КОБЗОН О ЖВАНЕЦКОМ
Из книги «Как перед Богом».
В продолжении этого поста:
https://prilepin.livejournal.com/3528009.html
Жванецкий
Начну с того, что знаю я Михаила Михайлыча с его, будем так говорить, ранних лет, когда он появился в антураже у Аркадия Исааковича Райкина, и потом, когда они (Виктор Ильченко, Роман Карцев и Михаил Жванецкий), так сказать, отпочковались от Райкина и стали работать втроем. Они работали и терпели большие жизненные и творческие трудности, задыхаясь в вакууме Одессы и Ленинграда, Кончилось тем, что они приехали ко мне в Москву и попросили, чтоб я помог им встретиться с нужным человеком… Они договорились с Рудиным дать им «Сад-Эрмитаж», чтобы выступать там со своей программой. Но дело встало из-за Шкодина Михаила Сергеевича, в то время первого заместителя руководителя Комитета по культуре Москвы. Он был против. И вот они попросили: «Как бы нам попасть к Шкодину, чтобы он не возражал против нашей работы в Москве?!» А у меня с Михал Сергеичем Шкодиным были нормальные отношения. И я привел их к нему. Состоялся откровенный разговор, который закончился тем, что Шкодин разрешил им работать в «Эрмитаже».
Потом появилась просьба помочь решить их квартирные вопросы по обмену, по переезду в Москву, по получению квартир. И в этом я им тоже помог. Таким образом, я принял самое прямое участие в их судьбе, хотя их юмор и сатира, как говорится, не мой жанр. Они не были мои близкие, но я видел, что это очень талантливые люди, и поэтому считал необходимым поддержать их. И все вышло нормально.
Общались мы с Мишей эпизодически, когда еще была жива его мама, и он находился у нее в Одессе. Он часто любил там отдыхать и писать, когда уже стал достаточно обеспеченным автором. Если в такой момент я приезжал на гастроли в Одессу, мы как-то пересекались. Относились мы друг к другу хорошо. Но особой дружбы не было.
Теперь, когда многие плюются от того, что Жванецкий делает в наши дни, мне не стыдно, что я когда-то ему помог. Потому что сейчас это совершенно другой Жванецкий. И я это дал понять ему достаточно откровенно. Особенно после того, как он стал высказываться в разных интервью и в передачах Андрея Максимова насчет Кобзона. Как только разговор каким-то образом заходил обо мне, Жванецкий тут же начинал отпускать свои глубокомысленные замечания в том смысле, что… чего же вы хотите, если Кобзон комсомольско-молодежный певец и… всегда с начальством?!
Когда мы встретились на юбилее одного хорошего общего друга в Киеве, тут он получил от меня сполна. Я сказал все, что о нем думаю. Я сказал: «Понимаешь, в чем дело? Если бы не „мой комсомол“, ты бы вообще неизвестно где был бы… Если бы не „комсомольский певец“, о котором ты говоришь с таким упоением, вызывая ажиотаж и ехидные улыбки, кто бы тебя знал, кроме соседей по коммунальной квартире в Одессе? Так бы ты там и жил, пока сам себе не надоел… Ты что себе позволяешь? Какое ты имеешь право? Собственно говоря, и в Москве-то тебя прописали только потому, что просил за тебя именно тот самый „комсомольский певец“, над которым ты теперь так посмеиваешься. Как же тебе не стыдно? Почему ты такой неблагодарный? Почему ты удивительно хамский человек по отношению к людям, которые делают тебе добро?» Вот где-то в таком духе я ему все высказал и добавил: «Теперь я буду на всех углах говорить, что ты - ‹…›, что ты - человек, который не заслуживает совершенно никакого внимания, потому что все, что ты говоришь - все это ерунда, что у тебя нет ни позиции, ни приверженности, ни к чему: ни к народу, ни к стране, ни к коллегам по работе… Как „комсомольский певец“ я буду это утверждать! Тебя это устроит?…»
