Для меня всегда сложно облечь эмоции в слова; речь не всегда способна передать тончайшие оттенки чувств. Радость и любовь, волнение и гнев, превращённые в слово, раскрываются в интимной наготе, недопустимой для чужого восприятия. Останься пеной, Афродита…
Я - Скупой рыцарь и царь Кощей: мои впечатления - мой жемчуг, способный утратить свой переливчатый блеск под чужими взглядами.
Я жадно впитываю в себя мгновенья созерцания высокой фигуры, облачённой в чёрное (проклятые испанцы, из-за них европейская знать более века выглядела как стая воронов).
(до реставрационной расчистки)
Безусловно, он - англичанин. Узкие скулы, тонкие губы, длинный нос и рыжевато-русые волосы выдают в нём англосакса.
Его глаза - ничуть не серые: они - того невыразимого словами оттенка синего цвета, который бывает только у горлиц и спелой черники.
Он весь - сдерживаемый порыв; словно художник пригласил его позировать, тем самым отвлекая от чего-то важного. Кто ждёт его? Государственные мужи - для обсуждения дипломатических вопросов, или темноглазая La Bella - для целей иных, неназываемых, но от того не менее значимых?
Художник, маэстро, разве ты не видишь: он сейчас уйдёт, покинет тесные рамки картины?!
Я глазею на него, и мне кажется, будто он видит меня - и мне стыдно вдвойне: оттого, что кругом полно людей, невольно «подслушивающих» мои мысли, но более - оттого, что не хочу и не могу оторвать взгляда от его лица.
Чьим сыном ты был, чьим мужем, чьим отцом?
Всё, всё, ухожу, последнее мгновенье, последний раз смотрю на тебя, последний раз припадаю к чаше твоей красоты…
Синь! Естество небес - чертог Селены,
В покоях солнца сотканный альков,
Шатёр Атланта, полог неизменный
Лиловых, серых, сизых облаков.
Синь! Естество воды - у океана,
У рек, бегущих бездну наполнять,
Ни пене, ни камням, ни урагану
Врождённой этой сини не отнять.
Синь! ты в родстве с покровом рощ зелёных
И, с изумрудом трав обручена,
Ты ворожишь фиалками на склонах.
Как ты искусно чертишь письмена
Резных теней! Но взгляды синих глаз
Сильней всего приковывают нас!
Джон Китс.