Сижу дома, болею, посему снова буду мучить вас мудрствованием лукавым.
Дочитала на прошлой неделе "Повесть о Доме Тайра" и теперь нет сил - хочу об этом поговорить.
Последняя часть "повести" - это чрезвычайно унылое перечисление того, кто, как, когда и где кого зарезал уже после окончательной победы Минамото. Читается это тяжело, подробности угнетают, чего стоит хотя бы описание того, как самураи Минамото рыскали по столице, хватая и убивая всех красивых детей. Делалось это из соображений того, что все Тайра были признанными красавцами, а значит красивые дети могут оказаться их отпрысками. С одной стороны, звучит диковато, с другой - если посчитать сколько раз покушались на Еритомо, властителя Камакуры без каких-либо законных оснований, то страшно даже подумать, во сколько раз больше было бы покушений, если бы хоть кто-то из Тайра действительно выжил. Впрочем, Рокудай-то, внук Сигэмори Тайра выжил. И именно обстоятельства его жизни и смерти сподвигли меня все это написать.
Жизнь Рокудая, которому тогда было нето 12, нето 14 лет, выпросил у Еритомо праведный Монгаку (удивительный, судя по всему, был человек!) в своей обычной грубой и не терпящей возражений манере. Судя по книге, Еритомо пытался даже прятаться от него, но от старого монаха было так запросто не отделаться. Но это все предисловие.
В "Повести..." многократно повторяются описания сцен пленения, содержания пленников под стражей, самоубийств и казней. При чем, по ходу повествования заметно, как меняется отношение рассказчика к тому, как люди воспринимают близкую смерть. Если в начале "Повести..." рассказчик сочувствует в том числе и малодушным, открыто демонстрирующим свой страх людям, то к концу суровый самурайский этикет уже диктует уважение только к тем, кто принимает неизбежную гибель с видимым равнодушием, и слезы становятся уместны только среди зрителей. При этом, за всю "Повесть..." встречается только один раз, когда исполнитель казни оказался неспособен выполнить свои обязанности, и то, это трактуется не как его личная слабость, а как чудо бодхисаттвы Каннон. (Самурай, который должен был отрубить голову Рокудаю внезапно ощутил дрожь во всем теле и потемнение в глазах, и попросил заменить его, но пока происходила замена, прискакал монах от праведного Монгаку с сообщением, что ничего рубить не нужно.)
В "Повести..." постоянно обсуждается вопрос жалости, сострадания и сочувствия. Но в понимании героев романа, эти чувства имеют очень мало общего с тем, что понимают под этими словами христиане. К примеру:
Тем более жестокими и лицемерными ублюдками смотрятся такие личности как Еритомо, властитель Камакуры, который считает позволительным для себя например, лгать в лицо пленным. Но он, впрочем, вообще прославился в веках. Братушку замочил, опять же, сцуко.
Последняя часть "повести" - это чрезвычайно унылое перечисление того, кто, как, когда и где кого зарезал уже после окончательной победы Минамото. Читается это тяжело, подробности угнетают, чего стоит хотя бы описание того, как самураи Минамото рыскали по столице, хватая и убивая всех красивых детей. Делалось это из соображений того, что все Тайра были признанными красавцами, а значит красивые дети могут оказаться их отпрысками. С одной стороны, звучит диковато, с другой - если посчитать сколько раз покушались на Еритомо, властителя Камакуры без каких-либо законных оснований, то страшно даже подумать, во сколько раз больше было бы покушений, если бы хоть кто-то из Тайра действительно выжил. Впрочем, Рокудай-то, внук Сигэмори Тайра выжил. И именно обстоятельства его жизни и смерти сподвигли меня все это написать.
Жизнь Рокудая, которому тогда было нето 12, нето 14 лет, выпросил у Еритомо праведный Монгаку (удивительный, судя по всему, был человек!) в своей обычной грубой и не терпящей возражений манере. Судя по книге, Еритомо пытался даже прятаться от него, но от старого монаха было так запросто не отделаться. Но это все предисловие.
В "Повести..." многократно повторяются описания сцен пленения, содержания пленников под стражей, самоубийств и казней. При чем, по ходу повествования заметно, как меняется отношение рассказчика к тому, как люди воспринимают близкую смерть. Если в начале "Повести..." рассказчик сочувствует в том числе и малодушным, открыто демонстрирующим свой страх людям, то к концу суровый самурайский этикет уже диктует уважение только к тем, кто принимает неизбежную гибель с видимым равнодушием, и слезы становятся уместны только среди зрителей. При этом, за всю "Повесть..." встречается только один раз, когда исполнитель казни оказался неспособен выполнить свои обязанности, и то, это трактуется не как его личная слабость, а как чудо бодхисаттвы Каннон. (Самурай, который должен был отрубить голову Рокудаю внезапно ощутил дрожь во всем теле и потемнение в глазах, и попросил заменить его, но пока происходила замена, прискакал монах от праведного Монгаку с сообщением, что ничего рубить не нужно.)
В "Повести..." постоянно обсуждается вопрос жалости, сострадания и сочувствия. Но в понимании героев романа, эти чувства имеют очень мало общего с тем, что понимают под этими словами христиане. К примеру:
- Проявить сочувствие и мягкосердечие к пленнику - значит приходить к нему в гости, совместно любоваться луной, ужинать и читать стихи, допускать к нему родных или даже в редких случаях, опускать его повидаться с родными - но отнюдь не отсрочить казнь или позволить ему сбежать.
- Сострадать тяжкой участи казнимого - значит пролить слезу в момент его смерти, сохранить написанное им стихотворение для антологии, послать за монахом для последнего наставления - но отнюдь не нарушить приказ ради сохранения его жизни или даже благоденствия души (пленному Тайра Сигэхире так и не позволили постричься в монахи несмотря на многочисленные просьбы).
Тем более жестокими и лицемерными ублюдками смотрятся такие личности как Еритомо, властитель Камакуры, который считает позволительным для себя например, лгать в лицо пленным. Но он, впрочем, вообще прославился в веках. Братушку замочил, опять же, сцуко.