...МАЛЬЧИК БРОНЗОВЫЙ, ВОТ ТАКОЙ, КАК ЗАДУМАЛА ТЫ МЕНЯ...
Сегодня, 14 марта, 110 лет со дня рождения участника Отечественной, поэта Павла Николаевича Шубина.
Здесь - его стихи и его фотографии.
Многие фотографии не публиковались никогда.
Ряд стихов в двухтомнике, что мы готовим сейчас к печати, тоже выйдут впервые.
Да и те, что публиковались когда-то - почти позабыты. Книги Шубина в постсоветской России не выходили почти тридцать лет.
Да, и примечание.
Упомянутая в стихах Елена Лунц - это его жена. Известная скрипачка сталинского времени. У них с Шубиным был сын.
ПЕСНЯ
У него рубашка
Глаз не отвести.
У него на рубке шашка,
Как лоза свистит,
(Да) - как лоза свистит,
(Да) - серебром блестит,
Злую вражью голову
Встретит - не простит.
Конь его летучий
Выкормлен овсом.
Нет его винтовки лучше
На Дону на всём:
(Эх) - птичью красоту
(Эх) - губит налету,
Волос из косы моей
Режет за версту.
Погляди, девица,
Погляди, постой:
В сте́пу кру́жится Жар-Птица
Над полынь-травой,
(Да) - над полынь-травой,
(Да) - по-над головой.
Не её ль за балкою
Чалил милый мой?
Вороное дуло
Полымем ожгло.
Нарезною пулей сдуло
Красное крыло,
(Эх) - на версту одну,
(Эх) - в глубину ко дну,
Потонула Птица-Жар
Во синëм Дону.
Ой, огонь в кринице
Голубой - не жгуч, -
То плывёт крыло Жар-Птицы
Между дымных туч;
Рыбой золотой
Ходит под водой...
Ты стояла-думала -
Месяц молодой.
1937
НЕМЕЦ
Ты валяешься в канаве,
Немчик с кукольным лицом,
Ты к земле приштопан на́век
Русским сумрачным свинцом.
Пусть бежит ещё на гравий
Крови чёрная струя, -
Пачка блёклых фотографий -
Повесть прошлая твоя:
Ты в Ростове пьёшь абрау,
В Курске жаришь петуха,
Мать твоя, седая фрау,
Носит русские меха.
Трое братьев с неизбежной
Пулей встретились в бою,
Ты последний, самый нежный,
Свято помнишь мать свою:
Шлёшь посылки, шлёшь подарки -
С дамских ножек башмаки,
Полотно смоленской марки,
Ленинградские чулки.
Ходит старая, скучая,
Половицами скрипя,
Плачет старая ночами,
Бога молит за тебя.
Но судьбу твою означил
Не германский бог, не бес,
А рязанец-автоматчик
По дороге в Киркинес.
Ты, к земле припавши ухом,
Слышишь? В Пруссии твоей
Одинокая старуха
Кличет мёртвых сыновей;
Для неё ты всех милее,
Всех добычливее был…
Ох, как я сейчас жалею,
Что не я тебя убил!
Ноябрь 1944 г.
Киркинес, Норвегия.
СНЕГ ИДЁТ
Это было в снегах и вьюгах,
В нестерпимые холода,
В волчьих далях,
В лесных яругах,
В незапамятные года…
На оси замерзает компас -
Ногтем в стёклышко барабань!
Прорубается конный корпус
Из-под Вишеры на Любань.
Без обозов не пропадая,
Без орудий летят полки,
К гривам спутанным припадая,
Пулемётчики бьют с луки:
Бездорожный разбег метелиц
Водит конников по тылам,
И разваливается немец,
Перерубленный пополам;
И слыхать уже вечерами:
В глухих далях лесной зари
Отзываются им громами
Ленинградские пушкари.
Стонут раненые на вьюках,
Торфяная дымит вода…
Это было в снегах и вьюгах
В незапамятные года.
Кони бешеные летели
Стороною моей льняной,
Лес в серебряной канители
Стыл под розовою луной…
Заживились рубцы на теле,
Только памяти нет иной.
