Конкретика (игум. Антоний). Беседа 5-я, ч. 1-я. Начальное введение в элементарные основы духоведения
(продолжение. см. предыдущие части: 6, 7, 8, 9, 10, 11, 13, 15 и 16 декабря).
Философ. И всё-таки в прошлый раз мы как-то совсем упростились в наших духовных изъяснениях. Получается, батюшка, по-вашему, духовная жизнь на самом деле проще пареной репы. Есть благодать - сиди себе и радуйся, ты спокоен как удав, и тебе, как в народе говорят, хошь кол на голове теши. А нет благодати, - кричи, проси, клянчи, донимай Бога, пока не даст, чего хошь. Если же и тут не даст благодати, - продолжай быть как дитя (Христос ведь не уточнил, капризное или некапризное) и закати своему Небесному Отцу капитальную истерику, а то ещё и ультиматум поставь, как герой фильма «Хождение за три моря» Афанасий Никитин: «Господи, дай…, а то возропщу».
Священник. А что? Я полностью согласен с таким представлением: просто и с изысканным вкусом. Как ваш коллега, Григорий Сковорода, ещё в восемнадцатом веке высказался: «Всё нужное не сложно, а всё сложное не нужно». В псалме тоже, кстати, ясно обозначены эти две позиции, две фазы духовной жизни: «работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом».
Философ. Да, ничего не скажешь, просто. Вот псалмопевец когда-то, говоря в том же ключе, изрядно накосячил, вспомнил затем, чего потерял, и возопил к Богу в своём легендарном пятидесятом: «возврати мне радость спасения Твоего и духом владычным утверди меня». Но вспомнил-то он только с посторонней помощью, когда ему пророк Нафан подсказал. А так получается, что даже у всерьёз познавших радость спасения, переживавших не раз посещения Духа какие-то грехи способны настолько отбить память, что только вмешательство свыше может снять духовную амнезию. Давно ещё эти стихи меня как-то особо затронули, намного больше, чем другие строки того же покаянного произведения.
Богослов. Что ж, не удивительно: чем тяжелее грех, тем сильнее он искажает в человеческом сознании мировосприятие и, в том числе, восприятие человеком Самого Бога. После грехопадения, как читаем в Библии, Адам с Евой пытаются скрыться от всевидящего Бога, опасаясь Его предполагаемой мстительности, а затем и обвиняют Его в своём падении: Ева сваливает всё на змия, которому Творец попустил искушать людей, а Адам - на жену, которая была дана Творцом.
Философ. Вот только бедному змию формально не на кого было всё валить. Но про себя-то, небось, наверняка подумал что-нибудь такое про Бога, что в Библии и печатать было нельзя.
Священник. Но любое помрачение, так или иначе, исправляется Промыслителем, если душа всё же находится на пути, куда надо, ищет Л и ц о Б о ж и е. Помните, в том же фрагменте псалма Давид чувствует, что Лицо Создателя обращено к нему и просит Его не отвратить Лица, т.е. не отнять Духа Святого; но в то же время обращено Оно на грехи царя, - просит от них отвратить Лицо. Получается, что сам факт осознания греха и сокрушённого покаяния в памяти об утерянной радости спасения уже свидетельствует о присутствии Духа, обращении Лица Божиего к личности человека. Значит, при отсутствии такой памяти и сокрушения о грехе Дух Святой отнят и Лицо отвращено.
Богослов. По поводу этих центральных стихов 50-го псалма могу добавить ещё одну интересную деталь. Его русский, т.е. синодальный перевод, опирается на еврейский, масоретский текст Библии. И там действительно стоит слово «возврати», которое господину философу больше понравилось, нежели «воздаждь» в славянском переводе, опирающемся на греческий оригинал семидесяти толковников, т.е. Септуагинту. Я полностью с этим согласен. А вот предыдущая строчка в русском переводе - «Сердце чисто сотвори во мне Боже…», - несмотря на точность, совершенно не соответствует смыслу, поскольку еврейский глагол «бара» означает творение из ничего, как, например, в первом библейском стихе: «В начале сотворил Бог небо и землю». Разумеется, что для обновления правого Духа во утробе, о чём далее молит Давид, требуется лишь очищение уже существующего духовного сердца, а не сотворение его. Здесь я считаю, что славянский перевод с греческого словами «сердце чисто созижди…» по смыслу намного адекватнее синодального.
Философ. В общем, в пятидесятом псалме, как я и думал, и даже говорил о том на нашей первой беседе, на лицо, разумеется, человеческое, свидетельство о трёх состояниях души псалмопевца. Первое (преодолённое) - духовная амнезия, когда Лицо Божие отвращено и Дух Святой отнят; второе (в котором написаны эти строки) - Лицо обращено к душе, но на её грехи, и Дух ещё не очистил сердце; третье (желаемое и просимое) - Лицо Божие отвращено от грехов, возвращена радость спасения, сердце очищено и утверждено владычным Духом. Спасибо, отче, что вы смогли мне это немножечко каким-то образом экзистенциально протранслировать. Похоже, также, что опытное знание этих трёх состояний и есть отчасти те безвестные и тайные премудрости, которые Бог явил Своему пророку.
Богослов. Да уж, во всяком случае, не посвящение в вольные каменщики.
Философ. Догадываюсь также, что Лицо Божие в данном случае - антропоморфный образ воздействия Святого Духа на человека; то же, что и слово, то же что и имя Божие.
Священник. Совершенно правильно догадываетесь. Симеон Новый Богослов приводит целый перечень образов из Священного Писания, означающих одно и то же - животворящее действие благодати: «свет», любовь», «вода живая», «хлеб небесный», «соль земли», «Лицо Божие», «слава Божия», «сила Божия», «мышца Божия» и, в том числе, - «имя Божие». Просто Бог через Своё Писание пытается с разных сторон многочисленными ассоциациями пробиться к сознанию человека и как-то его зацепить. Это примерно как рыбак меняет одну наживку за другой, чтобы наконец-то поймать привередливую рыбу на крючок, наживкой скрываемый. Спаситель не случайно проводил параллель между рыболовством и будущей задачей своих учеников - апостольством, ловлей человеков.
