Смирение как необходимый элемент демократии. И о социальной концепции Православия.
Одна из домашних бесед отца Александра Меня. Еще задолго до составления Основ Социальной Концепции РПЦ, принятой в 2000 г.
В России Церковь, как организация людей, играла влиятельную роль только до Петра I. Она имела дело с великокняжеской, княжеской и монархической структурой. И ее идея заключалась в том, чтобы татарщине, анархии, хаосу противопоставить единую централизованную, так сказать, богопомазанную власть. Исторически это было “прогрессивно”, как у нас говорилось, потому что в условиях златоордынского ига, становления Московского царства, действительно, это было нужно. Но заметьте, что “спасибо” за это не сказали - царская власть, едва став на ноги, немедленно отбросила слово Церкви. Я не буду обращаться к истории, а просто обращусь к кинематографу, который вам ближе. Вспомните фильм “Иван Грозный”, хотя это в общем фильм лживый совершенно насквозь, - но там есть такой момент: когда Иоанн Грозный коронуется, то там митрополит Макарий пытается ему что-то сказать, но он стоит, на него глазами фыркает. А потом стычки Грозного с митрополитом Филиппом, которого он потом и заточил, и задушил. Митрополит Филипп выступал против террора. Он согласился стать из монахов митрополитом на условии, что он будет иметь “право печалования”. “Печалованье” значит “ходатайство”, это не от “печалиться”, как иногда думают. Пользуясь устным обещанием царя, он стал вступаться за невинно репрессированных людей, и известно, чем это всё кончилось. Это была политика монархии.
Кстати, патриарх Никон был отстранен одним из первых Романовых, - был отстранен, потому что царю казалось, что Никон захватывает власть (Никон назывался тоже “великий государь”). И Церковь как социальная сила была разрушена. Это, может быть, сильно сказано, но она была отстранена от деятельности. И поэтому естественно, что никакой социальной доктрины вырабатывать в условиях нового общества, общества XVIII-XIX и, тем более, XX века, она даже не могла и пытаться.
Только русские религиозные философы (Владимир Соловьев, Бердяев, Франк, Лосский и ряд других) - пытались предложить в этом направлении - начиная еще с Чаадаева - некую, так сказать, умозрительную модель. Знаменитый историк Георгий Петрович Федотов создал одну из самых ярких социальных концепций. Он жил тут до 25-го года, потом вынужден был уехать в силу трудных каких-то обстоятельств. Его считали за границей communisant, то есть “коммуниствующим”, и даже изгнали из Парижского Богословского института за это. Но он был просто человеком объективным, настоящим православным христианином, и он не хотел превращаться в такого махрового монархиста или антисоветчика, он высказывал то, что он думал. И, когда его изгнали, Бердяев написал гневную статью: “Есть ли в Православии свобода совести?” Умер он в Америке в 51-м. У него можно найти, и у Вышеславцева - но это будут все высказывания частных мыслителей.
Все эти модели довольно разнообразны, но строго говоря, их нельзя считать социальной доктриной Православной Церкви. Мы находимся в таким моменте, когда такой доктрины нет.* И если что и осталось от той традиции, то это традиция поддержания порядка. Поэтому когда рухнул режим царский, то страшно все растерялись, хотя он церкви причинял в основном только зло. Как режим. Может быть, лично никто из царей этого не хотел (я имею в виду царей XIX века), но достаточно сказать, что Николай I исключительно тормозил издание Библии в течение - пока не умер, в течение всего его правления. И когда люди пытались ходатайствавть об этом, например, архимандрит Макарий Глухарев, алтайский миссионер, - его наказали за это. Потому что он писал им, посылал свои переводы в столицу, писал на имя императора, что нельзя оставлять народ без Слова Божия, что славянский уже не понимают; ему не отвечали; тогда он написал: “Вам мало - 14-го декабря, наводнения в Петербурге”, - тогда его наказали. И все. Так было, пока не умер император. Нужны были для Русской Церкви Соборы - Николай II не разрешал их созывать. И был созван он только после февральской революции. Контроль был полный.
В Византии государство очень цепко держалось за социальную жизнь, и оно как-то парализовало церковную жизнь, и все лучшие силы Церкви покинули общество. Покинули. Все поэты, писатели, богословы - они все бежали из городов. Они все бежали в стены монастырей. Они все были монахами. Монахами, которые иногда выходили на столкновение с государством, но это были редчайшие случаи (иконоборческий кризис). Но в общем можно сказать, что Церковь Византийская бежала в пустыню. Она решала социальные проблемы у себя в монастырях. Там, в монастырях, была общежительная система, “малый коммунизм” общинный.