Ей сегодня опять не спится,
И не знает она сама,
Сколько зим ещё будет длиться
Бесконечная та зима.
Начала
И всю ночь валится
Снега сонная кутерьма…
Вот и снова мы - постояльцы
Седоусого декабря,
В горностаевом одеяльце
Спит за сосенками заря.
1944
ЧЁРНОЕ ПЛАМЯ
(Цикл)
1
Утешителям не поверишь,
А молиться ты не умеешь;
Горе горем до дна измеришь.
Не заплачешь - окаменеешь.
Злее старости, горше дыма,
Горячее пустынь горячих
Ночь и две проклубятся мимо
Глаз распахнутых и незрячих.
Всё - как прежде: стена стеною,
Лампа лампою, как бывало...
Здесь ты радовалась со мною,
Молодела и горевала.
А отныне всё по-иному:
День дотлеет, и год промчится,
Постоялец прибьётся к дому,
Да хозяин не постучится.
24 ноября 1944 г.
2
Я не предмет воспоминаний,
Я - плоть и кровь, я - наяву,
Я исполнением желаний,
А не желаньями живу.
И если я в разлуке лютой
Три года тело ждал твоё,
То жизнь - вот эта вот минута,
Всё прочее - небытиё.
21 апреля 1944 г.
Мурманские Ворота
3
Окно затянуто парчой,
И смутным сном пурги
Сама зима через плечо
Глядит в мои стихи.
Как я шепчу, глухонемой,
Наедине с тоской,
С такой тоской, с такою тьмой,
С бессонницей такой!
Как медленно горит табак,
И никнет голова,
И остывают на губах
Неслышные слова.
Они, как мёртвая земля,
Как ночь, как вихри с крыш,
Взывают, всей тщетой моля,
Всей тишиной: услышь!
- Услышь! Я жив ещё пока!
Зачем мне быть травой,
Землёю, тленьем… Что - века,
Когда сейчас я - твой!
Умру - тебя не уступлю,
Не в песне - наяву,
Я так - живу, пока люблю,
Люблю, пока живу!
20 декабря 1944 г.
Ярославль
4
Нет, я не верю в то, что ты была.
Ты - музыка, а я глухого глуше,
И даже память выжжена дотла,
И тупостью перекосило душу.
И всё-таки живу. Ещё живу.
Меня зовёт конец моей дороги,
Когда я тенью встану наяву
В последний раз на дорогом пороге.
О, как он был желанен и далёк -
Заветный сон мой, угол полунищий,
На коврике стенном, где спит сынок,
Изба, лиса и серый волк-волчище.
И ты. И всё. Мой дальний путь в ночи.
А я ещё молюсь простому чуду -
Тебе, чужой… А ты молчи, молчи,
Не говори!.. Я только на минуту.
Сентябрь 1944 г.
Лаймола
5.
ЧАКОНА
… А где-то передёрнулись педали
И клавишей прозрачный ручеёк,
Как ветерок, прощебетал у щёк.
И по-цыгански струны зарыдали.
По нашей, кровью залитой траншее
Лягушкой скачет мутная луна,
Но нас не слышит радиоволна,
И скрипка скорбной болью хорошеет.
И верой изуверской, темнолицей,
Она меня из тишины зовёт,
И я молчу не потому, что мёртв,
А чтоб тебе не помешать молиться.
1944
Самбатукса
6
Есть у каждого в жизни
Такая черта,
За которою, кажется,
Нет ни черта,
Ни знакомых богов,
Ни запретных границ,
Окаянного сызмальства
Окрика: «Цыц!»
Только есть человек,
Словно ива, простой…
Это - грёза,
А мир не бывает пустой.
Я однажды шагнул
За проклятый порог
И тебя потерял
И себя не сберёг.
1944
Вяртсиля
7
Е. Лунц
Из ящиков и бочек,
Изверженных со дна,
Мой тихий гроб сколочен
На камне Кильдина.
В нём можно распрямиться
В полроста как-нибудь,
Заснуть или напиться
И ноги протянуть.
Не пьётся и не спится -
Шепчись с окном пустым,
Здесь трудно стать убийцей,
Но можно стать святым.
