Конкретика (игум. Антоний). Беседа 4-я, ч. 2-я. Джонатан Ливингстон
(продолжение. см. предыдущие записи).
...Оказалось, что всего один час, как бы сказал господин философ, экзистенциально там прошёл для страдальца как вечность. Естественно, что досиживать остаток своего срока искупления душа пожелала на земле. Так что вот вам и вечные муки, от которых избави Бог.
Философ. Если верить «Божественной комедии» Данте, то грешная душа, хоть раз действительно призвавшая Бога, проходит в чистилище конечный путь искупления, где благодарит Своего Творца за такую милость. А вот проклинающие Его обитатели ада в силу своего волевого определения вряд ли окажутся способны оттуда выбраться. Во всяком случае, их сознание, требующее обратить себя в небытие, существенно отличается от сознания, например, евангельского богача из рассказа о богаче и Лазаре - пожалуй, самого подробного евангельского свидетельства о загробных реалиях. Богач-то всё ж таки не утратил и благоговения перед Небом, перед Авраамом, сохранил он и любовь к своим братьям, даже заботился, чтобы им избежать его участи. Хочется верить, что он уж давно расплатился со своими долгами и пребывает где-нибудь рядом с Лазарем.
Однако мне кажется, и тут нет смысла пускаться в чисто умственную экскурсию на тот свет, тем более, что мы всё дальше уклоняемся от слова Божиего. Насколько я понял, вы, отче, считаете, что заповеданное нам слышание небесного слова вовсе не сводится к разумному пониманию текстов Священного Писания и убеждённости в его истинности? Получается тогда, что это слово, Божественный логос как хоть самое малейшее наитие Святого Духа может быть сказано человеку и услышано им и помимо формальных чтений, проповедей и поучений?
Священник. Да, несомненно, в том числе и после какого-нибудь бескорыстного доброго дела (о чём мы только что говорили) или перед ним, как благодатное побуждение к нему. А вот дальше, ещё раз повторю, всё уже зависит от слышащего его слушателя. В той же притче о сеятеле помимо безнадёжной придорожной даются характеристики трёх других видов почвы как условий для прорастания Небесного семени у тех, кто способен был его в себе почувствовать, услышать. Страхи и соблазны, как булыжники и сорняки в образе той притчи, пытаются иссушить семя и заглушить его рост. Порываются они выкорчевать из сознания память о воздействии услышанного слова, обесценить то главное в жизни, что когда-то было пережито, убедить сознание, что это было давно и неправда, что есть в мире вещи посерьёзнее, и нечего во главу своего строительного угла ставить столь зыбкий духовный камень. Так что мало услышать слово Божие: надо ещё его сохранить, пытаясь при каждой потере вернуть услышанное, а заодно и развить в себе слух.
Богослов. В таком случае, батюшка, у меня напрашиваются к вам сразу два вопроса. Правильно ли я вас понял, что смысловое истолкование притчей о Царствии Божием, которое мы читаем в Евангелии, само по себе не даёт знания Тайн Царствия Божиего - тех Тайн, которые были открыты апостолам?
Священник. Разумеется. Царствие Божие - царство духа в человеческом существе а, следовательно, и знать его можно только по духу.
Богослов. Понятно. В таком случае, по-вашему, исповедание человеком христианской веры само по себе не означает того, что он непременно услышал слово Божие, осознал свой благодатный талант, и уж тем более его сохранил и приумножил, прожив христианином всю жизнь и исполняя по силам положенные церковные правила?
Священник. И это тоже, само собой разумеется, хотя бы потому, что многие христиане не только приходят на Суд, но и оказываются после него в аду, хотя слышим мы в Евангелие обетование верующим в Сына Божиего о том, что они на Суд не приходят, а сразу переходят от смерти к ЖИЗНИ. Очевидно, что в данном случае Спаситель имел в виду не веру как убеждённость в истинах Евангелия, а живую, активную веру в тот Дух, который был открыт Сыном. И на таком евангельском понимании веры, определяющей соответствующие действия, буквально настаивал и апостол Иаков, и Симеон Новый Богослов.
