О маленьком бельгийце.
Сериал о Пуаро будто путевые вёрсты моей жизни.
Вместе с ним мы становились старше. Помните, каким он был тогда? Костюм - чаще всего цвета голубиного крыла, или слоновой кости, или того чудного цвета с прихотливым названьем, который мы, простые люди, для краткости зовём чёрным; усы, коим позавидовал бы сам Робер де Монтескью, глаза - тёмные, блестящие как августовская ежевика, - маленький элегантный иностранец, утончённый и самовлюблённый, как все денди, экстравагантный чудак, уверенный в своей непогрешимости.
(слева направо: кинозвезда Макс Линдер, сами-знаете-кто и граф Робер де Монтескью (портрет работы Дж. Больдини)).
За Холмса мы можем не опасаться: он будет жить вечно. В расцвете дерзкой, огненной молодости, или в зрелости, полной поисков, скуки, триумфов и разочарований - он будет всегда, его судьба - удел супергероя.
Но Пуаро - смертный муж.
Конец пьесы всё ближе.
Изящная и ядовитая шутка Агаты Кристи, порядком уставшей от своего героя, из финальной сцены “Трагедии в трёх актах”:
“...Мистер Саттертуэйт заметно приободрился. Внезапно его поразила какая-то мысль, у него даже челюсть отвисла.
- Боже мой! - вскричал он. - До меня только сейчас дошло! Ведь отравленный коктейль мог выпить любой из нас! Это мог быть я!
- Нет, друг мой, все могло обернуться куда хуже.
- Как?!
- Это мог быть я, - сказал Эркюль Пуаро”,
- в кино превращается в трагический знак судьбы, memento mori: огни гаснут, герои уходят со сцены. Остаётся один Пуаро, и за спиной его - непроницаемая тьма.
***
Как раб жаждет тени, и как наёмник ждёт окончания работы своей,
так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне.
Книга Иова, 7:13.
Фильмы последних сезонов я не рискну назвать детективами: это рассказ об одиночестве, о худшей его форме - одиночестве среди людей. Каждый новый эпизод добавляет новых печальных красок в повесть о стареющем сыщике.
Много лет Пуаро по кирпичику возводил стены своей самодостаточности; сначала это было вынужденной мерой: он был беженцем в чужой стране, но с годами отчуждение вошло в привычку.
Он не жалок, нет, - по крайней мере, он сам убедил себя в этом, но судьба слишком часто находит бреши в его броне.
Одиночество Пуаро не похоже на кошачье одиночество Холмса: он не ницшеанский герой, и в каждой новой телеистории мы видим то, чего у Пуаро никогда не было: семьи, детей, никаких долговременных привязанностей.
Прожив много лет на краю чужих гнёзд, он был свидетелем того, как старели его друзья, как взрослели чужие дети, оперялись и покидали родные места, дабы найти своё счастье.
Герои, которые окружают сыщика - всего лишь случайные попутчики: все они рано или поздно оставят его, отправятся по своим делам, и только он один едет до конечной станции; все они - живой упрёк его существованию: молодые, весёлые, счастливые - они сбрасывают оковы несчастий, как деревья сбрасывают осенью листву, чтоб весной вновь облачиться в нарядную зелень.
В слепом, самозабвенном блаженстве юности даже лучшие, самые добрые и чуткие из героев - Кэтрин Грей из “Тайны “Голубого поезда”, Лин Маршдон из “Берега удачи”, лейтенат Колин Рейс из “Часов” - оставляют Пуаро, не обещая вернуться.
***
Уилл Ропер:
-Значит, ваш закон охраняет и Дьявола!
Томас Мор:
- Что поделать! Отменить закон в погоне за Дьяволом?
Ропер:
- Да! Ради этого можно отменить все законы!
Мор:
- А когда отменят последний закон и придёт Дьявол - где спрячешься ты, Ропер?
…
Ропер:
-Я давно подозревал это: вот он, кумир; закон - твой бог.
Мор:
- Ох, Ропер, какой же ты глупец! Господь - мой Бог. Но и Он мне кажется... загадкой.
И я не знаю, ни где Он, ни чего Он хочет...
Роберт Болт. Человек на все времена. Акт I, сцена 4.
Пуаро, созданный Дэвидом Суше, уже давно вырос из литературных рамок: комичный в своей серьёзности маленький детектив, постепенно избавляясь от архетипичности, знаковости образа, приобретает всё больше человеческих черт и в “Убийстве в Восточном экспрессе” превращается в героя высокой трагедии.
Этого следовало ожидать: создатели сериала вели нас к этому не один сезон, но “Восточный экспресс” звучит таким высоким, пронзительным, точным аккордом в симфонической истории Пуаро, что трудно представить: возможно ли сказать большее?
...Я слугам кровью вызолочу лица -
Чтоб их вина сверкала...
В начале фильма Пуаро раскрывает преступление в армейском подразделении: виновный офицер, дабы избежать позора, совершает самоубийство; от выстрела кровь, алая, яркая как крик - орошает лицо сыщика - маску ледяного гнева.
Фильм Сидни Люмета был блестящей иллюстрацией к уникальному в своём роде образцу жанра: двенадцать убийц и одна жертва.
Фильм Филиппа Мартина - это не детективная история, как “Макбет”, “Преступление и наказание” или рассказ о Каине и Авеле - хоть речь во всех случаях идёт об убийстве.
“Убийство в Восточном экспрессе” раскрывает один из самых давних и больших конфликтов в истории человечества: что выше - Человек или Закон?
Шерлок Холмс не раз сам был Судьёй, сам решал, какого наказания достоин преступник (и мы принимали его решение, и нам оно казалось справедливым); Пуаро всегда был орудием Правосудия: каковы бы ни были мотивы преступления, какими бы ни были корни греха - он следовал закону. И вот на исходе своих дней он сталкивается с неразрешимой проблемой, любое решение которой разрушительно и гибельно.
В финальной сцене Пуаро удаляется сквозь толпу пассажиров, сквозь строй полицейских, бледный до синевы, словно мёртвый внутри; и пусть глаза его выцвели - взгляд его темней полуночи.
Он не произносит ни слова, но мы чувствуем, что он переживает самый страшный момент в своей жизни, нам чудится, будто чётки из его руки вот-вот полетят в снег.
Это не терзания сломленной гордыни - “Пуаро не может ошибаться, Пуаро всегда прав!”
Это сомнение в мировом порядке вещей, крушение веры.
Это момент богооставленности: не Пуаро забыл о Боге, о нет, напротив, он слишком хорошо помнит о Нём, но это Бог покинул его. Маленький бельгиец остался один, не на Земле - во Вселенной.
Он идёт - медленно, тяжело - в ледяное, белоснежное безмолвие сербских гор, неся ад в своём сердце...
И кажется, что никогда над этим утром солнце не взойдёт...