Вода долбит, как дятел,
По камню-голышу,
Пока ещё не спятил -
Сижу, стихи пишу.
А скалы мылит ветер
Пургою добела…
Как странно, что на свете
Когда-то ты была.
И детство. И салазки.
И предрассветный бор.
Нет, я печальней сказки
Не слышал до сих пор!
Я этих слов недобрых
Обличие забыл:
В пустых китовых рёбрах
От века ветер выл!
И мёртвый пепел снега,
И молчаливый бред
Камней и туч - от века,
Иного мира - нет!
Не памятью-подачкой,
А бурями дыша,
Жива медвежьей спячкой
Косматая душа.
Но и во сне тревожа
Случившимся в былом,
Летит та бровь, что схожа
С распахнутым крылом…
О, как горька калина
Твоих лукавых губ!
… И вновь рассвет, как льдина,
Как море - пуст и скуп.
Справляют чайки свадьбы,
С утра стоит галдёж…
Собаку приласкать бы,
Да где её найдёшь!
Всю жизнь встречал - не встретил,
Искал - не отыскал.
Остался только ветер
На чёрных зубьях скал,
Да родственный Икару
Тоскою об ином -
Волны зелёный парус,
Бегущий за окном.
2 ноября 1944
Кола
В АТАКЕ
Погоди… Дай припомнить… Стой, -
Мы кричали “ура”, потом
Я свалился в окоп пустой
С развороченным животом.
Крови красные петушки
Выбегали навстречу дню,
Сине-розовые кишки
Выползали на пятерню.
И с плеча на плечо башка
Перекидывалась, трясясь,
Как у бонзы или божка,
Занесённого в эту грязь.
Где-то стонущий крик “ура”.
Но сошёл и отхлынул бой…
Здравствуй, матерь-земля, пора:
Возвращаюсь к тебе - тобой.
Ты кровавого праха горсть
От груди своей не отринь,
Не как странник и не как гость -
Шёл я в громе твоих пустынь.
Я хозяином шёл на смерть,
Сам приученный убивать,
Для того чтобы жить и сметь,
Чтобы лучшить и открывать.
Над рассветной твоей рекой
Встанет завтра цветком огня
Мальчик бронзовый - вот такой,
Как задумала ты меня.
И за то, что последним днём
Не умели мы дорожить,
Воскреси меня завтра в нём,
Я его научу, как жить!
23 марта 1945 г.
Хобей
***
Унося к Магнитогорску
Жалостный дымок берёз,
Углей розовую горстку
В ночь просыпал паровоз.
Это мне дымок и пепел,
Стадом пахнущий вокзал:
Губ твоих дыханья не пил,
Не прощался и не звал.
Пред тобою птичьи дали,
Звёзд бессонные посты,
За тобой прохохотали
Одинокие мосты.
Только пепел мне остался,
Да и тот похолодел:
Не знакомился, не знался,
Только издали глядел.
С полки скорого вагона
Ты родному, своему,
Так беспомощно и сонно
Улыбаешься во тьму.
Я во сне летучем не был,
И отныне мне близка
Поседевшая, как пепел,
Непонятная тоска.
15 апреля 1945 г.
Яр.
РАССВЕТ
Горела заря,
Как полотнище нашего флага,
Эльбрус через море
Увидел хребет Аю-Дага.
Горбатый крымчанин,
Как кит, занесённый на берег,
Дремал, словно в пене,
В серебряных облачных перьях;
И ветер Ливадии
В гости бежал к осетинам,
И волны спешили
К широким кавказским долинам:
Они у форштевня
Вздувались тугими крылами,
В которых играло
Осеннего золота пламя,
И гасли вдали,
Бормоча упоённо и сладко,
Лениво вползая
Шуршащею складкой на складку.
А палуба пела,
Звенели упругие тали,
И тонны кефали
На стрелах подъёмных
Взлетали.
И в груде добычи,
У ног голосистых рыбачек,
Играл загорелый,
Совсем ещё маленький мальчик.
И ветер Кавказа
Стремился к Ливадии в гости,
И гладил в корзинах
Вина бархатистые грозди,
В возах - помидоры,
Как алого пламени слитки,
И ворохи яблок
У каждой садовой калитки.