Теперь к месту вспомнить 24-й псалом, где речь идёт о роде ищущих Бога, а затем добавляется - ищущих Лицо Бога Иакова. Так что лишний раз перед нами ещё из глубины Ветхого Завета встаёт дилемма: примкнуть к этому роду или нет; и если нет, то расписаться в том, что нам лично Христос в этом плане ничего Своей искупительной Жертвой и Воскресением не добавил.
Философ. И надеяться, что по Его милости за рабский наш скорбный религиозный труд на том свете, авось, заплатят, авось, пронесёт от вечных мук.
Что же касается множества земных образов небесного посещения, то здесь, я думаю, всё достаточно очевидно. Вот только по поводу в прошлый раз упоминавшегося «гласа хлада тонкого» маленькое, но всё же недоумение всплывает. Я понимаю, что действие благодати на сердце не может даже в принципе иметь каких-то чётких обозначений в человеческом языке, поскольку не является предметом всеобщего опыта. Грусть, печаль, гнев, восторг и многое прочее - тут почти каждой душе понятно, что стоит за этими словами. Поэтому непосредственное восприятие духовного наития, которое даже Никодим евангельский не осознавал в себе опытно, как вы отче и обозначили, требует образа, сравнения с тем, что всем известно, иначе вообще об этом нет смысла заговаривать. Но ведь в большинстве своём как библейские, так и святоотеческие источники, прибегая к температурному диапазону, сравнивают воздействие Святого Духа на сердце с теплом и даже с огнём…, - те же Лука с Клеопой, в частности. А как же холодный образ? Или это своего рода оксюморон - то, чем лексикологи обозначают образное соединение взаимоисключающего: обжигающий мороз, сладкая печаль и подобное?
Священник. Нет, нет, здесь вовсе не оксюморон. Употребляемый в писаниях образ зависит ещё и, будем говорить, от контекста, от того, на какую сердечную среду в данном случае воздействует Дух Божий. Огонь огню рознь. Есть у свв. отцов образы огня, но огня совсем другого, а точнее противоположного характера - огня демонического: «Опаляющие страсти», «огонь гееннский» и др. предполагают, естественно, воздействие духа демонического. Но, в то же время, «Бог есть огнь поядающий», и Сын Божий пришёл огонь низвести на землю.
Кстати, и в некоторых богослужебных текстах обнаруживаются подобные же мнимые оксюмороны, предполагающие взаимное переплетение на духовном уровне того, что на уровне душевном является взаимоисключающим. Характерный пример - строчка из светильничной молитвы, читаемой священником на вечерне, где заодно проявляется и высший смысл имени Божиего: «возвесели сердца наши во еже боятися имени Твоего». Естественно, что отношения между двумя душевными чувствами - веселием и страхом - исключительно антагонистические. Веселие вытесняет страх, а страх - веселие. А здесь священник просит возвеселить сердца для того, чтобы бояться им имени Божиего. Если ещё при этом имя понимать в нашем обиходном смысле, то кроме очередного церковного абсурда в таком прошении ничего, естественно, не выражается. Но нет, не тут-то было.
Благодатное же, т.е. духовное, веселие имеет своей гранью совершенно безболезненный страх, или опасение, лишиться радости богообщения из-за каких-либо посторонних мыслей, а тем более - слов и действий. Его можно сравнить с детским страхом перед уходом родителей во время весёлого времяпровождения в их обществе и в их любви, изливающейся в сердце. Ребёнок чувствует, что если он переключит своё внимание на что-нибудь постороннее и увлечётся этим, то родители тихо, по-английски, его покинут.
Философ. Что ж, принимаю: тут всё вполне вразумительно. А мне остаётся только с моей скромной философской колокольни за непригодностью в данном случае оксюморона определить отношение между веселием и страхом, а также холодом и огнём как антропологическую духовную антиномию - противоречие, разрешающееся на более высоком уровне рассмотрения. Но вот, надеюсь, что огонь Божия Духа с огнём гееннским уж ни при каком рассмотрении антиномии не составят.
Богослов. Не скажите, не скажите. Исаак Сирин вместе с Достоевским как раз считали, что это один и тот же нематериальный Божественный огонь, но праведников он услаждает, а грешников мучает невозможностью любить. Однако я на этом отнюдь не настаиваю.
Священник. Я тоже сомневаюсь в таком тождестве, исходя из многих других свидетельств о загробном мире. Впрочем, сейчас для нас это не так уж важно. Если человек стонет под игом зноя палящих его ум и сердце мыслей и чувств, а то ещё и желаний, то веяние благодатного Духа в его сердце - это именно живительная прохлада.
Похоже, что Илию обуревала в пустыне жуткая скорбь от полного провала его голодоморных и кровавых сверхъестественных мероприятий, и ничего не облегчило, не успокоило его душу кроме «гласа хлада тонкого» - возвращения той благодати, которую он растратил впустую. А затем, когда сердце остыло от страстного пламени, - в нём возгорается всё ярче и жарче огонь благодати, огонь подлинной радости и неотмирной любви.
Иоанн Креститель говорит о Христе как об Идущем крестить Духом Святым и огнём. Сам же Иоанн своим водным крещением лишь омывал человека, погружая его в иорданскую воду благодатного покаяния, делал его способным увидеть сверху своё греховное существо и захотеть от него избавиться в предвкушении чего-то принципиально нового - грядущего царства Божиего. Но более ничего Иоанн дать уже не мог, ибо для большего пришёл Сам Сын Божий.
Получается, Евангелие свидетельствует о трёх степенях, трёх стадиях воздействия Духа Святого: первая - вода покаяния как реальное изменение мироощущения, первичное прозрение, признание бессмысленности и пагубности всех страстных потуг и устремлений; вторая - живительная прохлада как проблески успокоения и освобождения от жгучего, мучительного рабства невидимым властителям мира сего; третья - огонь в сердце, как постепенное выжигание всей сердечной нечистоты и восхождение по ступеням Божественной любви.
