ИВАН СОЛЛОГУБ, МОЙ ТОВАРИЩ - РУССКИЙ АРИСТОКРАТ
Сегодня юбилей у моего прекрасного товарища Ивана Соллогуба. Ему 50. Он - французский художник.
Он внук великого русского писателя Бориса Зайцева, эмигранта, автора одной из любимейших моих книг «Золотой узор».
По материнской линии - его бабушка Оболенская, дедушка - Лопухин, мама дедушки - Осоргина.
Жена Петра Великого - Евдокия Лопухина - предок Ивана. Писатель XIX века Владимир Соллогуб - родственник.
Перед нами та самая аристократия, которой в России больше нет - и в данном случае перед нами тот случай, что я жалею об этом; в том числе и потому, что мои друзья Соллогубы - ни на что не претендуют. Они не грезят восстановлением монархии в России, не клянут большевиков, они просто живут - во Франции, в Париже. Старший его брат - крупный ученый-химик, младший - актер. Сестра - работает во французском издательском бизнесе.
Не знаю, придётся ли нам увидеться ещё, когда-то они оставили Россию, теперь я, можно без пафоса сказать, изгнан из мира - я под санкциями всех «белых» стран, и в большинстве «цветных» меня тоже могут арестовать.
Ну да ладно. Зато как мы дружили с Иваном 20, 15, 10 лет назад. Я был в Париже десятки раз (во Франции долгое время переводились все мои книги - вообще все, включая публицистику и биографии) - и каждый раз у нас были удивительные, преисполненные счастья встречи - с ним, самым близким мне по возрасту (он на год меня старше) из семьи Соллогубов (поэтому у нас были похожие музыкальные вкусы), и со всеми остальными обожаемыми мной Соллогубами.
Я так их любил.
Да, «жизнь - это не пикник», - как, смеясь, часто повторял Ваня, когда мы с ним валяли дурака; и пили, конечно. Мы так славно выпивали.
У меня дома есть три его работы.
Остальные я видел в его парижской мастерской, где бывал десятки раз.
Вот они; увы, без названий, потому что я по-французски не говорю. Мы из крестьян.
Но, быть может, названия и не обязательны.
У него, что называется, свой мир. И я туда заглядывал. Мне нравилось в этом мире с цветами, которые на первый взгляд кажутся иными, «неправильными». На самом деле всё здесь правильно, всё так, чтобы в сердце была недвижимая, как вода в стакане, светлая печаль.
Это автопортрет Ивана.
А это его работы, которые живут теперь со мной, у меня, в моих домашних музеях.
Автопортрет на фоне вечернего Парижа.
Портрет Захара.
И, наконец, финальная работа в подборке. Мальчик, выходящий в сад. Мне она кажется волшебной. Я часто подолгу смотрю на неё.
Он внук великого русского писателя Бориса Зайцева, эмигранта, автора одной из любимейших моих книг «Золотой узор».
По материнской линии - его бабушка Оболенская, дедушка - Лопухин, мама дедушки - Осоргина.
Жена Петра Великого - Евдокия Лопухина - предок Ивана. Писатель XIX века Владимир Соллогуб - родственник.
Перед нами та самая аристократия, которой в России больше нет - и в данном случае перед нами тот случай, что я жалею об этом; в том числе и потому, что мои друзья Соллогубы - ни на что не претендуют. Они не грезят восстановлением монархии в России, не клянут большевиков, они просто живут - во Франции, в Париже. Старший его брат - крупный ученый-химик, младший - актер. Сестра - работает во французском издательском бизнесе.
Не знаю, придётся ли нам увидеться ещё, когда-то они оставили Россию, теперь я, можно без пафоса сказать, изгнан из мира - я под санкциями всех «белых» стран, и в большинстве «цветных» меня тоже могут арестовать.
Ну да ладно. Зато как мы дружили с Иваном 20, 15, 10 лет назад. Я был в Париже десятки раз (во Франции долгое время переводились все мои книги - вообще все, включая публицистику и биографии) - и каждый раз у нас были удивительные, преисполненные счастья встречи - с ним, самым близким мне по возрасту (он на год меня старше) из семьи Соллогубов (поэтому у нас были похожие музыкальные вкусы), и со всеми остальными обожаемыми мной Соллогубами.
Я так их любил.
Да, «жизнь - это не пикник», - как, смеясь, часто повторял Ваня, когда мы с ним валяли дурака; и пили, конечно. Мы так славно выпивали.
У меня дома есть три его работы.
Остальные я видел в его парижской мастерской, где бывал десятки раз.
Вот они; увы, без названий, потому что я по-французски не говорю. Мы из крестьян.
Но, быть может, названия и не обязательны.
У него, что называется, свой мир. И я туда заглядывал. Мне нравилось в этом мире с цветами, которые на первый взгляд кажутся иными, «неправильными». На самом деле всё здесь правильно, всё так, чтобы в сердце была недвижимая, как вода в стакане, светлая печаль.
Это автопортрет Ивана.
А это его работы, которые живут теперь со мной, у меня, в моих домашних музеях.
Автопортрет на фоне вечернего Парижа.
Портрет Захара.
И, наконец, финальная работа в подборке. Мальчик, выходящий в сад. Мне она кажется волшебной. Я часто подолгу смотрю на неё.