Исаак Сирин об этой вере говорит следующее: «Веру же разумеем не ту, какую человек имеет в рассуждении различия достопокланяемых Божественных Ипостасей и чудного домостроительства…, но веру, воссиявшую в душе от света благодати, умным свидетельством подкрепляющую сердце… И вера сия обнаруживается не в приращении слуха ушей, но в духовных очах, которые видят сокрытые в душе тайны, невидимое Божественное богатство…».
Так что вера душевного разума и вера духовного ума - далеко не одно и тоже. Разумная вера как убеждённость и исповедание истинности неких положений, догматов всё же предполагает возможность её отрыва от соответствующих дел: да, понимаю, что надо бы, исходя из моей веры, делать то-то и то-то, но по немощи своей не могу. А вот веру духовную уже никак не возможно воспринимать, оторвать от вытекающих из неё действий. Яркий образ таковой веры - дыхание. Живой человек убеждён, что для поддержания его телесной жизни совершенно необходим воздух - своего рода образ Божественного Духа. При этом дыхание - образ дела духа человеческого - совершается человеком как само собой разумеющееся. Если наш дух убеждён, что питание благодатным Духом ему совершенно необходимо для ЖИЗНИ, если ясно ощущает, что чем благодати больше, тем лучше, а чем её меньше, тем хуже, то такая вера никак не сможет обойтись без надлежащих дел стяжания Духа Святого.
Богослов. Но ведь Иоанн Богослов пишет о том, что «Духа Божия (и духа заблуждения) узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога; а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога». Не является ли в таком случае сам факт исповедания Иисуса Сыном Божиим признаком того, что исповедующий находится в Духе Божием?
Священник. Несомненно, что в раннехристианскую эпоху, в эпоху гонений, когда на христиан государство смотрело как на сумасшедших фанатиков, от которых ничего кроме вреда не исходит, - опасное исповедание этого соблазна для иудеев и безумия для эллинов могло стать следствием только непосредственного просвещения Духом Святым. А вот когда христианство превратилось в государственную религию, - мотивы вхождения в неё подчас далеко отстоят от подлинно духовных.
Помнится, монах говорил о том, что вера, даже если её рассматривать только как убеждённость в истинности догматов, у подавляющего большинства современных христиан в своей основе, в основе, можно сказать, человеческой, антропологической, очень отличается от веры ранних христиан. Убеждённость непременно следует из предварительной (а для господина философа - априорной) убедительности. В чём же, спрашивается, для многих заключается убедительность веры в Богочеловечество Иисуса Христа и церковную трактовку описываемых в Евангелии событий, в том числе Воскресения Христова? Каков характер этой убедительности? Монах называл его авторитарно-тоталитарным. Например, следует сообщение о том, что учёные открыли очередной элемент таблицы Менделеева или новую малую планету. Ну кто ж тут усомнится? Тут авторитет науки - значит, надо верить в существование элемента и планеты. Христианство - вера отцов, исконная вера нашего народа. Здесь тоже очевидный авторитет: и мне надо так верить. Кроме того, в воскресение Христово верят многие миллионы на земле. А я почему должен отставать от такого многочисленного общества?
Философ. Накатавшего и в бронзу закатавшего свои догматы, каноны и уставы. Очень даже созвучна мне эта мысль вашего одинокого мыслителя о том, что первые христиане как раз шли своей в общем-то безумной (о чём и апостол говорит) верой в распятого и воскресшего Богочеловека против аналогичной накатанности и закатанности язычества. Никаких авторитетов и никакого тоталитарного, общественного фундамента убедительности.