Философ. Что ж, возжелал я, положим, покаяния в его подлинном смысле, а не как это обычно происходит у нас под епитрахилями, где в лучшем случае просто констатируются известные по книгам собственные заведомо неискоренимые недостатки. А я захотел именно настоящего иорданского покаяния -изменения, фактически, той самой заповеданной Богом метании, перехода на более высокий уровень сознания, а по-нашему, по-философски - экзистенциального трансцендирования. И если всё-таки воспользоваться хоть каким-то, крохотным, как вы говорите, желаньицем и начать с какого-то боку притираться к роду соискателей Божиего Лица, пытаться стоять перед Ним подольше и поближе, то подозреваю, что домашние просто взбесятся, и от клювов их и зубов просто проходу не будет. Честно признаться, страшновато. И так, бывает, голова болит от мысленных, как их называют в местах лишения свободы, головняков и порожняков. А тут от них при неопытности можно лишиться и той свободы, какую иногда хоть как-то имеешь и даже оказаться в местах, «где, к сожаленью, навязчивый сервис», как о них пел когда-то Высоцкий.
Священник. А вот это, господин философ, уже практическая философия евреев, исходящих когда-то из Египта: в какую там ещё землю обетованную и сколько туда по пустыне тащиться? Да, в Египте жилось тяжко, рабская доля, но хоть мясо всё время ели, а в пустыне-то где возьмёшь еды…, значит, голод? И вообще, кто такой этот гугнивый Моисей и где гарантии правости нашего пути? Сам хорошо знаком с подобной продукцией страха.
Согласен, опасность есть, гарантий никаких, а вместо видимого Моисея, как мы знаем, Христос, но при этом невидимый. Да к тому же кое-кто от умного делания и борьбы с помыслами в прелести оказался. Но тут уж, как русская поговорка гласит, «волков бояться - в лес не ходить».
Сама по себе борьба с помыслами - труд, несомненно, каторжный, да и просто непосильный. Вы совершенно верно подметили: не хочешь их думать, а они думаются. А иногда вообще кажется: ну зачем скандалить со своими родными, когда можно как-то договориться и мирно сосуществовать. Действительно, если на данный момент не испытывать к ним никакой злости, то и гонять не будешь. Сколько бы не читать аскетических установок и категоричных призваний к сопротивлению мысленным прилогам - без вдохновения на то ничего не выйдет, и поневоле с ними смиряешься.
Тем не менее, постепенно при надлежащих условиях должна начаться цепная реакция. Усиление действия благодати, вызывающее усиление желания этого действия, и наоборот, - усиление желания, вызывающее усиление благодатного действия, а уж оно-то соответственно усиливает и неприязнь к своим головным домочадцам. Ты хочешь, чтоб тебе было хорошо, легко, а они тебе ввинчивают своё плохо, тяжело: ну как на них не разозлиться за это? В таком состоянии даже без всяких инструкций начнёшь раздавать им пинки и подзатыльники. Но они конечно достаточно хитрые, начинают уворачиваться, а потом опять вылезают, откуда ни попадя, как только сядешь отдохнуть. Это вы сами уже неплохо прочувствовали, имея склонность ко вниманию к себе. А почему бы эту склонность не развивать в должном направлении - в направлении не болезненного и бесплодного самокопания, а именно самопознания? И тут обнаруживается огромная точка приложения творческих сил без всякой рутины.
Философ. И чем, по-вашему, отличается самопознание от самокопания? Для меня и то, и другое - процесс вхождения в себя, только в разных фазах, который психологи называют интроспекцией.
Священник. Вкратце могу сказать: тем, чем простота отличается от сложности, а тяжесть - от лёгкости. Самокопание определяется надрывными воспоминаниями, ковыряющимися в каких-то собственных промахах, тяжёлых состояниях, поисками причин, их вызвавших и т.п. Известно оно, думаю, почти каждому, даже не очень склонному к самоанализу. Самокопание навязчиво прокручивает по множеству раз один и тот же ход мысли, подогревая вращающийся головной генератор надеждой, что в очередном круге мысленной последовательности непременно обнаружится искомая суть и уяснится доселе непонятное. В итоге - подчас опустошающая потеря времени и сил, что есть вместе с тем и признак безблагодатности. Если лежишь при этом в кровати под одеялом, то продолжаться подобное копание может до запотевания пяток, пока вставать не потребуется. Мысль в таком случае напоминает ишака с детской картинки, которому на спину привязали длинную палку, а на конце на некотором расстоянии перед его мордой повесили кочан капусты. Ишак идёт по кругу за удаляющейся от него капустой и тем самым вращает колесо.
В истинном же самопознании всё принципиально не так. В спокойном наблюдении за собой человеку приходит озарение (и это тоже от Духа Божиего) вместе с удивлением: как же такой простой вещи, такого слона я не замечал раньше. Трудности возникают зачастую лишь тогда, когда человек захочет передать, объяснить кому-то простое само по себе знание. Иногда, несмотря ни на какие приёмы и способы, это оказывается совершенно невозможным.
Оптинские старцы, в частности, первый из них, Леонид (в схиме Лев), досадовали, что простой народ совершенно не способен понять духовность в собственном её смысле. Старец Амвросий же в последствии говорил, что обучить человека духовной жизни - всё равно, что научить простолюдина выговаривать слово «секретарь» вместо «секеларь». Предлагаешь ему, давай начнём по частям. Скажи «се» - говорит правильно: «се», скажи «кре»… - «кре», дальше «тарь»… - «тарь». Ну вот, а теперь всё вместе… - говорит опять - «секеларь».
Философ. Ну вот, батюшка, сами видите: простую пареную репу съесть бывает ой как не просто. И так и сяк её кусаешь, а она никак в рот не лезет. Но это не только в самопознании, а и вообще в познании, в том числе и научном, замечено, что сложнее всего усваиваются самые элементарные (как обнаруживается после их усвоения) вещи. А по поводу вашего, можно сказать, наиэлементарнейшего введения в духоведение, а заодно и слона, под которым, как я понял, нужно понимать воздействие духа на человека, вспомнил ещё один анекдот совдэповской эпохи из серии национальных особенностей. Предлагается конкурс монографий о слоне. Русские, как и положено членам партии, приносят книгу под названием «Слон в свете решений последнего съезда КПСС» (сегодня бы, наверняка, как положено членам РПЦ, - «… в свете постановлений последнего архиерейского Собора»), а немцы - «Начальное введение в элементарные основы слоноведения»… в пятидесяти томах.
