(no subject)
Хороший очерк. Кадр из прошлого.
Наталия Курчатова /ФБ/
Старый очерк весны семнадцатого года, который я тогда не опубликовала. Показался слишком лирическим
БАТАЛЬОН НОМЕР
Очерк с позиций, буквально, в саду
…Сложнее всего простить себе даже не несбыточность, но несвоевременность. В любви, рождении или нерождении детей, реализации мечты, разговоре с близкими. Или, в данном случае, в приезде на войну.
Ты можешь сколь угодно раз кидать кости судьбы, предлагая себя в работу, и, удовлетворившись их отрицательным ответом, не двигаться, не ехать, сажать капусту и обирать листовертку с яблонь. Это все полезная деятельность, но если тебе все-таки суждено что-то - лучше, чтобы это случилось быстрее.
***
Это маленький очерк о том, о чем я все еще имею поверхностное представление, и только один человек виноват в этом - я сама. Это очерк о донбасских ополченцах.
Первое опосредованное столкновение - рассказы служителей в маленькой донецкой гостинице.
- Ты не представляешь, что здесь еще в прошлом годе творилось. Сейчас такого не вообразить уже. Как-то пришел парень ополченец, снял номер, начал выпивать. И выкатил гранату. Она бежала по коридору, мы все смотрели на нее. Граната не взорвалась.
Я киваю. Странно, но мне понятно. Лет пятнадцать назад в нашем военморском доме в городке-музее была похожая история. Сын соседа сверху, классного такого каперанга-подводника, жена у него была, кстати, с Украины... так вот их сын, ушед на чеченскую, прослужил там обе кампании и вернулся то что называется ушибленным. Звали его Володей, лицо еще помню - красивый, чернявый, как говорят - с татарщинкой. Как-то, выпив и повздорив с женою, Володя выскочил на лестничную площадку с противопехотной гранатой и выдернул чеку. Но не бросил, зажал в руке. Кричал - отпущу, бляди, и вас тут всех нахрен разнесет. Его мать и моя мать стояли внизу, уговаривали не торопиться с решением. Отца-каперанга дома не было, он работал в охране сутки через что-то, как множество бывших офицеров, в одночасье ставших ненужными; ехал друг, которому позвонили. Хорошо что доехал. Они с Володей поговорили. Спустились, зажимая вместе гранату (руку у Володи уже сводило), пересекли городскую застройку и кинули гранату в Александринском парке, только сосенки вздрогнули.
…Крупный чиновник администрации ДНР рассказывает мне про приятеля - командира и одного из идеологов Республики, с которым в свое время разошлись во мнениях.
Много было спекуляций на тему политического убийства NN. На самом же деле он погиб сколь нелепо, столь и героически… Съехавший с катушек ополченец дернул гранату и упустил, она покатилась по коридору, дело было в общаге, где все двери фанерные. NN накрыл ее собою.
***
Когда я приезжаю на позиции, первое, что говорит мне Захар Прилепин, с чьей легкой руки я там оказалась - «Бойцы могут на тебя по-разному реагировать. Пойми, что многие из них после всего, что было - тяжелые невротики».
Бойцы, надо сказать, реагируют нормально.
- Гражданкой потянуло, - констатирует рядом со мною возрастной боец, обращаясь к товарищу.
- Сейчас я усилю ваше впечатление, - отвечаю я, доставая ароматизированные платочки.
Мужчина хмыкает.
***
На позициях батальона номер-который-не-могу-называть бушует степное лето. В городе еще свежий май, а здесь - уже настоящее пекло. Солнце стоит в сверкающем зените, а батальон стоит в садах, вокруг командного пункта - белая пена яблонь, абрикосов, вишенок, а вот окопы уже в степи, и когда приходишь к ним, неспортивно запыхавшись, на каблуках рыжих челси - пряный аромат раздавленных трав и свежая черная земля. На минном поле пасется коза с козлятами; они прибегают к человеку и тычутся в колени кудрявыми лбами. Не могу удержаться и шучу про козу Амалфею, которая вскормила своим молоком Зевса-громовержца.
Что говорят твои военные гены? - интересуется Прилепин.
Они одобрительно молчат, - немного прислушавшись, отвечаю я. - Похоже, им здесь спокойно.
Пока я прохаживаюсь вдоль линии окопов, прикидывая, могу ли спрыгнуть туда и затем выбраться без посторонней помощи, один боец подначивает - если, говорит, недостаточно впечатлений, можно подняться вот на ту высотку - тогда гарантированно прилетит. Боец и внешне, и повадкою напоминает моих братьев - не одного причем, а сразу нескольких - Ивана, Александра, Дмитрия, Андрея. Но его я знаю только по позывному.
