КУСТУРИЦА РОДИЛСЯ
24 ноября 1954 года родился великий сербский режиссёр Эмир Кустурица.
Я его люблю. Он человек невероятного масштаба. Подобных ему в мире - единицы.
Три моих любимых фильма Эмира:
«Помнишь ли ты Долли Белл?» (1981);
«Аризонская мечта» (1993);
«Жизнь как чудо» (2004).
На самом деле, я все его фильмы обожаю, конечно. Тем более, что при всём своём узнаваемом, непередаваемом почерке он умеет снимать кино, которое стилистически, казалось бы, находится на разных полюсах. Ну сравните «Папа в командировке» (1985) - и «Андерграунд» (1995), «Кафе Титаник» (1979) и «По млечному пути» (2016).
...Но потом присмотришься (задумаешься) - и понимаешь: да это же не просто вид на одно тело: только в одном случае снаружи, в другом - изнутри, а в третьем - из космоса.
Вот так.
...Ниже - отрывок из романа «Некоторые не попадут в ад», где Эмир - один из героев.
***
«…Мне позвонили тогда, в самый первый раз, говорят: приезжайте в такой-то ресторан к такому-то времени, там будет накрыто, - я говорю: да, да, буду.
Положил трубку и вспомнил, что уже обещал своим новым сербским товарищам, таким же дворнягам, как и я, - быть у них, и они трижды переспросили: а не соврёшь? а точно приедешь? - конечно, не совру, конечно, приеду, - я же русский.
(Русские - это которые делают то, что просили, - но делают с прикидкой на глазок, примерно, и в какой-то своей последовательности; например, год спустя.)
Как быть? - думал некоторое время; потом махнул рукой: явлюсь в указанное людьми Эмира место - а там разрулим, договоримся, решим.
Прибыл по объявленному адресу - самый центр, ресторан с люстрами, огромный стол под девственно белой скатертью; уже несут какие-то кастрюли с дымком, на кухне обречённо мычит бык, катят каталки с бутылками, с которых едва сдули столетнюю пыль, возле каждой тарелки по восемь вилок и четыре ножа; ко мне подошёл человек - склонился, сообщает: Эмир прилетал из Америки, тут же сел в машину, чтоб ехать к тебе, путь займёт пять часов, - он уже на подъезде, буквально пятнадцать минут, - ничего, говорю, ничего, - пятнадцать минут я подожду.
Не обманул: через пятнадцать минут явился.
Собачьи глаза его, одна бровь как-то ниже другой подвисла, щетина чуть седая, улыбается не то чтоб на одну сторону лица, а на, скажем так, полторы стороны, рост огромный, весь такой добрый, как медведь, - если б я родился женщиной, жил бы с одной мыслью: «Эмир, покачай меня», - а так: обнялись, уселись, давай друг на друга смотреть.
Он говорил по-русски.
Минут пятнадцать мы перебрасывались новостями: как там Америка? - в ответ скривился, - что там Донбасс? - я ответил коротко, - но по двум-трём его новым вопросам сразу понял: знает всё подетально, обо всём тихо болеет - как о своём, что когда-то сгорело и дымок уже развеялся.
Налили из пыльной, в налипшей соломке, бутылки, - он покачал вино, опробовал, согласился, - и тут я говорю: слушай, Эмир, меня сербские друзья позвали в другое место, не могу их обмануть, - поехали со мной?
Он в тот же миг: а поехали, конечно.
Официант, прикативший суп, уже зачерпнувший в серебряный половник божественную, переливавшуюся в сиянии электрической лампы и светившую собственным фосфорическим светом жидкость (при свете этого супа можно было бы читать), - застыл на полувзмахе; другой, наливавший мне вино, пережившее две мировые войны и несколько гражданских, остановил ток жидкости, - но я махнул ему: лей, лей, я махну сейчас на ход ноги, а то пить хочется; кажется, и быку уже объяснили, что будет Эмир; «Да ладно? - не поверил бык. - Дайте хоть посмотрю на него из-за шторки, - увидел, воскликнул: - Господи, ты есть! бей в сердце, брат!» - так или как-то так всё было; но мы встали, я махнул стакан красного (на самом деле: чёрного) уже стоя, мы выскочили на вечернюю белградскую улицу. Его тут же начали узнавать все, каждый, и каждый кричал: «Эмир! Эмир!» - однако не лез обниматься, расспрашивать, просить расписаться на ладони, но проходил мимо, благословлённый только одним тем счастьем, что - лицезрел, окликнул, получил ответный взмах руки, улыбку на три четверти небритого удивительного лица с прищуренным собачьим взглядом. Огромной рукой Эмир тут же остановил такси. «Залезай!» - велел мне. Кажется, это была самая старая машина в Белграде и самое малогабаритное такси, - но Эмир подобрал ноги; сопровождающие его метались в поисках других авто - но их не было, - он открутил стекло вниз, спросил у меня: «Какой адрес?» - я прочёл в телефоне по слогам, - он прокричал и закрыл окно: «Поехали». Только потом я понял, что сделал.
