(no subject)
Русское консульство в Нью-Йорке - муха, застывшая в янтаре. Все тут мраморно-гранитное, позолоченное и бронзовое. И сорок лет назад, и двадцать, и через двадцать будет то же самое. Ну только если еще какую-нибудь полезную утилитарную конструкцию поставят, сэкономив на материалах, как вот бывший когда-то пропорциональным холл с камином перегородили картонной стенкой с плексигласовыми (пуленепробиваемыми?) окошками, за которые в рядок усадили паспортных женщин, а камин теперь за ними торчит нелепой декорацией, а люстра, огромная, тяжелая, висит над головами граждан, как неразорвавшаяся позолоченная бомба. Гипсовые финтифлюшки по периметру перегородки должны бы мирить картонную дешевку с изначальным имперским стилем, но им это плохо удается.
Впускают не сразу - места мало. Поэтому мы стоим в очереди, глядя друг на друга исподтишка, по глазам, по одежде читаем истории жизней, очевидные и невероятные, жаримся под июльским солнцем, потому что навес у входа тоже на всех не рассчитан, а паспорта консульство выдает по рабочим дням с двух до четырех, в пятницу до трех. Нас много, оно одно, так-то.
Ну здравствуй, Родина.
Представитель Родины, регулирующий очередь, хмур - костюм с галстуком не самая приятная одежда в Нью-Йорке в июле. Так что его можно понять, я бы тоже не улыбалась. Каждый вновь прибывающий, увидев хвост человек в двадцать, надеется обмануть судьбу, и с вопросом - а вот получить готовый паспорт...- направляется было к дверям, но кто ж его пропустит. Мы стоим, и вы постойте. Без записи, да, но не без очереди.
Приезжает Ауди, новая черная семерка, лихо становится, мало того, что прямо под знак "стоять нельзя никогда и никому", так еще и напротив гидранта. Ну точно наш человек. Так и есть, после стандартной попытки влезть вперед всех в дверь, кавказского (конкретно кавказского, а не кокейжн в смысле, белый, как тут чаще всего имеют в виду) вида гражданин смирно становится в конец очереди. Интересно, он вообще в курсе, во сколько ему может обойтись такая парковка? Хотя тут тоже есть такие, которым все равно.
Почему-то в основном в очереди женщины. Русские женщины, молодые и не очень, вроде бы разные, но когда вместе, внезапно очевидно, как мы похожи - нас нарисовал акварелью художник с начальной стадией Паркинсона: линии нечеткие, тонкие, нерезкие. Тонкие волосы, брови, морщинки, прозрачные глаза, рты скорбные, тревожные. Руки беспокойные. Вот она села, зачем-то листает старый паспорт, пальцы дрожат. Убрала в сумку, опять вытащила. Объявляют:... Ольга Сергеевна. Подскакивает, бежит к окошку, паспортная женщина механическим голосом объясняет, что надо это и это, ах, а я оставила в ячейке вместе с телефоном, я буду через пять секунд! Идет по мраморному полу, акварельная и нежная, а каблуки стучат, как асфальтодробилка, отдаваясь в голове звонким эхом. Потому что вся эта акварель - маскировочная окраска танка Т-34, проходимого, маневренного и подвижного.
Кавказский человек и внутри помещения пытается без очереди проникнуть к плексигласовому окошку с какими-то мутными вопросами про брата, то ли свата, который потерял паспорт "где-то в лосанжылисе, да думаю"; паспортная женщина на кавказский напор не ведется и отправляет его дожидаться вызова среди всех остальных.
Жители Брайтона в консульстве гости редкие, они там или вообще без русских документов обходятся, или в принципе их не имели, потому что русский язык единственное, что им досталось в наследство от развалившейся империи; поэтому тетя брайтонского вида - кофта в цветах и стразах, прическа из искусственных черных кудрей и мощный макияж - выглядит как неожиданная пальма в сосновом лесу. Пальма появилась последней, все стулья уже заняты соснами, потоптавшись на пороге, растерянно встала в угол и замерла.