Но ведь кому-то никаких введений не требуется: достаточно ванны или яблока. Архимед спокойным, надо полагать, мысленным взором взглянул на себя, на воду, на ванну и, выскочив из неё, преподнёс нам закон Архимеда. Или вот яблоко когда-то потянулось с ветки к чему-то значительно более увесистому, а тут ему башка Ньютона на пути подвернулась, - и, пожалуйста: открылась человечеству истина всемирного тяготения. Тут поневоле согласишься с Платоном, с его учением об анамнезисе, определяющем знание как воспоминание того, что изначала заложено в человеке. А уж память…, она ведь может заработать, а может и нет,… так что всю жизнь и придётся выговаривать «секеларь».
Но, нет, отче, не подумайте: я всё же не упорствую в отрицании необходимости человеческих усилий, т.н. синергии, в направлении как само-…, так и богопознания. Вовсе я не отказываюсь напрягать память, прочитывая тома элементарного введения в начальные основы духоведения.
Богослов. Я тоже готов признать анамнезис с одной лишь оговоркой, сделанной когда-то учением Максима Исповедника: все знания как идеи, или логосы, которые тоже нами только что упоминались, не просто так залезли когда-то, пусть даже в некой вечности в человека, а заложены в него Творцом.
Священник. Безусловно. А от себя (жаль, что не могу посоветоваться по этому поводу с преподобным Максимом, но в тайне надеюсь на его согласие) предположу, что эти самые логосы, стоящие за многими неискусственными человеческими понятиями, в том числе и научными, ещё вдобавок и живые. Имеют они как-то свой диапазон свободной воли, скорее всего, поменьше, чем у ангелов и действуют эти Божественные слова, логосы, опять же, как и ангелы, в согласии с волей Слова - Сына Божиего. Будучи во всём человечестве, заключённые в его духе, они открывают себя, кому хотят, где хотят и как хотят. Руководствуются они не только интеллектом представителя человечества, его желанием вспомнить забытое и тем более человеческой методикой воспоминания, но, в первую очередь, нравственным состоянием искателя знаний, мотивами его устремлённости к знанию. Разного рода корысть: гордость, тщеславие и исходящие из них - ревность, зависть, соперничество, не говоря уже о материальных стимулах, готовности на плагиат и прохождению по головам, напрочь отпугивает логосы, стоящие за многими, в том числе, и научными истинами. Эти Божественные идеи-воления, как назвал логосы Иоанн Дамаскин, ищут для своего раскрытия тех искренних любителей знания, кому безразлична или почти безразлична идея сколачивания себе мирового имени и Нобелевской премии.
Философ. Ох, батюшка, мы тут, кажется, плавно вторгаемся в область великого средневекового вопроса, вторгаемся в недра спора западной философии по поводу именно таких общих глобальных понятий, называемых универсалиями. Не буду вдаваться в его подробности: напомню только, что представители одной стороны, называемые реалистами, а, по сути, платоники, видели в универсалиях, таких как добро, красота, истина и др., отражения надмирных реальностей, т.е. идей. Философы и богословы другой стороны, называемые номиналистами, считали универсалии продуктами человеческого разума, который ввёл их в обиход для удобства человеческой жизни. Но вы, отче, одушевляя универсалии, переплюнули даже самых заядлых реалистов - Ансельма Кентерберийского и Фому Аквинского вместе взятых. В вопросе об универсалиях, считающимся основным в западной средневековой философии, вы - просто гиперреалист.
Богослов. Что ж, лично я тоже допускаю такого рода персонификацию, тем более, что в словах Спасителя обнаруживается чуть ли не фетишизация неодушевлённых по нашим представлениям стихий и даже гор. Он персонально обращается к ветру и морю, предлагая им прекратить своё буйство. Объясняя ученикам Своим возможность веры и её власти, также прибегает к примеру личного общения с объектами как бы неживой природы, а на самом деле живыми: «Если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, - будет». Затем, в арсенале наших церковных молитв есть несколько обращений ко Кресту, опять же, как к живому, разумному существу: «О, пречестный и животворящий кресте Господень, помогай нам…», «Радуйся…, крест Господень». Нельзя конечно же исключать предположение о том, что Спаситель употребляет в данном случае распространённые на то время в лексике иудеев идиомы, разного рода олицетворения и прочие тропы. И всё же я склоняюсь к действительности существования в невидимом мире тех самых субъектов: духов морей, ветров и гор, - т.е. склоняюсь к онтологичности, а не условности смысла подобных персональных обращений. Примечательно, что на некоторых старинных иконах Крещения Господня в иорданских водах изображают духов реки в виде водолеев и царей, восседающих на рыбах.
Философ. Тогда возникает вопрос, а какова же нравственная направленность этих нерегламентированных церковным учением духов?
Священник. Предполагаю, что духи каких-то природных образований и стихий соблюдают своего рода нейтралитет, не относясь ни к ангелам, ни к демонам.
Богослов. Хоть эти духи и не регламентированы нашим вероучением, но надеюсь, батюшка, что вы такого рода мнения не высказываете, например, с амвона или в каких-либо иных присутственных церковных местах. Один мой коллега, преподаватель догматики, как-то поделился со мной своим выводом о том, что у нас в отличие еретиков-католиков сезон охоты на ведьм ещё никто не закрывал. Мы же, православные, блюдём чистоту веры доныне, а не то что эти несчастные папы-либералы, кающиеся в грехах инквизиции, крестовых походов, индексе запрещённых книг, неласковом обращении с инакомыслящими учёными, а заодно и педофилии. У нас же всё было, есть и будет как надо.
Философ. Вот-вот…, как и заповедал наш великий ревнитель чистоты православия, Иосиф Волоцкий, сжигая очередную партию «жидовствующих».
Богослов. Примите, отче, к сведению, что в нашем учебном комитете найдётся много профессионалов, а заодно и любителей своего дела, которые изысканно подберут утончённую формулировку ваших еретических воззрений. Например, в своих взглядах и высказываниях вы явно обнаружили адопцианский модализм с оттенком анимистического афтартодокетизма. Вы, разумеется, можете опротестовать непонравившееся обвинение, но тогда вам предложат другую формулировку вашего богословского оппортунизма, очевидно отступающего от учения церкви: левоцентристский оригенизм с несторианско-монофизитским уклоном. Но уж на сей-то раз не будете же вы отказываться, проявляя неподобающее православному грешнику упрямство? В итоге компетентные органы соблюдения чистоты православия непременно разберутся в сути вашего неправомыслия и предложат вам пересмотреть неусмотренное в собственных мыслях и принести надлежащее очистительное покаяние. И только в этом отрадном случае медленный огонь под вами может быть заменён по милости священного Синода на быстрый, хотя и вполне материальный.
