(От администратора)
Сегодня, 20 апреля, день рождения одного из самых любимых поэтов Захара.
Это греческий поэт Тасос Ливадитис (20 апреля 1922 - 30 октября 1988).
В 1945 году литературный журнал "Элефтера граммата" опубликовал первые стихотворения Тасоса Ливадитиса, студента юридического факультета Афинского университета. В 1948 году Т.Ливадитис был арестован.
Греция, как известно, по итогам Второй Мировой не попала в социалистический блок. При помощи Великобритании там было задавлено Сопротивление, ко власти пришли радикально «правые».
Ливадитис был участником Сопротивления.
Пять лет провёл он в заточении, разделяя судьбу своего поколения, брошенного греческой реакцией в тюрьмы и концлагеря.
Его стихотворение "Не целься в сердце" - страшная правда о национальной трагедии Греции, о трагедии гражданской войны, когда соотечественники оказались по разные стороны баррикады и убивали друг друга.
Характерно, что и сейчас, столько лет спустя, на Украину и Донбасс ехали последователи всё тех же сил, что воевали в Греции во второй половине 40-х. «Неонаци» пополняли ВСУ и добробаты. Наследники Сопротивления приходили в ополчение.
Как ни странно, но та гражданская война в Греции не закончена по сей день. Она зреет и однажды повторится.
***
Мой брат часовой,
мой брат часовой,
я слышу твои шаги на снегу
и кашель твой на морозе,
мой брат, я знаю тебя
и ты меня тоже знаешь.
Спорю на что угодно: в кармане твоём лежит
фотография девушки,
а в груди твоей слева, держу пари, находится сердце.
Помнишь,
в школьной тетради ты рисовал стрижей,
я мечтал шагать рядом с тобой,
на лбу у тебя белеет метка моей рогатки,
в моём носовом платке я храню твои слёзы,
в углу моего двора стоят ботинки твои воскресные,
а на старой стене ещё не потухла детская наша мечта,
она записана мелом.
Старая мама твоя подметает лестницы министерства,
вечером на углу она покупает немножко угля
у моего отца.
Они смотрят в глаза друг другу и улыбаются,
а ты заряжаешь винтовку,
чтобы застрелить меня.
Твой прежний ребячий взгляд теперь закрывает каска,
детские руки твои стали ростками винтовки.
Мы оба истощены голодом по улыбке,
по ломтику спокойного сна.
Я слышу, как на снегу скрипят твои сапоги,
скоро ты ляжешь спать.
Спокойной ночи, мой скорбный брат!
Если увидишь в небе большую звезду, знай, что это я вспоминаю тебя,
а едва ты поставишь в угол винтовку, как снова
станешь воробышком.
И когда ты получишь приказ меня расстрелять,
исполняй, но не целься в сердце:
в нём глубоко-глубоко живёт лицо твоё детское,
я боюсь, что ты его ранишь.