- Не стоит, - говорю я, - затевать такую историю исключительно из любопытства.
Мужчины не смеются, только сдержанно кивают.
Обратно мы идем через заминированный мост. Мины против танков. Я знаю, что эти адские машинки работают только от двух центнеров, а в каждом из нас все же нет и одного, но на всякий случай стараюсь ступать след в след.
Козленок на прощание подбегает ко мне, вертится у ног, как собака.
Нельзя не погладить.
Бойцы стоят у джипа, ждут.
Когда мы уезжаем с позиций, которые вечером будут обстреляны, меня неожиданно покидает чувство гармонии и спокойствия. Я начинаю вглядываться в каждую машину по пути в Донецк. Я понимаю, что могла бы и даже хотела остаться на этом передке, где варят кашу и суп на открытом очаге, где остро пахнет раздавленная трава и зияют свежеотрытые ходы сообщения.
- Там, за ЛЭП - позиции неприятеля. - сообщает офицер.
Это очень важное в жизни знание - где неприятель, где товарищи, где козы, а где заминирован мост.
Я допускаю, что я какой-то урод, раз и навсегда перепаханный как войнами отцов и братьев, так и гранатой на лестничной площадке.
Но мало где я себя чувствовала так ровно, как на позициях батальона, номер.
Среди садов, бушующей весны.
Когда мы уже вышли с позиций и прошли на КП через полевую кухню, где нас накормили невероятным борщом, а напротив сидела молодая военная пара, муж и жена, их еще нельзя было фотографировать - родственники под Украиной, мимо деловито прочапал дедушка с великом, единственный мирный житель, кого мы здесь встретили. Он вез в багажнике охапку сирени и тюльпанов. А что вы здесь делаете? - немного офигев, спросила его я. - С дачи еду, - просто ответил дед. - А вы не боитесь? - Посмотри на меня, доча, - солидно сказал он, - чего мне теперь-то уже бояться?...
Несколько дней спустя я прилетела в Москву, мы сидели на открытой террасе «Жан-Жака» с двумя коллегами и мимо шли совершенно такие же русские люди - разве что без великов и одеты подороже. Когда я рассказала эту историю, одна из московских коллег сказала - «Наташа, я знаю что ты говоришь как есть, но мне сложно отделаться от ощущения что выдумываешь. Потому что это какая-то «Война и мир».
Наталия Курчатова /ФБ/
Старый очерк весны семнадцатого года, который я тогда не опубликовала. Показался слишком лирическим
БАТАЛЬОН НОМЕР
Очерк с позиций, буквально, в саду
…Сложнее всего простить себе даже не несбыточность, но несвоевременность. В любви, рождении или нерождении детей, реализации мечты, разговоре с близкими. Или, в данном случае, в приезде на войну.
Ты можешь сколь угодно раз кидать кости судьбы, предлагая себя в работу, и, удовлетворившись их отрицательным ответом, не двигаться, не ехать, сажать капусту и обирать листовертку с яблонь. Это все полезная деятельность, но если тебе все-таки суждено что-то - лучше, чтобы это случилось быстрее.
***
Это маленький очерк о том, о чем я все еще имею поверхностное представление, и только один человек виноват в этом - я сама. Это очерк о донбасских ополченцах.
Первое опосредованное столкновение - рассказы служителей в маленькой донецкой гостинице.
- Ты не представляешь, что здесь еще в прошлом годе творилось. Сейчас такого не вообразить уже. Как-то пришел парень ополченец, снял номер, начал выпивать. И выкатил гранату. Она бежала по коридору, мы все смотрели на нее. Граната не взорвалась.
Я киваю. Странно, но мне понятно. Лет пятнадцать назад в нашем военморском доме в городке-музее была похожая история. Сын соседа сверху, классного такого каперанга-подводника, жена у него была, кстати, с Украины... так вот их сын, ушед на чеченскую, прослужил там обе кампании и вернулся то что называется ушибленным. Звали его Володей, лицо еще помню - красивый, чернявый, как говорят - с татарщинкой. Как-то, выпив и повздорив с женою, Володя выскочил на лестничную площадку с противопехотной гранатой и выдернул чеку. Но не бросил, зажал в руке. Кричал - отпущу, бляди, и вас тут всех нахрен разнесет. Его мать и моя мать стояли внизу, уговаривали не торопиться с решением. Отца-каперанга дома не было, он работал в охране сутки через что-то, как множество бывших офицеров, в одночасье ставших ненужными; ехал друг, которому позвонили. Хорошо что доехал. Они с Володей поговорили. Спустились, зажимая вместе гранату (руку у Володи уже сводило), пересекли городскую застройку и кинули гранату в Александринском парке, только сосенки вздрогнули.