Священник. И вот опять же у Павла находим указание на исток веры, исток убедительности совсем иного рода: «Вера от слышания, а слышание от слова Божия». И тут не трудно догадаться, какое именно слышание подразумевает апостол. То самое, в отсутствии которого упрекал Спаситель многих Своих слушателей, в том, что они слушают, но не слышат. Ясно, что не сама по себе информация о событиях, связанных с воплощением Сына Божиего, передаваемая через проповедников имеется в виду, а тот дух слова Божиего , который они транслировали своим слушателям. Кто его чувствовал, - тот получал внутреннюю убедительность в собственном сердцем как непреложную основу убеждённости, веры в безумные для духовно оглохшего мира пропозиции.
Философ. Вот ещё одно подтверждение того, о чём я только что говорил. Для современного христианина вполне органично истошно вопить в храме Символ веры, а затем также истошно перед судилищем Пилата возопить «распни Его», если Он не уложится (а Он обязательно не уложится) в накатанные религиозные стереотипы. Так что все архетипы, все модели нашей глухой авторитарно-тоталитарной веры, со всем своим смаком показавшие себя когда-то в Иерусалиме, вполне пригодны для нынешнего церковно-политического истэблишмента и всей вертикали его власти.
Богослов. Что ж, Господи, прости нам: в своей глухоте и слепоте не ведаем мы, что творим.
И всё же возвращусь к своим вопросам. Вот второй из них: а как соотносится имя Божие со словом Божиим? У меня складывается впечатление, что в вашей, отче, трактовке это чуть ли не тождественные понятия.
Священник. Пожалуй, что в данном случае понятия эти действительно разделить будет трудно. Но при желании можно. Слово - то, что Бог говорит человеку, энергия, сообщаемая человеческому существу, сердцу, в том числе, и смысл открываемый разуму; а имя - осознанное восприятие этой энергии, можно сказать, чувство человеческого существа пребывающего в нём живого Бога как Духа. Слово может открыть нам Имя, если надлежащим образом окажемся способны его слушать, т.е. услышать, либо не открыть, если уши заложены. Помним, как Спаситель в Своей молитве свидетельствует о том, что открыл Своим ученикам Имя Отца. Но, зная в данный момент имя Отца, человек взывает к Нему, как пишет апостол Павел, Духом Сына: «Авва Отче», - и тем самым пребывает в имени Сына. И здесь же проясняется смысл очень многих слов Христа: в частности, что значит возможность прийти к Отцу только через Сына, что значит просить у Отца «во имя», а точнее - в имени Сына, осознавая себя в Духе сыном Божиим по благодати.
Богослов. Простите, братья, не удержусь от попутной вставочки. В Евангелии, как и в богослужебных текстах, словосочетание «во имя» (как правило, Божие) в зависимости от различных греческих предлогов, стоящих за одним нашим предлогом «во», имеют и различные значения «в имени» (Божием), «в имя Божие», «посредством имени Божиего» или «к Имени» (Божиему), т.е. ради пребывания в имени Божием. У нас же сочетание «во имя» в основном означает «ради славы», «ради чести» и тем самым значительно уклоняется от евангельского смысла. Этот вопрос в своих ономатологических разработках достаточно подробно исследовал о. Павел Флоренский.
К примеру, ещё раз вспомним Таинство крещения. Ведь его формула «крещается, т.е. погружается, такой-то во имя Троицы» предполагает на самом деле погружение не в воду, а именно в имя Божие, а вода при этом - лишь внешний, видимый посредник такого погружения. Поэтому, упоминая в чинопоследовании Крещения слова апостола, утверждается, что во Христа крестившиеся и в Него облекшиеся, погрузились в своём Крещении, в том числе, и в имя второго Лица Пресвятой Троицы. Батюшка наверняка скажет, что в Дух Христов как раз и должен погрузиться человек в этом его первом христианском Таинстве. А потому апостолы в своём учении, в «Дидахе», не придавали особого значения форме контакта человека с водой в момент его крещения. Как по обстоятельствам сподручнее, так и надо крестить новообращённого: будь то в проточной воде (реке), будь то в стоячей (каком-либо водоёме), будь то просто возливанием воды на голову. Главное - произнесение формулы «Крещается в имя…», а ещё главнее - духовная устремлённость крещаемого и крещающего.