Демократическая традиция развивалась очень медленно, и она в любом обществе развивается достаточно медленно. Структура монархическая, когда некий индивид управляет, имеет происхождение - очень грубо говоря - зоологическое. Потому что в животном мире для удобства выживания вида и группы живых существ, четвероногих или пернатых, должна над всем господствовать воля одного - самца или самки. Поэтому волчьи стаи, стада слонов, оленей управляются вожаками. Вожаки ведут караваны птиц, они ведут охотничьи группы на ловлю. Это - естественно. Это перенял человек, монархию. Монархия не в смысле обязательно “царизм”, а монархия - единовластие. Но в животном мире нет демократии. Ну разве что, когда некоторые животные приносят своих детёнышей, чтобы их приняли в состав стаи, то существует ритуал принятия: самки их там где-то рождают, слегка выкармливают, потом, когда они могут на ножках идти, они их приводят на “профсоюзное собрание”, и те их там обнюхивают, облизывают и принимают.
Демократия есть специфически человеческое явление, но явление позднее. Если вы посмотрите на карту мира V века до Рождества Христова, вы увидите: колоссальные континенты, которые находятся под властью деспотов, тиранов, монархов, диктаторов - и крошечные, микроскопические территории земли, типа Афинского полиса, города-государства, где практикуется эта демократия. Пускай не развитая, рабовладельческая, но демократия. Там было сознание того, что, так сказать, “глас народа - глас Божий”. Напомню ставшей легендой историю об изгнании Фемистокла. К нему подошёл человек (неграмотный) и сказал: “Ты напиши мне имя Фемистокла, я хочу тоже против него голосовать”. Фемистокл считал себя обязанным соблюдать законы Афин и написал: “Фемистокл”, чтобы тот проголосовал против него. Это, конечно, было просто какое-то чудо, нелепость некоторая на фоне других государств. И персы, которые воевали с греками в этот период, - это была типичная деспотия. Потом в Римской империи были небольшие элементы демократии. Но кругом... Это с трудом себе пробивало путь. С величайшим трудом. Мы как-то привыкли, что вот, кругом свободный мир, демократический мир... Да человеческий род будет еще высиживать долго это “яйцо”. И, может быть, мы находимся у самых истоков этого процесса. Мы должны быть терпеливы, и не надо думать, что при нас произойдут какие-то необыкновенные чудеса и изменения. Вода камень точит, процессы совершаются.
- Видимо, миссия Православной Церкви, ее центр тяжести - не в социальной сфере. Можно ли так считать?
Я думаю, что все-таки это именно так. Хотя в эпоху великокняжеской Московской Руси, конечно, это влияние было. Но это влияние было скорее каритативным (“caritas” - “милосердие”), то есть Церковь активно участвовала в каритативной деятельности. Это нам теперь непонятно, какое это имело значение. А это имело значение. Потому что сейчас есть детские дома (ну пусть они неважные, но они есть!), существуют приюты, больницы - всё это существует, мы к этому привыкли, как к траве! Но тогда же ничего этого не было. И всё это создавала Церковь. Всё!
Человек, которому надо было куда-то приткнуться, находил помощь только в церкви. Если начинался голод, эпидемия, если надо было куда-то деться больным и старым людям, если где-то надо было содержать детей, - это было только в Церкви. Помните “Мцыри”? - ведь это в основу положен реальный факт: такой вот мальчик, бедный, пленный - его взял монастырь. Эта социально-каритативная функция Церкви была присуща даже в эпоху синодальную (XVIII-XIX век).
В России очень большая популяция, в ней есть всё, в ней варятся зачатки всех направлений. И в Православной Церкви тоже имеются зачатки всех направлений, самых правых, самых левых. Это уже заметно, стало уже дифференцироваться постепенно. Но это еще процесс долгий. Уже больше нельзя сказать, что вот если православный человек - ты можешь сказать о его социальном и идейном лице.
Переходя с глобального на свое, я могу вам сказать, что демократия зиждется на смирении. Смирение - когда человек способен услышать мнение другого человека, понять позицию другого человека, быть открытым к вкусам и мнениям другого человека. Вот это есть смирение, уже с этого начинается демократия. Люди, которые у нас назывались членами демократического движения, на самом деле по психологии очень часто были диктаторами, и сталкиваясь с ними, я видел, насколько они в душе своей чужды понятию демократии - противопоставлению мнений, дискуссионности - они не диалогичные были люди часто. Демократия - это психология. Кстати, в понятие “интеллигентный человек” Чехов включал как раз вот это: умение чувствовать другого, понять точку зрения другого - вот это есть интеллигентный человек. Но этот цветок надо выращивать долго. Это высшее произведение душевной структуры. И когда это будет развиваться, - из этого может вырасти нечто полезное для общества, что будет влиять на общество. А перестроить структуру общества, сделать его самым демократичным... Если народ несет в себе тоталитарную психологию - ничего из этого не выйдет.