Все, три часа - больше никого не пускают. Родина торопится отделаться от нас, поэтому, кроме товарищей за плексигласом, с нами начинают общаться дополнительные товарищи прямо в холле, бесстрашно выходя из внутренних помещений, голыми руками приносят наши новенькие паспорта, передают нам, ненадежным и опасным. И тепло становится на душе от такого доверия.
Получила.
Слетаю в августе к своим.
До свидания, Родина.
Впускают не сразу - места мало. Поэтому мы стоим в очереди, глядя друг на друга исподтишка, по глазам, по одежде читаем истории жизней, очевидные и невероятные, жаримся под июльским солнцем, потому что навес у входа тоже на всех не рассчитан, а паспорта консульство выдает по рабочим дням с двух до четырех, в пятницу до трех. Нас много, оно одно, так-то.
Ну здравствуй, Родина.
Представитель Родины, регулирующий очередь, хмур - костюм с галстуком не самая приятная одежда в Нью-Йорке в июле. Так что его можно понять, я бы тоже не улыбалась. Каждый вновь прибывающий, увидев хвост человек в двадцать, надеется обмануть судьбу, и с вопросом - а вот получить готовый паспорт...- направляется было к дверям, но кто ж его пропустит. Мы стоим, и вы постойте. Без записи, да, но не без очереди.
Приезжает Ауди, новая черная семерка, лихо становится, мало того, что прямо под знак "стоять нельзя никогда и никому", так еще и напротив гидранта. Ну точно наш человек. Так и есть, после стандартной попытки влезть вперед всех в дверь, кавказского (конкретно кавказского, а не кокейжн в смысле, белый, как тут чаще всего имеют в виду) вида гражданин смирно становится в конец очереди. Интересно, он вообще в курсе, во сколько ему может обойтись такая парковка? Хотя тут тоже есть такие, которым все равно.
Почему-то в основном в очереди женщины. Русские женщины, молодые и не очень, вроде бы разные, но когда вместе, внезапно очевидно, как мы похожи - нас нарисовал акварелью художник с начальной стадией Паркинсона: линии нечеткие, тонкие, нерезкие. Тонкие волосы, брови, морщинки, прозрачные глаза, рты скорбные, тревожные. Руки беспокойные. Вот она села, зачем-то листает старый паспорт, пальцы дрожат. Убрала в сумку, опять вытащила. Объявляют:... Ольга Сергеевна. Подскакивает, бежит к окошку, паспортная женщина механическим голосом объясняет, что надо это и это, ах, а я оставила в ячейке вместе с телефоном, я буду через пять секунд! Идет по мраморному полу, акварельная и нежная, а каблуки стучат, как асфальтодробилка, отдаваясь в голове звонким эхом. Потому что вся эта акварель - маскировочная окраска танка Т-34, проходимого, маневренного и подвижного.
Кавказский человек и внутри помещения пытается без очереди проникнуть к плексигласовому окошку с какими-то мутными вопросами про брата, то ли свата, который потерял паспорт "где-то в лосанжылисе, да думаю"; паспортная женщина на кавказский напор не ведется и отправляет его дожидаться вызова среди всех остальных.
Жители Брайтона в консульстве гости редкие, они там или вообще без русских документов обходятся, или в принципе их не имели, потому что русский язык единственное, что им досталось в наследство от развалившейся империи; поэтому тетя брайтонского вида - кофта в цветах и стразах, прическа из искусственных черных кудрей и мощный макияж - выглядит как неожиданная пальма в сосновом лесу. Пальма появилась последней, все стулья уже заняты соснами, потоптавшись на пороге, растерянно встала в угол и замерла.
Все, три часа - больше никого не пускают. Родина торопится отделаться от нас, поэтому, кроме товарищей за плексигласом, с нами начинают общаться дополнительные товарищи прямо в холле, бесстрашно выходя из внутренних помещений, голыми руками приносят наши новенькие паспорта, передают нам, ненадежным и опасным. И тепло становится на душе от такого доверия.
Получила.
Слетаю в августе к своим.
До свидания, Родина.