(продолжение следует...)
Философ. И всё-таки в прошлый раз мы как-то совсем упростились в наших духовных изъяснениях. Получается, батюшка, по-вашему, духовная жизнь на самом деле проще пареной репы. Есть благодать - сиди себе и радуйся, ты спокоен как удав, и тебе, как в народе говорят, хошь кол на голове теши. А нет благодати, - кричи, проси, клянчи, донимай Бога, пока не даст, чего хошь. Если же и тут не даст благодати, - продолжай быть как дитя (Христос ведь не уточнил, капризное или некапризное) и закати своему Небесному Отцу капитальную истерику, а то ещё и ультиматум поставь, как герой фильма «Хождение за три моря» Афанасий Никитин: «Господи, дай…, а то возропщу».
Священник. А что? Я полностью согласен с таким представлением: просто и с изысканным вкусом. Как ваш коллега, Григорий Сковорода, ещё в восемнадцатом веке высказался: «Всё нужное не сложно, а всё сложное не нужно». В псалме тоже, кстати, ясно обозначены эти две позиции, две фазы духовной жизни: «работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом».
Философ. Да, ничего не скажешь, просто. Вот псалмопевец когда-то, говоря в том же ключе, изрядно накосячил, вспомнил затем, чего потерял, и возопил к Богу в своём легендарном пятидесятом: «возврати мне радость спасения Твоего и духом владычным утверди меня». Но вспомнил-то он только с посторонней помощью, когда ему пророк Нафан подсказал. А так получается, что даже у всерьёз познавших радость спасения, переживавших не раз посещения Духа какие-то грехи способны настолько отбить память, что только вмешательство свыше может снять духовную амнезию. Давно ещё эти стихи меня как-то особо затронули, намного больше, чем другие строки того же покаянного произведения.
Богослов. Что ж, не удивительно: чем тяжелее грех, тем сильнее он искажает в человеческом сознании мировосприятие и, в том числе, восприятие человеком Самого Бога. После грехопадения, как читаем в Библии, Адам с Евой пытаются скрыться от всевидящего Бога, опасаясь Его предполагаемой мстительности, а затем и обвиняют Его в своём падении: Ева сваливает всё на змия, которому Творец попустил искушать людей, а Адам - на жену, которая была дана Творцом.
Философ. Вот только бедному змию формально не на кого было всё валить. Но про себя-то, небось, наверняка подумал что-нибудь такое про Бога, что в Библии и печатать было нельзя.
Священник. Но любое помрачение, так или иначе, исправляется Промыслителем, если душа всё же находится на пути, куда надо, ищет Л и ц о Б о ж и е. Помните, в том же фрагменте псалма Давид чувствует, что Лицо Создателя обращено к нему и просит Его не отвратить Лица, т.е. не отнять Духа Святого; но в то же время обращено Оно на грехи царя, - просит от них отвратить Лицо. Получается, что сам факт осознания греха и сокрушённого покаяния в памяти об утерянной радости спасения уже свидетельствует о присутствии Духа, обращении Лица Божиего к личности человека. Значит, при отсутствии такой памяти и сокрушения о грехе Дух Святой отнят и Лицо отвращено.
Богослов. По поводу этих центральных стихов 50-го псалма могу добавить ещё одну интересную деталь. Его русский, т.е. синодальный перевод, опирается на еврейский, масоретский текст Библии. И там действительно стоит слово «возврати», которое господину философу больше понравилось, нежели «воздаждь» в славянском переводе, опирающемся на греческий оригинал семидесяти толковников, т.е. Септуагинту. Я полностью с этим согласен. А вот предыдущая строчка в русском переводе - «Сердце чисто сотвори во мне Боже…», - несмотря на точность, совершенно не соответствует смыслу, поскольку еврейский глагол «бара» означает творение из ничего, как, например, в первом библейском стихе: «В начале сотворил Бог небо и землю». Разумеется, что для обновления правого Духа во утробе, о чём далее молит Давид, требуется лишь очищение уже существующего духовного сердца, а не сотворение его. Здесь я считаю, что славянский перевод с греческого словами «сердце чисто созижди…» по смыслу намного адекватнее синодального.
Философ. В общем, в пятидесятом псалме, как я и думал, и даже говорил о том на нашей первой беседе, на лицо, разумеется, человеческое, свидетельство о трёх состояниях души псалмопевца. Первое (преодолённое) - духовная амнезия, когда Лицо Божие отвращено и Дух Святой отнят; второе (в котором написаны эти строки) - Лицо обращено к душе, но на её грехи, и Дух ещё не очистил сердце; третье (желаемое и просимое) - Лицо Божие отвращено от грехов, возвращена радость спасения, сердце очищено и утверждено владычным Духом. Спасибо, отче, что вы смогли мне это немножечко каким-то образом экзистенциально протранслировать. Похоже, также, что опытное знание этих трёх состояний и есть отчасти те безвестные и тайные премудрости, которые Бог явил Своему пророку.
Богослов. Да уж, во всяком случае, не посвящение в вольные каменщики.
Философ. Догадываюсь также, что Лицо Божие в данном случае - антропоморфный образ воздействия Святого Духа на человека; то же, что и слово, то же что и имя Божие.
Священник. Совершенно правильно догадываетесь. Симеон Новый Богослов приводит целый перечень образов из Священного Писания, означающих одно и то же - животворящее действие благодати: «свет», любовь», «вода живая», «хлеб небесный», «соль земли», «Лицо Божие», «слава Божия», «сила Божия», «мышца Божия» и, в том числе, - «имя Божие». Просто Бог через Своё Писание пытается с разных сторон многочисленными ассоциациями пробиться к сознанию человека и как-то его зацепить. Это примерно как рыбак меняет одну наживку за другой, чтобы наконец-то поймать привередливую рыбу на крючок, наживкой скрываемый. Спаситель не случайно проводил параллель между рыболовством и будущей задачей своих учеников - апостольством, ловлей человеков.
Теперь к месту вспомнить 24-й псалом, где речь идёт о роде ищущих Бога, а затем добавляется - ищущих Лицо Бога Иакова. Так что лишний раз перед нами ещё из глубины Ветхого Завета встаёт дилемма: примкнуть к этому роду или нет; и если нет, то расписаться в том, что нам лично Христос в этом плане ничего Своей искупительной Жертвой и Воскресением не добавил.