Священник. Для того чтобы крещение и соответствующее облачение во Христа было прочувствовано; иными словами, чтобы оно совершилось не только формально при сколь угодно глубинном погружении в толщу воды.
Богослов. Поэтому в пафосе исключительности крещения полным погружением в воду, пафосе, провозглашаемом довольно многими священниками, да и не только священниками, считающими подчас даже духовно ущербным крещение т.н. обливанием, я вижу яркое проявление того, что господин философ как-то назвал православным материализмом.
Священник. Благодарю вас за экзегетическое подтверждение моих соображений: для меня это достаточно ценно. И вот ещё к той же теме опять-таки напрашивается евангельский эпизод с Лукой и Клеопой. Слово Божие они слышали непосредственно от догнавшего их по дороге воскресшего Христа и толковавшего для них Писание, а вот имя Божие в тот момент они не познали. И только после отшествия от них Толкователя досадовали на свою косность, ибо оба чувствовали в себе горение сердца.
Философ. Получается, что имя Божие - это исключительно осознанное восприятие человеческим сознанием слова Божиего, которое может восприниматься, но при этом не осознаваться. Тут у меня напрашивается жаргон из психологического сектора философии, определяющего различие в терминах «перцепция» как неосознанное восприятие и «апперцепция» как восприятие осознанное. Поэтому позволю себе философское определение в вашей, отче, аскетико-богословской развёртке: имя Божие есть апперцепция слова Божиего.
Священник. Что ж, не стану возражать. Но гораздо серьёзнее проблема здесь, думаю, не в том, как определить, а как осознать, или, на милом вам языке, - апперципировать слово Божие, тем более, что от самого по себе языка философии вряд ли дождёшься милости.
Философ. Батюшка, мы все включаем повышенное внимание и ждём от вас углубления в проблему, а заодно и уж немножко милости к нам, не шибко в этом деле толковым.
Священник. Ну, милости ментора, как я уже предупреждал, вы от меня не дождётесь, поэтому могу поделиться лишь теми верхушками, которых сам не так давно нахватался. Да и нового чего-то по отношению к нашими православными отцами сказанному добавить не в силах: это совершенно точно. Вот припомнил припев к одному из хитов начала 90-х ныне покойного Виктора Цоя: «Следи за собой…, будь осторожен». Это в серьёзном смысле то, что подвижники называли словом «трезвение», оно же - внимание самому себе. Бывало, что после освобождения от тяжёлых искушений является ангел к человеку и предлагает именно такое простейшее напоминание: «отныне внимай себе». Яркий пример - Иоанн Многострадальный Киево-Печерский. Он подобное услышал, когда не от птички-искусительницы, а из пасти блудного драконища его удалось вырвать небесным силам. Видно, что (перемежаю, простите, святоотеческий арсенал с творчеством наших эстрадных звёзд ХХ века), как пел Высоцкий, «кто рули и вёсла бросит, - тех нелёгкая заносит: так уж водится». А рули и вёсла, - секрета, надеюсь, никому не открою, - в нашей голове.
