходилось перехватывать и изо всех сил тянуть обеими руками вниз, край корзины больно бил сзади по лодыжкам, а еще Николь все время опасалась, что старая плетенка развалится, не выдержав какого-нибудь резкого движения головастика, и тогда она лишится не только единственного средства помочь удивительному существу, но и ценной в хозяйстве корзины, за которую тетка Магда с нее еще сто раз спросит. Николь брела через лес, останавливаясь каждые несколько шагов. Поход казался ей бесконечным, хотя проваливаясь пятками сквозь размокший дерн, она чувствовала, что земля постепенно понижается, и даже слышала где-то впереди тихий плеск. К тому времени, как Николь добрела до берега озера, колени у нее дрожали, в голове стучало и вся она чувствовала себя красной и горячей от натуги. С чувством глубочайшего облегчения Николь поставила корзину на узкую полосу песка на берегу, в просвете между двумя стенами рослых камышей, открыла крышку и с усилием опрокинула опасно захрустевшую плетенку на бок. Головастик стремительно выпрыгнул из своего заточения и нырнул в коричневатую, мутную от прошедших дождей воду.
Николь тяжело вздохнула и присела на корточки чтобы умыться. Солнечные зайчики заиграли на ее протянутых к воде руках, высоко в ветвях запела какая-то птичка из тех, что живут только в глубине леса. Головастик высунулся из воды обратно и хитро посмотрел на Николь.
- Ну что ты смотришь? Беги домой к своей маме-лягушке, дальше я тебя уже не понесу, - устало и немного сердито сказала девочка, но все-таки протянула руку, чтобы в последний раз погладить необычное создание.
Головастик как кошка потерся всем своим упругим гладким телом о ее ладонь и уплыл, вильнув напоследок в воде длинным хвостом. Николь вернулась к корзине, вытрясла из нее сослужившие свою службу листья, и принялась собираться. Солнце давно перевалило за полдень, хвороста у нее не было, и дома она предчувствовала огромный нагоняй.
- Постой, не уходи, - услышала она за спиной, когда уже поднималась по склону, - Позволь отблагодарить тебя!
Николь на всякий случай скрестила пальцы и осторожно повернулась. В воде, там, где по представлениям Николь, начиналась уже настоящая глубина, покачивалась красивая голова с длинными волосами, украшенная венком.
- Я не причиню тебе вреда, дитя, - продолжила ondine***, - Я только хочу поблагодарить тебя за то, что ты спасла малыша. Он пока слишком мал, чтобы выразить свою благодарность самостоятельно, но мы все очень, очень тебе признательны.
Русалка подплыла ближе и Николь увидела головастика, который смущенно и радостно вертелся и крутился в воде вокруг нее, в точности как малыш у материнской юбки. Николь снова поставила корзину на землю и присела на песок, стараясь, однако, не касаться воды. Просто так, на всякий случай. Она не была корыстной, но ей очень хотелось посмотреть на сокровища русалок. Ундина сделала подманивающий жест куда-то в сторону озера, и девочка увидела еще дюжину или около того жительниц озера, которые подплыли к мелководью, с удовольствием подставляя свои тела солнечным лучам, проходящим сквозь тонкий слой воды и играющим золотыми бликами на их чуть бронзовой от загара коже.
Голоса ундин были почти как человеческие, только более нежные и мягкие, совсем непохожие на грубый выговор жителей Хамо или соседних деревень. Каждая из них принесла с собой что-нибудь, предлагая Николь в подарок за спасение головастика. Одна достала из сумочки, сделанной из рыболовных сетей, красивое, но потемневшее серебряное зеркало римской работы, другая - золотое ожерелье с нежным балтийским янтарем, третья - горсть чистейшего белого речного жемчуга, четвертая - драгоценную чашу с клеймом Меровингов. Николь с восхищением смотрела на сокровища, но совершенно не представляла, что будет с ними делать, если они попадут к ней в руки. Наконец, последняя из русалок подплыла поближе и вытащила на мелководье целого человека. В ужасном испуге Николь посмотрела на утопленника и вдруг обнаружила, что знает его - эти светлые волосы, этот нос в россыпи веснушек, этот шрам на скуле могли принадлежать только Жильберу, молодому охотнику из ее деревни, пропавшему во время дождей.
- Если пожелаешь, дитя, мы отдадим тебе этого человека, - сказала главная русалка, - Его душа еще не отлетела достаточно далеко, и он может быть возвращен к жизни. Мне думается, это будет справедливой благодарностью.
- Пожалуйста, если вы можете - ответила Николь. Ей было так жалко смотреть на мертвого Жильбера, белого и холодного в промокшей одежде.
Русалка вытащила тело на мелководье так, чтобы лицо оказалось над водой. Она нежно провела рукой по растрепавшимся волосам, потрогала переносицу, лоб, осторожно прикоснулась к старому шраму. Николь со страхом увидела на боку мужчины небольшую, но очень красную рану. Русалка поцеловала ее своими красивыми бледными губами и глубокий рваный разрез закрылся, оставив по себе только шрам и окровавленную дыру на рубашке. Потом ундина наклонилась к голове Жильбера низко-низко и что-то тихонько прошептала прямо на ухо. Жильбер закашлялся и принялся бить по воде руками, пытаясь перевернуться на бок. Николь подскочила к нему и навалилась всем телом, помогая и поддерживая, пока он выкашливал воду. Пока охотник усаживался, судорожно хватаясь за ее руки, она оглянулась на озеро и увидела, как ундина прикладывает палец к губам прежде, чем нырнуть в глубину и потянуть за собой юлящего и шлепающего хвостом головастика.
Вести Жильбера домой было тяжело и долго, он едва волочил ноги и часто останавливался, чтобы откашляться еще и еще раз. Зато Николь успела придумать, как объяснить их появление в деревне, и даже втолковать необходимость сохранить секрет плохо соображающему и совершенно больному с виду охотнику. Конечно же, никакого хвороста она уже не набрала, но тетя Магда была так рада, что девочка вернулась из леса живой, что только обняла ее так крепко, что чуть не затрещали кости, и принялась укутывать, усаживать к огню и, в первый раз самого завтрака, кормить. Еще никогда самая обычная горячая похлебка не казалась Николь такой вкусной.
"Интересно, - подумала она, засыпая этим вечером в своей сухой и теплой постели, - Кто же все-таки выведется из такого большого головастика?"
___
*Hameau - выселки (фр.)
**demoiselles - стрекозы (фр.)
***ondine - русалка (фр.)