Это как если бы Никита Сергеевич Михалков пригласил меня - да ладно меня - югославского, неважно из какой именно страны, мальчишку лет под сорок - с одной еле различимой ролью в каком-то местном, не очень заметном, получившем поощрительный приз при показе студенческих работ кино, - на знакомство, заказав оглушительный стол в ресторане с видом на Кремль, - а тот ему через пятнадцать минут говорит: «Меня друзья ждут в Бутово, в пивной “У Саныча”, - короче, план меняется, к ним поедем, Никит. Да, Сергеич?»
Мы укатили с Эмиром на край города, там была пивная, - в пивной последовательно упали в обморок охранник, официантка, управляющий и все, меня ожидавшие; сербские мои товарищи, такие же дворняги, как и я, осели - почти как рэперы при виде Захарченко, - но эти были повзрослей, эти хотя бы справились со своим речевым, с мимическими мышцами: смогли улыбаться, издавать приветственные звуки, потом, постепенно, начали получаться слова; за отсутствием официантки мы думали самолично наливать себе пиво сами из-под кранов, - но и она ожила, и управляющий тоже, он бросился в пляс; начали сдвигать столы, расставлять бокалы. Ещё когда рассаживались, я залпом закинулся тёмным, чтоб сохранять градус в организме, - а едва расселись, выпил ещё бокал, чокнувшись с Эмиром за продолжающееся знакомство; к четвёртому бокалу понял, что ни черта не соображаю , хочу спать, только спать, исключительно спать, - нет сил даже приподнять веки; пытался усовестить себя: он же летел из Америки, он ехал пять часов к тебе на встречу, загнал водителя, он оставил фосфорический суп и чёрное вино - а ты хочешь спать? - да, хочу спать. Недолго думая, я объявил об этом вслух, - кажется, мы не просидели тут и двадцати минут, дольше ехали сюда; меня моляще ухватил за рукав кто-то из моих дворняжьих товарищей - зашептал на ухо: «Эмир рассказывает о своём детстве, о своей юности, о своих драках, - мы никогда его не видели таким, он никогда про это не говорил… Ты понимаешь, что происходит? Не уезжай, брат! Он же ради тебя всё!..» - «…Не, я поеду!» - мотнул я головой.
Мы обнялись с Эмиром.
Эмир остался с моими дворнягами в Бутово или где там. Я не человек, я праздник - я устроил, чтоб всем было хорошо.
И что вы думаете? - он даже не обиделся: по крайней мере, мне так представляется.
Так и пошло: виделись то там, то здесь, я выпивал, он чаще всего нет; зачем я ему был нужен, представления не имею - мы даже душевных разговоров никогда не вели (наверное, ему хватило первого раза) и умных не вели: чтоб я как-то обогатил его, боже мой, мир? Садились рядом, перекидывались какими-то мало что значащими фразами, смеялись иногда, гуляли где-то, - со стороны могло бы показаться, что мы просто дружим с детства - и нам уже ничего не надо обсуждать; в моём случае так оно и было - но в его?..
Я ведь как представлял: встречаются две глыбы, две эпохи, две судьбы, - один другому говорит: что, старик, переберём, пересмотрим нашу утварь - коллизии, аллюзии, диссонансы, неологизмы, - потрясём копилками: может, выпадет какая редкая монетка у тебя, может, у меня, - обменяемся, пригодится. И трясут копилками - отвернувшись от людей, загородившись сомкнутыми плечами, - скряги, старые коряги, косятся, что у кого выпало, чтоб жадными пальцами схватить, - сначала на зуб попробовать, потом к свету поднять: ай, хороша находка, даришь? - дарю, старик! - ай, спасибо, не зря повидались, дай обниму, поцелую, - я тебя три раза поцелую, и я тебя три; всего шесть.
Не, ничё такого.
Разве что девок не обсуждали; а так - если б мы в поддавки играли, приговаривая: «Вот ты чёрт сербский!» - «Вот ты русская кочерга!», - интеллектуального блеска в таком времяпрепровождении было бы много больше, чем в иных наших беседах.
- Эмир, а тебе не надоело это?
- Что?
- Всё.
- А тебе?
- Я первый спросил.
- Я первый переспросил.
И так на любую тему.
В другой раз он закатился в столицу нашей родины - чтоб помузицировать со своей забубённой командой и провести встречи на пафосе с благоухающими людьми. Мне в подобное общество и близко не было хода до сих пор - я и не ходил, - но тут меня вызвонил, вызволил, выманил его первейший, добрейший импресарио, - чтоб я оказался рядом с Эмиром в его приезд. А у меня уже был свой батальон - может, месяца четыре, но был, и уже «трёхсотых» было в батальоне на половину больничной палаты. Но поехал; махнул рукой Томичу, Арабу, личке: «Буду послезавтра, подарки привезу», - и сгинул.
Давайте сейчас я честно себя спрошу: «Мне льстило, что звали?» - честно и отвечу: да нет, не льстило, я не ищу дружбы со знаменитостями; я многие месяцы прожил, каждый вечер разговаривая то с Графом, то с Арабом, то с Шаманом, - лучше и вообразить невозможно. Но сам Эмир мне нравился - исключительный случай, когда человек ростом со свои работы, а не мельче, ниже, нелепей их.
Продолжение здесь:
«Некоторые не попадут в ад»
https://ozon.ru/t/7MPYN5N
Хорошая фотка. Не видел её раньше. Размытый Эмир с гитарой в белой рубашке смотрит на меня любящими, смеющимися, нежными глазами. У вас есть такая фотка? А у меня есть.