В продолжении этого поста:
https://prilepin.livejournal.com/3528009.html
Жванецкий
Начну с того, что знаю я Михаила Михайлыча с его, будем так говорить, ранних лет, когда он появился в антураже у Аркадия Исааковича Райкина, и потом, когда они (Виктор Ильченко, Роман Карцев и Михаил Жванецкий), так сказать, отпочковались от Райкина и стали работать втроем. Они работали и терпели большие жизненные и творческие трудности, задыхаясь в вакууме Одессы и Ленинграда, Кончилось тем, что они приехали ко мне в Москву и попросили, чтоб я помог им встретиться с нужным человеком… Они договорились с Рудиным дать им «Сад-Эрмитаж», чтобы выступать там со своей программой. Но дело встало из-за Шкодина Михаила Сергеевича, в то время первого заместителя руководителя Комитета по культуре Москвы. Он был против. И вот они попросили: «Как бы нам попасть к Шкодину, чтобы он не возражал против нашей работы в Москве?!» А у меня с Михал Сергеичем Шкодиным были нормальные отношения. И я привел их к нему. Состоялся откровенный разговор, который закончился тем, что Шкодин разрешил им работать в «Эрмитаже».
Потом появилась просьба помочь решить их квартирные вопросы по обмену, по переезду в Москву, по получению квартир. И в этом я им тоже помог. Таким образом, я принял самое прямое участие в их судьбе, хотя их юмор и сатира, как говорится, не мой жанр. Они не были мои близкие, но я видел, что это очень талантливые люди, и поэтому считал необходимым поддержать их. И все вышло нормально.
Общались мы с Мишей эпизодически, когда еще была жива его мама, и он находился у нее в Одессе. Он часто любил там отдыхать и писать, когда уже стал достаточно обеспеченным автором. Если в такой момент я приезжал на гастроли в Одессу, мы как-то пересекались. Относились мы друг к другу хорошо. Но особой дружбы не было.
Теперь, когда многие плюются от того, что Жванецкий делает в наши дни, мне не стыдно, что я когда-то ему помог. Потому что сейчас это совершенно другой Жванецкий. И я это дал понять ему достаточно откровенно. Особенно после того, как он стал высказываться в разных интервью и в передачах Андрея Максимова насчет Кобзона. Как только разговор каким-то образом заходил обо мне, Жванецкий тут же начинал отпускать свои глубокомысленные замечания в том смысле, что… чего же вы хотите, если Кобзон комсомольско-молодежный певец и… всегда с начальством?!
Когда мы встретились на юбилее одного хорошего общего друга в Киеве, тут он получил от меня сполна. Я сказал все, что о нем думаю. Я сказал: «Понимаешь, в чем дело? Если бы не „мой комсомол“, ты бы вообще неизвестно где был бы… Если бы не „комсомольский певец“, о котором ты говоришь с таким упоением, вызывая ажиотаж и ехидные улыбки, кто бы тебя знал, кроме соседей по коммунальной квартире в Одессе? Так бы ты там и жил, пока сам себе не надоел… Ты что себе позволяешь? Какое ты имеешь право? Собственно говоря, и в Москве-то тебя прописали только потому, что просил за тебя именно тот самый „комсомольский певец“, над которым ты теперь так посмеиваешься. Как же тебе не стыдно? Почему ты такой неблагодарный? Почему ты удивительно хамский человек по отношению к людям, которые делают тебе добро?» Вот где-то в таком духе я ему все высказал и добавил: «Теперь я буду на всех углах говорить, что ты - ‹…›, что ты - человек, который не заслуживает совершенно никакого внимания, потому что все, что ты говоришь - все это ерунда, что у тебя нет ни позиции, ни приверженности, ни к чему: ни к народу, ни к стране, ни к коллегам по работе… Как „комсомольский певец“ я буду это утверждать! Тебя это устроит?…»