Философ. И надеяться, что по Его милости за рабский наш скорбный религиозный труд на том свете, авось, заплатят, авось, пронесёт от вечных мук.
Что же касается множества земных образов небесного посещения, то здесь, я думаю, всё достаточно очевидно. Вот только по поводу в прошлый раз упоминавшегося «гласа хлада тонкого» маленькое, но всё же недоумение всплывает. Я понимаю, что действие благодати на сердце не может даже в принципе иметь каких-то чётких обозначений в человеческом языке, поскольку не является предметом всеобщего опыта. Грусть, печаль, гнев, восторг и многое прочее - тут почти каждой душе понятно, что стоит за этими словами. Поэтому непосредственное восприятие духовного наития, которое даже Никодим евангельский не осознавал в себе опытно, как вы отче и обозначили, требует образа, сравнения с тем, что всем известно, иначе вообще об этом нет смысла заговаривать. Но ведь в большинстве своём как библейские, так и святоотеческие источники, прибегая к температурному диапазону, сравнивают воздействие Святого Духа на сердце с теплом и даже с огнём…, - те же Лука с Клеопой, в частности. А как же холодный образ? Или это своего рода оксюморон - то, чем лексикологи обозначают образное соединение взаимоисключающего: обжигающий мороз, сладкая печаль и подобное?
Священник. Нет, нет, здесь вовсе не оксюморон. Употребляемый в писаниях образ зависит ещё и, будем говорить, от контекста, от того, на какую сердечную среду в данном случае воздействует Дух Божий. Огонь огню рознь. Есть у свв. отцов образы огня, но огня совсем другого, а точнее противоположного характера - огня демонического: «Опаляющие страсти», «огонь гееннский» и др. предполагают, естественно, воздействие духа демонического. Но, в то же время, «Бог есть огнь поядающий», и Сын Божий пришёл огонь низвести на землю.
Кстати, и в некоторых богослужебных текстах обнаруживаются подобные же мнимые оксюмороны, предполагающие взаимное переплетение на духовном уровне того, что на уровне душевном является взаимоисключающим. Характерный пример - строчка из светильничной молитвы, читаемой священником на вечерне, где заодно проявляется и высший смысл имени Божиего: «возвесели сердца наши во еже боятися имени Твоего». Естественно, что отношения между двумя душевными чувствами - веселием и страхом - исключительно антагонистические. Веселие вытесняет страх, а страх - веселие. А здесь священник просит возвеселить сердца для того, чтобы бояться им имени Божиего. Если ещё при этом имя понимать в нашем обиходном смысле, то кроме очередного церковного абсурда в таком прошении ничего, естественно, не выражается. Но нет, не тут-то было.
Благодатное же, т.е. духовное, веселие имеет своей гранью совершенно безболезненный страх, или опасение, лишиться радости богообщения из-за каких-либо посторонних мыслей, а тем более - слов и действий. Его можно сравнить с детским страхом перед уходом родителей во время весёлого времяпровождения в их обществе и в их любви, изливающейся в сердце. Ребёнок чувствует, что если он переключит своё внимание на что-нибудь постороннее и увлечётся этим, то родители тихо, по-английски, его покинут.
Философ. Что ж, принимаю: тут всё вполне вразумительно. А мне остаётся только с моей скромной философской колокольни за непригодностью в данном случае оксюморона определить отношение между веселием и страхом, а также холодом и огнём как антропологическую духовную антиномию - противоречие, разрешающееся на более высоком уровне рассмотрения. Но вот, надеюсь, что огонь Божия Духа с огнём гееннским уж ни при каком рассмотрении антиномии не составят.
Богослов. Не скажите, не скажите. Исаак Сирин вместе с Достоевским как раз считали, что это один и тот же нематериальный Божественный огонь, но праведников он услаждает, а грешников мучает невозможностью любить. Однако я на этом отнюдь не настаиваю.
Священник. Я тоже сомневаюсь в таком тождестве, исходя из многих других свидетельств о загробном мире. Впрочем, сейчас для нас это не так уж важно. Если человек стонет под игом зноя палящих его ум и сердце мыслей и чувств, а то ещё и желаний, то веяние благодатного Духа в его сердце - это именно живительная прохлада.
Похоже, что Илию обуревала в пустыне жуткая скорбь от полного провала его голодоморных и кровавых сверхъестественных мероприятий, и ничего не облегчило, не успокоило его душу кроме «гласа хлада тонкого» - возвращения той благодати, которую он растратил впустую. А затем, когда сердце остыло от страстного пламени, - в нём возгорается всё ярче и жарче огонь благодати, огонь подлинной радости и неотмирной любви.
Иоанн Креститель говорит о Христе как об Идущем крестить Духом Святым и огнём. Сам же Иоанн своим водным крещением лишь омывал человека, погружая его в иорданскую воду благодатного покаяния, делал его способным увидеть сверху своё греховное существо и захотеть от него избавиться в предвкушении чего-то принципиально нового - грядущего царства Божиего. Но более ничего Иоанн дать уже не мог, ибо для большего пришёл Сам Сын Божий.
Получается, Евангелие свидетельствует о трёх степенях, трёх стадиях воздействия Духа Святого: первая - вода покаяния как реальное изменение мироощущения, первичное прозрение, признание бессмысленности и пагубности всех страстных потуг и устремлений; вторая - живительная прохлада как проблески успокоения и освобождения от жгучего, мучительного рабства невидимым властителям мира сего; третья - огонь в сердце, как постепенное выжигание всей сердечной нечистоты и восхождение по ступеням Божественной любви.
Философ. Что ж, возжелал я, положим, покаяния в его подлинном смысле, а не как это обычно происходит у нас под епитрахилями, где в лучшем случае просто констатируются известные по книгам собственные заведомо неискоренимые недостатки. А я захотел именно настоящего иорданского покаяния -изменения, фактически, той самой заповеданной Богом метании, перехода на более высокий уровень сознания, а по-нашему, по-философски - экзистенциального трансцендирования. И если всё-таки воспользоваться хоть каким-то, крохотным, как вы говорите, желаньицем и начать с какого-то боку притираться к роду соискателей Божиего Лица, пытаться стоять перед Ним подольше и поближе, то подозреваю, что домашние просто взбесятся, и от клювов их и зубов просто проходу не будет. Честно признаться, страшновато. И так, бывает, голова болит от мысленных, как их называют в местах лишения свободы, головняков и порожняков. А тут от них при неопытности можно лишиться и той свободы, какую иногда хоть как-то имеешь и даже оказаться в местах, «где, к сожаленью, навязчивый сервис», как о них пел когда-то Высоцкий.