Нам надо выносить яйцо свободного духа и передать его следующим... Это как принцип Гюйгенса: когда падает капля, от нее идут круги, от каждой точки кругов идут еще круги, и так далее.
Источник...
В России Церковь, как организация людей, играла влиятельную роль только до Петра I. Она имела дело с великокняжеской, княжеской и монархической структурой. И ее идея заключалась в том, чтобы татарщине, анархии, хаосу противопоставить единую централизованную, так сказать, богопомазанную власть. Исторически это было “прогрессивно”, как у нас говорилось, потому что в условиях златоордынского ига, становления Московского царства, действительно, это было нужно. Но заметьте, что “спасибо” за это не сказали - царская власть, едва став на ноги, немедленно отбросила слово Церкви. Я не буду обращаться к истории, а просто обращусь к кинематографу, который вам ближе. Вспомните фильм “Иван Грозный”, хотя это в общем фильм лживый совершенно насквозь, - но там есть такой момент: когда Иоанн Грозный коронуется, то там митрополит Макарий пытается ему что-то сказать, но он стоит, на него глазами фыркает. А потом стычки Грозного с митрополитом Филиппом, которого он потом и заточил, и задушил. Митрополит Филипп выступал против террора. Он согласился стать из монахов митрополитом на условии, что он будет иметь “право печалования”. “Печалованье” значит “ходатайство”, это не от “печалиться”, как иногда думают. Пользуясь устным обещанием царя, он стал вступаться за невинно репрессированных людей, и известно, чем это всё кончилось. Это была политика монархии.
Кстати, патриарх Никон был отстранен одним из первых Романовых, - был отстранен, потому что царю казалось, что Никон захватывает власть (Никон назывался тоже “великий государь”). И Церковь как социальная сила была разрушена. Это, может быть, сильно сказано, но она была отстранена от деятельности. И поэтому естественно, что никакой социальной доктрины вырабатывать в условиях нового общества, общества XVIII-XIX и, тем более, XX века, она даже не могла и пытаться.
Только русские религиозные философы (Владимир Соловьев, Бердяев, Франк, Лосский и ряд других) - пытались предложить в этом направлении - начиная еще с Чаадаева - некую, так сказать, умозрительную модель. Знаменитый историк Георгий Петрович Федотов создал одну из самых ярких социальных концепций. Он жил тут до 25-го года, потом вынужден был уехать в силу трудных каких-то обстоятельств. Его считали за границей communisant, то есть “коммуниствующим”, и даже изгнали из Парижского Богословского института за это. Но он был просто человеком объективным, настоящим православным христианином, и он не хотел превращаться в такого махрового монархиста или антисоветчика, он высказывал то, что он думал. И, когда его изгнали, Бердяев написал гневную статью: “Есть ли в Православии свобода совести?” Умер он в Америке в 51-м. У него можно найти, и у Вышеславцева - но это будут все высказывания частных мыслителей.
Все эти модели довольно разнообразны, но строго говоря, их нельзя считать социальной доктриной Православной Церкви. Мы находимся в таким моменте, когда такой доктрины нет.* И если что и осталось от той традиции, то это традиция поддержания порядка. Поэтому когда рухнул режим царский, то страшно все растерялись, хотя он церкви причинял в основном только зло. Как режим. Может быть, лично никто из царей этого не хотел (я имею в виду царей XIX века), но достаточно сказать, что Николай I исключительно тормозил издание Библии в течение - пока не умер, в течение всего его правления. И когда люди пытались ходатайствавть об этом, например, архимандрит Макарий Глухарев, алтайский миссионер, - его наказали за это. Потому что он писал им, посылал свои переводы в столицу, писал на имя императора, что нельзя оставлять народ без Слова Божия, что славянский уже не понимают; ему не отвечали; тогда он написал: “Вам мало - 14-го декабря, наводнения в Петербурге”, - тогда его наказали. И все. Так было, пока не умер император. Нужны были для Русской Церкви Соборы - Николай II не разрешал их созывать. И был созван он только после февральской революции. Контроль был полный.
В Византии государство очень цепко держалось за социальную жизнь, и оно как-то парализовало церковную жизнь, и все лучшие силы Церкви покинули общество. Покинули. Все поэты, писатели, богословы - они все бежали из городов. Они все бежали в стены монастырей. Они все были монахами. Монахами, которые иногда выходили на столкновение с государством, но это были редчайшие случаи (иконоборческий кризис). Но в общем можно сказать, что Церковь Византийская бежала в пустыню. Она решала социальные проблемы у себя в монастырях. Там, в монастырях, была общежительная система, “малый коммунизм” общинный.
