(no subject)
Пару дней назад вспоминал здесь про расхожую сцену в классической постреволюционной литературе (у Бабеля, Катаева, Паустовского, Булгакова, А.Н.Толстого, Н.Островского и т.д. - там же у всех постоянно Украина фигурирует).
И вот из книги в книги переходит, словно переписанный друг у друга, один и тот же диалог, относящийся году примерно к 1920-му.
Сначала была Центральная Рада, независимость, шум, гам, пляски, потом - немцы, Скоропадский, Петлюра, потом - Махно, батько Зелёный и все прочие…
И вот выходит украинский дед из своего куреня навстречу всаднику в будёновке и говорит:
- Сынко! Кто угодно пусть, лишь бы порядок настал. Дайте хлеб посеять. Будет порядок?
Сегодня читаю у Олега Царева, который сейчас под Киевом (и явно с очень серьёзными намерениями):
«Зашёл к деду, купил сало и другие продукты. Денег не хотел брать, поэтому насильно оставил. Рублям еще не доверяют, а гривна уже не понадобится. Оставил доллары. За деньги поблагодарил, но на выходе хозяин мне сказал, что ему главное, чтобы мир был. Я обернулся и сказал, что теперь скоро будет точно мир».
Архетипическая ситуация.
Думаю, имела место в XVII веке. Потом в XVIII. Потом опять.
И вот снова.
Жизнь.
И вот из книги в книги переходит, словно переписанный друг у друга, один и тот же диалог, относящийся году примерно к 1920-му.
Сначала была Центральная Рада, независимость, шум, гам, пляски, потом - немцы, Скоропадский, Петлюра, потом - Махно, батько Зелёный и все прочие…
И вот выходит украинский дед из своего куреня навстречу всаднику в будёновке и говорит:
- Сынко! Кто угодно пусть, лишь бы порядок настал. Дайте хлеб посеять. Будет порядок?
Сегодня читаю у Олега Царева, который сейчас под Киевом (и явно с очень серьёзными намерениями):
«Зашёл к деду, купил сало и другие продукты. Денег не хотел брать, поэтому насильно оставил. Рублям еще не доверяют, а гривна уже не понадобится. Оставил доллары. За деньги поблагодарил, но на выходе хозяин мне сказал, что ему главное, чтобы мир был. Я обернулся и сказал, что теперь скоро будет точно мир».
Архетипическая ситуация.
Думаю, имела место в XVII веке. Потом в XVIII. Потом опять.
И вот снова.
Жизнь.