Священник. А вот это, господин философ, уже практическая философия евреев, исходящих когда-то из Египта: в какую там ещё землю обетованную и сколько туда по пустыне тащиться? Да, в Египте жилось тяжко, рабская доля, но хоть мясо всё время ели, а в пустыне-то где возьмёшь еды…, значит, голод? И вообще, кто такой этот гугнивый Моисей и где гарантии правости нашего пути? Сам хорошо знаком с подобной продукцией страха.
Согласен, опасность есть, гарантий никаких, а вместо видимого Моисея, как мы знаем, Христос, но при этом невидимый. Да к тому же кое-кто от умного делания и борьбы с помыслами в прелести оказался. Но тут уж, как русская поговорка гласит, «волков бояться - в лес не ходить».
Сама по себе борьба с помыслами - труд, несомненно, каторжный, да и просто непосильный. Вы совершенно верно подметили: не хочешь их думать, а они думаются. А иногда вообще кажется: ну зачем скандалить со своими родными, когда можно как-то договориться и мирно сосуществовать. Действительно, если на данный момент не испытывать к ним никакой злости, то и гонять не будешь. Сколько бы не читать аскетических установок и категоричных призваний к сопротивлению мысленным прилогам - без вдохновения на то ничего не выйдет, и поневоле с ними смиряешься.
Тем не менее, постепенно при надлежащих условиях должна начаться цепная реакция. Усиление действия благодати, вызывающее усиление желания этого действия, и наоборот, - усиление желания, вызывающее усиление благодатного действия, а уж оно-то соответственно усиливает и неприязнь к своим головным домочадцам. Ты хочешь, чтоб тебе было хорошо, легко, а они тебе ввинчивают своё плохо, тяжело: ну как на них не разозлиться за это? В таком состоянии даже без всяких инструкций начнёшь раздавать им пинки и подзатыльники. Но они конечно достаточно хитрые, начинают уворачиваться, а потом опять вылезают, откуда ни попадя, как только сядешь отдохнуть. Это вы сами уже неплохо прочувствовали, имея склонность ко вниманию к себе. А почему бы эту склонность не развивать в должном направлении - в направлении не болезненного и бесплодного самокопания, а именно самопознания? И тут обнаруживается огромная точка приложения творческих сил без всякой рутины.
Философ. И чем, по-вашему, отличается самопознание от самокопания? Для меня и то, и другое - процесс вхождения в себя, только в разных фазах, который психологи называют интроспекцией.
Священник. Вкратце могу сказать: тем, чем простота отличается от сложности, а тяжесть - от лёгкости. Самокопание определяется надрывными воспоминаниями, ковыряющимися в каких-то собственных промахах, тяжёлых состояниях, поисками причин, их вызвавших и т.п. Известно оно, думаю, почти каждому, даже не очень склонному к самоанализу. Самокопание навязчиво прокручивает по множеству раз один и тот же ход мысли, подогревая вращающийся головной генератор надеждой, что в очередном круге мысленной последовательности непременно обнаружится искомая суть и уяснится доселе непонятное. В итоге - подчас опустошающая потеря времени и сил, что есть вместе с тем и признак безблагодатности. Если лежишь при этом в кровати под одеялом, то продолжаться подобное копание может до запотевания пяток, пока вставать не потребуется. Мысль в таком случае напоминает ишака с детской картинки, которому на спину привязали длинную палку, а на конце на некотором расстоянии перед его мордой повесили кочан капусты. Ишак идёт по кругу за удаляющейся от него капустой и тем самым вращает колесо.
В истинном же самопознании всё принципиально не так. В спокойном наблюдении за собой человеку приходит озарение (и это тоже от Духа Божиего) вместе с удивлением: как же такой простой вещи, такого слона я не замечал раньше. Трудности возникают зачастую лишь тогда, когда человек захочет передать, объяснить кому-то простое само по себе знание. Иногда, несмотря ни на какие приёмы и способы, это оказывается совершенно невозможным.
Оптинские старцы, в частности, первый из них, Леонид (в схиме Лев), досадовали, что простой народ совершенно не способен понять духовность в собственном её смысле. Старец Амвросий же в последствии говорил, что обучить человека духовной жизни - всё равно, что научить простолюдина выговаривать слово «секретарь» вместо «секеларь». Предлагаешь ему, давай начнём по частям. Скажи «се» - говорит правильно: «се», скажи «кре»… - «кре», дальше «тарь»… - «тарь». Ну вот, а теперь всё вместе… - говорит опять - «секеларь».
Философ. Ну вот, батюшка, сами видите: простую пареную репу съесть бывает ой как не просто. И так и сяк её кусаешь, а она никак в рот не лезет. Но это не только в самопознании, а и вообще в познании, в том числе и научном, замечено, что сложнее всего усваиваются самые элементарные (как обнаруживается после их усвоения) вещи. А по поводу вашего, можно сказать, наиэлементарнейшего введения в духоведение, а заодно и слона, под которым, как я понял, нужно понимать воздействие духа на человека, вспомнил ещё один анекдот совдэповской эпохи из серии национальных особенностей. Предлагается конкурс монографий о слоне. Русские, как и положено членам партии, приносят книгу под названием «Слон в свете решений последнего съезда КПСС» (сегодня бы, наверняка, как положено членам РПЦ, - «… в свете постановлений последнего архиерейского Собора»), а немцы - «Начальное введение в элементарные основы слоноведения»… в пятидесяти томах.
Но ведь кому-то никаких введений не требуется: достаточно ванны или яблока. Архимед спокойным, надо полагать, мысленным взором взглянул на себя, на воду, на ванну и, выскочив из неё, преподнёс нам закон Архимеда. Или вот яблоко когда-то потянулось с ветки к чему-то значительно более увесистому, а тут ему башка Ньютона на пути подвернулась, - и, пожалуйста: открылась человечеству истина всемирного тяготения. Тут поневоле согласишься с Платоном, с его учением об анамнезисе, определяющем знание как воспоминание того, что изначала заложено в человеке. А уж память…, она ведь может заработать, а может и нет,… так что всю жизнь и придётся выговаривать «секеларь».