Демократическая традиция развивалась очень медленно, и она в любом обществе развивается достаточно медленно. Структура монархическая, когда некий индивид управляет, имеет происхождение - очень грубо говоря - зоологическое. Потому что в животном мире для удобства выживания вида и группы живых существ, четвероногих или пернатых, должна над всем господствовать воля одного - самца или самки. Поэтому волчьи стаи, стада слонов, оленей управляются вожаками. Вожаки ведут караваны птиц, они ведут охотничьи группы на ловлю. Это - естественно. Это перенял человек, монархию. Монархия не в смысле обязательно “царизм”, а монархия - единовластие. Но в животном мире нет демократии. Ну разве что, когда некоторые животные приносят своих детёнышей, чтобы их приняли в состав стаи, то существует ритуал принятия: самки их там где-то рождают, слегка выкармливают, потом, когда они могут на ножках идти, они их приводят на “профсоюзное собрание”, и те их там обнюхивают, облизывают и принимают.
Демократия есть специфически человеческое явление, но явление позднее. Если вы посмотрите на карту мира V века до Рождества Христова, вы увидите: колоссальные континенты, которые находятся под властью деспотов, тиранов, монархов, диктаторов - и крошечные, микроскопические территории земли, типа Афинского полиса, города-государства, где практикуется эта демократия. Пускай не развитая, рабовладельческая, но демократия. Там было сознание того, что, так сказать, “глас народа - глас Божий”. Напомню ставшей легендой историю об изгнании Фемистокла. К нему подошёл человек (неграмотный) и сказал: “Ты напиши мне имя Фемистокла, я хочу тоже против него голосовать”. Фемистокл считал себя обязанным соблюдать законы Афин и написал: “Фемистокл”, чтобы тот проголосовал против него. Это, конечно, было просто какое-то чудо, нелепость некоторая на фоне других государств. И персы, которые воевали с греками в этот период, - это была типичная деспотия. Потом в Римской империи были небольшие элементы демократии. Но кругом... Это с трудом себе пробивало путь. С величайшим трудом. Мы как-то привыкли, что вот, кругом свободный мир, демократический мир... Да человеческий род будет еще высиживать долго это “яйцо”. И, может быть, мы находимся у самых истоков этого процесса. Мы должны быть терпеливы, и не надо думать, что при нас произойдут какие-то необыкновенные чудеса и изменения. Вода камень точит, процессы совершаются.
- Видимо, миссия Православной Церкви, ее центр тяжести - не в социальной сфере. Можно ли так считать?
Я думаю, что все-таки это именно так. Хотя в эпоху великокняжеской Московской Руси, конечно, это влияние было. Но это влияние было скорее каритативным (“caritas” - “милосердие”), то есть Церковь активно участвовала в каритативной деятельности. Это нам теперь непонятно, какое это имело значение. А это имело значение. Потому что сейчас есть детские дома (ну пусть они неважные, но они есть!), существуют приюты, больницы - всё это существует, мы к этому привыкли, как к траве! Но тогда же ничего этого не было. И всё это создавала Церковь. Всё!
Человек, которому надо было куда-то приткнуться, находил помощь только в церкви. Если начинался голод, эпидемия, если надо было куда-то деться больным и старым людям, если где-то надо было содержать детей, - это было только в Церкви. Помните “Мцыри”? - ведь это в основу положен реальный факт: такой вот мальчик, бедный, пленный - его взял монастырь. Эта социально-каритативная функция Церкви была присуща даже в эпоху синодальную (XVIII-XIX век).
В России очень большая популяция, в ней есть всё, в ней варятся зачатки всех направлений. И в Православной Церкви тоже имеются зачатки всех направлений, самых правых, самых левых. Это уже заметно, стало уже дифференцироваться постепенно. Но это еще процесс долгий. Уже больше нельзя сказать, что вот если православный человек - ты можешь сказать о его социальном и идейном лице.
Переходя с глобального на свое, я могу вам сказать, что демократия зиждется на смирении. Смирение - когда человек способен услышать мнение другого человека, понять позицию другого человека, быть открытым к вкусам и мнениям другого человека. Вот это есть смирение, уже с этого начинается демократия. Люди, которые у нас назывались членами демократического движения, на самом деле по психологии очень часто были диктаторами, и сталкиваясь с ними, я видел, насколько они в душе своей чужды понятию демократии - противопоставлению мнений, дискуссионности - они не диалогичные были люди часто. Демократия - это психология. Кстати, в понятие “интеллигентный человек” Чехов включал как раз вот это: умение чувствовать другого, понять точку зрения другого - вот это есть интеллигентный человек. Но этот цветок надо выращивать долго. Это высшее произведение душевной структуры. И когда это будет развиваться, - из этого может вырасти нечто полезное для общества, что будет влиять на общество. А перестроить структуру общества, сделать его самым демократичным... Если народ несет в себе тоталитарную психологию - ничего из этого не выйдет.
Нам надо выносить яйцо свободного духа и передать его следующим... Это как принцип Гюйгенса: когда падает капля, от нее идут круги, от каждой точки кругов идут еще круги, и так далее.
Источник...