И щедрой хозяйкой
На празднике
Родина наша
Во славу труда
Поднимала заздравную чашу...
24 ноября 1949 г
Здесь - его стихи и его фотографии.
Многие фотографии не публиковались никогда.
Ряд стихов в двухтомнике, что мы готовим сейчас к печати, тоже выйдут впервые.
Да и те, что публиковались когда-то - почти позабыты. Книги Шубина в постсоветской России не выходили почти тридцать лет.
Да, и примечание.
Упомянутая в стихах Елена Лунц - это его жена. Известная скрипачка сталинского времени. У них с Шубиным был сын.
ПЕСНЯ
У него рубашка
Глаз не отвести.
У него на рубке шашка,
Как лоза свистит,
(Да) - как лоза свистит,
(Да) - серебром блестит,
Злую вражью голову
Встретит - не простит.
Конь его летучий
Выкормлен овсом.
Нет его винтовки лучше
На Дону на всём:
(Эх) - птичью красоту
(Эх) - губит налету,
Волос из косы моей
Режет за версту.
Погляди, девица,
Погляди, постой:
В сте́пу кру́жится Жар-Птица
Над полынь-травой,
(Да) - над полынь-травой,
(Да) - по-над головой.
Не её ль за балкою
Чалил милый мой?
Вороное дуло
Полымем ожгло.
Нарезною пулей сдуло
Красное крыло,
(Эх) - на версту одну,
(Эх) - в глубину ко дну,
Потонула Птица-Жар
Во синëм Дону.
Ой, огонь в кринице
Голубой - не жгуч, -
То плывёт крыло Жар-Птицы
Между дымных туч;
Рыбой золотой
Ходит под водой...
Ты стояла-думала -
Месяц молодой.
1937
НЕМЕЦ
Ты валяешься в канаве,
Немчик с кукольным лицом,
Ты к земле приштопан на́век
Русским сумрачным свинцом.
Пусть бежит ещё на гравий
Крови чёрная струя, -
Пачка блёклых фотографий -
Повесть прошлая твоя:
Ты в Ростове пьёшь абрау,
В Курске жаришь петуха,
Мать твоя, седая фрау,
Носит русские меха.
Трое братьев с неизбежной
Пулей встретились в бою,
Ты последний, самый нежный,
Свято помнишь мать свою:
Шлёшь посылки, шлёшь подарки -
С дамских ножек башмаки,
Полотно смоленской марки,
Ленинградские чулки.
Ходит старая, скучая,
Половицами скрипя,
Плачет старая ночами,
Бога молит за тебя.
Но судьбу твою означил
Не германский бог, не бес,
А рязанец-автоматчик
По дороге в Киркинес.
Ты, к земле припавши ухом,
Слышишь? В Пруссии твоей
Одинокая старуха
Кличет мёртвых сыновей;
Для неё ты всех милее,
Всех добычливее был…
Ох, как я сейчас жалею,
Что не я тебя убил!
Ноябрь 1944 г.
Киркинес, Норвегия.
СНЕГ ИДЁТ
Это было в снегах и вьюгах,
В нестерпимые холода,
В волчьих далях,
В лесных яругах,
В незапамятные года…
На оси замерзает компас -
Ногтем в стёклышко барабань!
Прорубается конный корпус
Из-под Вишеры на Любань.
Без обозов не пропадая,
Без орудий летят полки,
К гривам спутанным припадая,
Пулемётчики бьют с луки:
Бездорожный разбег метелиц
Водит конников по тылам,
И разваливается немец,
Перерубленный пополам;
И слыхать уже вечерами:
В глухих далях лесной зари
Отзываются им громами
Ленинградские пушкари.
Стонут раненые на вьюках,
Торфяная дымит вода…
Это было в снегах и вьюгах
В незапамятные года.
Кони бешеные летели
Стороною моей льняной,
Лес в серебряной канители
Стыл под розовою луной…
Заживились рубцы на теле,
Только памяти нет иной.
Ей сегодня опять не спится,
И не знает она сама,
Сколько зим ещё будет длиться
Бесконечная та зима.