Но, нет, отче, не подумайте: я всё же не упорствую в отрицании необходимости человеческих усилий, т.н. синергии, в направлении как само-…, так и богопознания. Вовсе я не отказываюсь напрягать память, прочитывая тома элементарного введения в начальные основы духоведения.
Богослов. Я тоже готов признать анамнезис с одной лишь оговоркой, сделанной когда-то учением Максима Исповедника: все знания как идеи, или логосы, которые тоже нами только что упоминались, не просто так залезли когда-то, пусть даже в некой вечности в человека, а заложены в него Творцом.
Священник. Безусловно. А от себя (жаль, что не могу посоветоваться по этому поводу с преподобным Максимом, но в тайне надеюсь на его согласие) предположу, что эти самые логосы, стоящие за многими неискусственными человеческими понятиями, в том числе и научными, ещё вдобавок и живые. Имеют они как-то свой диапазон свободной воли, скорее всего, поменьше, чем у ангелов и действуют эти Божественные слова, логосы, опять же, как и ангелы, в согласии с волей Слова - Сына Божиего. Будучи во всём человечестве, заключённые в его духе, они открывают себя, кому хотят, где хотят и как хотят. Руководствуются они не только интеллектом представителя человечества, его желанием вспомнить забытое и тем более человеческой методикой воспоминания, но, в первую очередь, нравственным состоянием искателя знаний, мотивами его устремлённости к знанию. Разного рода корысть: гордость, тщеславие и исходящие из них - ревность, зависть, соперничество, не говоря уже о материальных стимулах, готовности на плагиат и прохождению по головам, напрочь отпугивает логосы, стоящие за многими, в том числе, и научными истинами. Эти Божественные идеи-воления, как назвал логосы Иоанн Дамаскин, ищут для своего раскрытия тех искренних любителей знания, кому безразлична или почти безразлична идея сколачивания себе мирового имени и Нобелевской премии.
Философ. Ох, батюшка, мы тут, кажется, плавно вторгаемся в область великого средневекового вопроса, вторгаемся в недра спора западной философии по поводу именно таких общих глобальных понятий, называемых универсалиями. Не буду вдаваться в его подробности: напомню только, что представители одной стороны, называемые реалистами, а, по сути, платоники, видели в универсалиях, таких как добро, красота, истина и др., отражения надмирных реальностей, т.е. идей. Философы и богословы другой стороны, называемые номиналистами, считали универсалии продуктами человеческого разума, который ввёл их в обиход для удобства человеческой жизни. Но вы, отче, одушевляя универсалии, переплюнули даже самых заядлых реалистов - Ансельма Кентерберийского и Фому Аквинского вместе взятых. В вопросе об универсалиях, считающимся основным в западной средневековой философии, вы - просто гиперреалист.
Богослов. Что ж, лично я тоже допускаю такого рода персонификацию, тем более, что в словах Спасителя обнаруживается чуть ли не фетишизация неодушевлённых по нашим представлениям стихий и даже гор. Он персонально обращается к ветру и морю, предлагая им прекратить своё буйство. Объясняя ученикам Своим возможность веры и её власти, также прибегает к примеру личного общения с объектами как бы неживой природы, а на самом деле живыми: «Если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, - будет». Затем, в арсенале наших церковных молитв есть несколько обращений ко Кресту, опять же, как к живому, разумному существу: «О, пречестный и животворящий кресте Господень, помогай нам…», «Радуйся…, крест Господень». Нельзя конечно же исключать предположение о том, что Спаситель употребляет в данном случае распространённые на то время в лексике иудеев идиомы, разного рода олицетворения и прочие тропы. И всё же я склоняюсь к действительности существования в невидимом мире тех самых субъектов: духов морей, ветров и гор, - т.е. склоняюсь к онтологичности, а не условности смысла подобных персональных обращений. Примечательно, что на некоторых старинных иконах Крещения Господня в иорданских водах изображают духов реки в виде водолеев и царей, восседающих на рыбах.
Философ. Тогда возникает вопрос, а какова же нравственная направленность этих нерегламентированных церковным учением духов?
Священник. Предполагаю, что духи каких-то природных образований и стихий соблюдают своего рода нейтралитет, не относясь ни к ангелам, ни к демонам.
Богослов. Хоть эти духи и не регламентированы нашим вероучением, но надеюсь, батюшка, что вы такого рода мнения не высказываете, например, с амвона или в каких-либо иных присутственных церковных местах. Один мой коллега, преподаватель догматики, как-то поделился со мной своим выводом о том, что у нас в отличие еретиков-католиков сезон охоты на ведьм ещё никто не закрывал. Мы же, православные, блюдём чистоту веры доныне, а не то что эти несчастные папы-либералы, кающиеся в грехах инквизиции, крестовых походов, индексе запрещённых книг, неласковом обращении с инакомыслящими учёными, а заодно и педофилии. У нас же всё было, есть и будет как надо.
Философ. Вот-вот…, как и заповедал наш великий ревнитель чистоты православия, Иосиф Волоцкий, сжигая очередную партию «жидовствующих».
Богослов. Примите, отче, к сведению, что в нашем учебном комитете найдётся много профессионалов, а заодно и любителей своего дела, которые изысканно подберут утончённую формулировку ваших еретических воззрений. Например, в своих взглядах и высказываниях вы явно обнаружили адопцианский модализм с оттенком анимистического афтартодокетизма. Вы, разумеется, можете опротестовать непонравившееся обвинение, но тогда вам предложат другую формулировку вашего богословского оппортунизма, очевидно отступающего от учения церкви: левоцентристский оригенизм с несторианско-монофизитским уклоном. Но уж на сей-то раз не будете же вы отказываться, проявляя неподобающее православному грешнику упрямство? В итоге компетентные органы соблюдения чистоты православия непременно разберутся в сути вашего неправомыслия и предложат вам пересмотреть неусмотренное в собственных мыслях и принести надлежащее очистительное покаяние. И только в этом отрадном случае медленный огонь под вами может быть заменён по милости священного Синода на быстрый, хотя и вполне материальный.
(продолжение следует...)