…Крупный чиновник администрации ДНР рассказывает мне про приятеля - командира и одного из идеологов Республики, с которым в свое время разошлись во мнениях.
Много было спекуляций на тему политического убийства NN. На самом же деле он погиб сколь нелепо, столь и героически… Съехавший с катушек ополченец дернул гранату и упустил, она покатилась по коридору, дело было в общаге, где все двери фанерные. NN накрыл ее собою.
***
Когда я приезжаю на позиции, первое, что говорит мне Захар Прилепин, с чьей легкой руки я там оказалась - «Бойцы могут на тебя по-разному реагировать. Пойми, что многие из них после всего, что было - тяжелые невротики».
Бойцы, надо сказать, реагируют нормально.
- Гражданкой потянуло, - констатирует рядом со мною возрастной боец, обращаясь к товарищу.
- Сейчас я усилю ваше впечатление, - отвечаю я, доставая ароматизированные платочки.
Мужчина хмыкает.
***
На позициях батальона номер-который-не-могу-называть бушует степное лето. В городе еще свежий май, а здесь - уже настоящее пекло. Солнце стоит в сверкающем зените, а батальон стоит в садах, вокруг командного пункта - белая пена яблонь, абрикосов, вишенок, а вот окопы уже в степи, и когда приходишь к ним, неспортивно запыхавшись, на каблуках рыжих челси - пряный аромат раздавленных трав и свежая черная земля. На минном поле пасется коза с козлятами; они прибегают к человеку и тычутся в колени кудрявыми лбами. Не могу удержаться и шучу про козу Амалфею, которая вскормила своим молоком Зевса-громовержца.
Что говорят твои военные гены? - интересуется Прилепин.
Они одобрительно молчат, - немного прислушавшись, отвечаю я. - Похоже, им здесь спокойно.
Пока я прохаживаюсь вдоль линии окопов, прикидывая, могу ли спрыгнуть туда и затем выбраться без посторонней помощи, один боец подначивает - если, говорит, недостаточно впечатлений, можно подняться вот на ту высотку - тогда гарантированно прилетит. Боец и внешне, и повадкою напоминает моих братьев - не одного причем, а сразу нескольких - Ивана, Александра, Дмитрия, Андрея. Но его я знаю только по позывному.
- Не стоит, - говорю я, - затевать такую историю исключительно из любопытства.
Мужчины не смеются, только сдержанно кивают.
Обратно мы идем через заминированный мост. Мины против танков. Я знаю, что эти адские машинки работают только от двух центнеров, а в каждом из нас все же нет и одного, но на всякий случай стараюсь ступать след в след.
Козленок на прощание подбегает ко мне, вертится у ног, как собака.
Нельзя не погладить.
Бойцы стоят у джипа, ждут.
Когда мы уезжаем с позиций, которые вечером будут обстреляны, меня неожиданно покидает чувство гармонии и спокойствия. Я начинаю вглядываться в каждую машину по пути в Донецк. Я понимаю, что могла бы и даже хотела остаться на этом передке, где варят кашу и суп на открытом очаге, где остро пахнет раздавленная трава и зияют свежеотрытые ходы сообщения.
- Там, за ЛЭП - позиции неприятеля. - сообщает офицер.
Это очень важное в жизни знание - где неприятель, где товарищи, где козы, а где заминирован мост.
Я допускаю, что я какой-то урод, раз и навсегда перепаханный как войнами отцов и братьев, так и гранатой на лестничной площадке.
Но мало где я себя чувствовала так ровно, как на позициях батальона, номер.
Среди садов, бушующей весны.
Когда мы уже вышли с позиций и прошли на КП через полевую кухню, где нас накормили невероятным борщом, а напротив сидела молодая военная пара, муж и жена, их еще нельзя было фотографировать - родственники под Украиной, мимо деловито прочапал дедушка с великом, единственный мирный житель, кого мы здесь встретили. Он вез в багажнике охапку сирени и тюльпанов. А что вы здесь делаете? - немного офигев, спросила его я. - С дачи еду, - просто ответил дед. - А вы не боитесь? - Посмотри на меня, доча, - солидно сказал он, - чего мне теперь-то уже бояться?...
Несколько дней спустя я прилетела в Москву, мы сидели на открытой террасе «Жан-Жака» с двумя коллегами и мимо шли совершенно такие же русские люди - разве что без великов и одеты подороже. Когда я рассказала эту историю, одна из московских коллег сказала - «Наташа, я знаю что ты говоришь как есть, но мне сложно отделаться от ощущения что выдумываешь. Потому что это какая-то «Война и мир».