Начала
И всю ночь валится
Снега сонная кутерьма…
Вот и снова мы - постояльцы
Седоусого декабря,
В горностаевом одеяльце
Спит за сосенками заря.
1944
ЧЁРНОЕ ПЛАМЯ
(Цикл)
1
Утешителям не поверишь,
А молиться ты не умеешь;
Горе горем до дна измеришь.
Не заплачешь - окаменеешь.
Злее старости, горше дыма,
Горячее пустынь горячих
Ночь и две проклубятся мимо
Глаз распахнутых и незрячих.
Всё - как прежде: стена стеною,
Лампа лампою, как бывало...
Здесь ты радовалась со мною,
Молодела и горевала.
А отныне всё по-иному:
День дотлеет, и год промчится,
Постоялец прибьётся к дому,
Да хозяин не постучится.
24 ноября 1944 г.
2
Я не предмет воспоминаний,
Я - плоть и кровь, я - наяву,
Я исполнением желаний,
А не желаньями живу.
И если я в разлуке лютой
Три года тело ждал твоё,
То жизнь - вот эта вот минута,
Всё прочее - небытиё.
21 апреля 1944 г.
Мурманские Ворота
3
Окно затянуто парчой,
И смутным сном пурги
Сама зима через плечо
Глядит в мои стихи.
Как я шепчу, глухонемой,
Наедине с тоской,
С такой тоской, с такою тьмой,
С бессонницей такой!
Как медленно горит табак,
И никнет голова,
И остывают на губах
Неслышные слова.
Они, как мёртвая земля,
Как ночь, как вихри с крыш,
Взывают, всей тщетой моля,
Всей тишиной: услышь!
- Услышь! Я жив ещё пока!
Зачем мне быть травой,
Землёю, тленьем… Что - века,
Когда сейчас я - твой!
Умру - тебя не уступлю,
Не в песне - наяву,
Я так - живу, пока люблю,
Люблю, пока живу!
20 декабря 1944 г.
Ярославль
4
Нет, я не верю в то, что ты была.
Ты - музыка, а я глухого глуше,
И даже память выжжена дотла,
И тупостью перекосило душу.
И всё-таки живу. Ещё живу.
Меня зовёт конец моей дороги,
Когда я тенью встану наяву
В последний раз на дорогом пороге.
О, как он был желанен и далёк -
Заветный сон мой, угол полунищий,
На коврике стенном, где спит сынок,
Изба, лиса и серый волк-волчище.
И ты. И всё. Мой дальний путь в ночи.
А я ещё молюсь простому чуду -
Тебе, чужой… А ты молчи, молчи,
Не говори!.. Я только на минуту.
Сентябрь 1944 г.
Лаймола
5.
ЧАКОНА
… А где-то передёрнулись педали
И клавишей прозрачный ручеёк,
Как ветерок, прощебетал у щёк.
И по-цыгански струны зарыдали.
По нашей, кровью залитой траншее
Лягушкой скачет мутная луна,
Но нас не слышит радиоволна,
И скрипка скорбной болью хорошеет.
И верой изуверской, темнолицей,
Она меня из тишины зовёт,
И я молчу не потому, что мёртв,
А чтоб тебе не помешать молиться.
1944
Самбатукса
6
Есть у каждого в жизни
Такая черта,
За которою, кажется,
Нет ни черта,
Ни знакомых богов,
Ни запретных границ,
Окаянного сызмальства
Окрика: «Цыц!»
Только есть человек,
Словно ива, простой…
Это - грёза,
А мир не бывает пустой.
Я однажды шагнул
За проклятый порог
И тебя потерял
И себя не сберёг.
1944
Вяртсиля
7
Е. Лунц
Из ящиков и бочек,
Изверженных со дна,
Мой тихий гроб сколочен
На камне Кильдина.
В нём можно распрямиться
В полроста как-нибудь,
Заснуть или напиться
И ноги протянуть.
Не пьётся и не спится -
Шепчись с окном пустым,
Здесь трудно стать убийцей,
Но можно стать святым.
Вода долбит, как дятел,
По камню-голышу,
Пока ещё не спятил -
Сижу, стихи пишу.
А скалы мылит ветер
Пургою добела…
Как странно, что на свете
Когда-то ты была.
И детство. И салазки.
И предрассветный бор.
Нет, я печальней сказки
Не слышал до сих пор!
Я этих слов недобрых
Обличие забыл:
В пустых китовых рёбрах
От века ветер выл!
И мёртвый пепел снега,
И молчаливый бред
Камней и туч - от века,
Иного мира - нет!
Не памятью-подачкой,
А бурями дыша,
Жива медвежьей спячкой
Косматая душа.
Но и во сне тревожа
Случившимся в былом,
Летит та бровь, что схожа
С распахнутым крылом…
О, как горька калина
Твоих лукавых губ!
… И вновь рассвет, как льдина,
Как море - пуст и скуп.
Справляют чайки свадьбы,
С утра стоит галдёж…
Собаку приласкать бы,
Да где её найдёшь!
Всю жизнь встречал - не встретил,
Искал - не отыскал.
Остался только ветер
На чёрных зубьях скал,
Да родственный Икару
Тоскою об ином -
Волны зелёный парус,
Бегущий за окном.
2 ноября 1944
Кола
В АТАКЕ
Погоди… Дай припомнить… Стой, -
Мы кричали “ура”, потом
Я свалился в окоп пустой
С развороченным животом.
Крови красные петушки
Выбегали навстречу дню,
Сине-розовые кишки
Выползали на пятерню.
И с плеча на плечо башка
Перекидывалась, трясясь,
Как у бонзы или божка,
Занесённого в эту грязь.
Где-то стонущий крик “ура”.
Но сошёл и отхлынул бой…
Здравствуй, матерь-земля, пора:
Возвращаюсь к тебе - тобой.
Ты кровавого праха горсть
От груди своей не отринь,
Не как странник и не как гость -
Шёл я в громе твоих пустынь.
Я хозяином шёл на смерть,
Сам приученный убивать,
Для того чтобы жить и сметь,
Чтобы лучшить и открывать.
Над рассветной твоей рекой
Встанет завтра цветком огня
Мальчик бронзовый - вот такой,
Как задумала ты меня.
И за то, что последним днём
Не умели мы дорожить,
Воскреси меня завтра в нём,
Я его научу, как жить!
23 марта 1945 г.
Хобей
***
Унося к Магнитогорску
Жалостный дымок берёз,
Углей розовую горстку
В ночь просыпал паровоз.
Это мне дымок и пепел,
Стадом пахнущий вокзал:
Губ твоих дыханья не пил,
Не прощался и не звал.
Пред тобою птичьи дали,
Звёзд бессонные посты,
За тобой прохохотали
Одинокие мосты.
Только пепел мне остался,
Да и тот похолодел:
Не знакомился, не знался,
Только издали глядел.
С полки скорого вагона
Ты родному, своему,
Так беспомощно и сонно
Улыбаешься во тьму.
Я во сне летучем не был,
И отныне мне близка
Поседевшая, как пепел,
Непонятная тоска.
15 апреля 1945 г.
Яр.
РАССВЕТ
Горела заря,
Как полотнище нашего флага,
Эльбрус через море
Увидел хребет Аю-Дага.
Горбатый крымчанин,
Как кит, занесённый на берег,
Дремал, словно в пене,
В серебряных облачных перьях;
И ветер Ливадии
В гости бежал к осетинам,
И волны спешили
К широким кавказским долинам:
Они у форштевня
Вздувались тугими крылами,
В которых играло
Осеннего золота пламя,
И гасли вдали,
Бормоча упоённо и сладко,
Лениво вползая
Шуршащею складкой на складку.
А палуба пела,
Звенели упругие тали,
И тонны кефали
На стрелах подъёмных
Взлетали.
И в груде добычи,
У ног голосистых рыбачек,
Играл загорелый,
Совсем ещё маленький мальчик.
И ветер Кавказа
Стремился к Ливадии в гости,
И гладил в корзинах
Вина бархатистые грозди,
В возах - помидоры,
Как алого пламени слитки,
И ворохи яблок
У каждой садовой калитки.
И щедрой хозяйкой
На празднике
Родина наша
Во славу труда
Поднимала заздравную чашу...
24 ноября 1949 г