Дальше осмелюсь провозгласить, что любая наша нелёгкая, т.е. любые проблемы - это прямое следствие забвения руля и вёсел в собственном разуме. Всяческое, проиллюстрированное Гойей зверьё - чудовищные духи тьмы, - как известно, заполняют своими мыслями разум исключительно в его сонном состоянии. Поэтому задача духовной жизни сводится к тому, чтобы проснуться, спокойно разобраться, кто со своими мыслями лезет в нашу голову, а затем взяться за руль и за вёсла, дабы не быть затянутым в очередной мрачный водоворот чувств, желаний и последующих греховных слов и действий. Опять же в Евангелии призыв к такого рода бодрствованию звучит неоднократно. Бог Своим Духом делает всё, от Него зависящее, чтобы разбудить человека и вытащить его на свет Божий, т.е. заходит к нему с разных сторон и предлагает Самого Себя, как со слов Самого Бога пишет Симеон Новый Богослов. Но мы отворачиваемся и опять ныряем во тьму собственных снов, возлюбив вместо света хаотическую, разновсяческую дрянь родных нам мыслей.
Монах не раз говорил о том, что как таковая духовная жизнь реально начинается только тогда, когда человек начнёт замечать Бога, когда он научится чётко фиксировать своё внимание на моментах относительного, пусть сколь угодно крохотного просветления, пробуждения разума, хоть какого-то облегчения его от потока несмолкаемых мыслей. Помнить эти моменты, ценить их более всего в своей жизни как посещения Святого Духа и соответственно желать вновь Его прихода - это и означает положить во главу своего строительства Христа как КАМЕНЬ ЖИЗНИ.
Философ. О-о-о, «КАМЕНЬ ЖИЗНИ», - то, что, по-английски, звучит как «ливингстон». И я тут же вспомнил «Чайку Джонатан Ливингстон» - притчу Ричарда Баха, изданную у нас в иностранке в 74-м. Для многих, помнится, она стала первой ласточкой их духовных исканий. Собственно там о том же, о чём и вы сейчас толкуете - о благодатном полёте (Джонатан - по-нашему, Ионафан, благодать).
Священник. Да-да, я совсем недавно перечитал баховскую «Чайку», поэтому не случайно заговорил про КАМЕНЬ ЖИЗНИ.
Философ. И как вы, кстати, относитесь к этой ещё одной американской героине, точнее, герою не от мира сего наряду с Фрэнни?
Священник. Первый раз я прочитал с интересом, но мне показалось, что к христианству это никакого отношения не имеет, что спасение там предлагается без Христа, и всё как-то похоже на разновидность буддизма. А вот второй раз перечитывал притчу уже совсем другими глазами. Несомненно, речь там идёт именно о цели христианской жизни - стяжании Духа, отрывающего наше сознание от земли и уносящего в небо. Действительно, при посещении благодати человек, можно сказать, летает: ум либо молится без всяких усилий, либо открывает для себя духовные закономерности в состоянии, которое святые отцы называли богомыслием. И на землю ему совсем не хочется. Так что я готов поверить свидетельству автора, что он, до того будучи далёким от литературы, буквально услышал эту притчу и имя её героя во время какой-то прогулки, а затем его рукой водил кто-то свыше.
Философ. Да, действительно, в двух других произведениях Баха явно просматривается уже не Дух, а разумные конструкции автора, да и по художественному уровню они значительно уступают «Чайке». Считаю также промыслительным то, что кроме её имени в этой притче отсутствует формально-христианская символика и термины, дабы не принадлежать ни к какой конфессии. Так что и Соединённые Штаты не обходит Господь Своими откровениями, растолковывая буржуям, что главное в жизни - это улёт от буржуйства.
Ну, хорошо, вот я, допустим, тоже захотел вслед за Джонатаном полетать, а заодно и погреться на КАМНЕ ЖИЗНИ. Вспоминаю: да, когда-то что-то лёгкое и радостное в голове испытывал, молиться хотелось, а о земном думать не хотелось. Но было это достаточно давно, пусть и правда. А сейчас-то что делать, если кроме моих родных мыслей, т.е. домашних, которых Христос назвал врагами, - я хорошо помню толкование отцами этих его слов - ничего больше в голову не лезет. Я их - в дверь, они - в окно. Собственно, как и почти у всех: попробуй-ка так просто отбрыкаться от того, что тебе в голову забралось. Легко сказать: не думай об этом. Предположим, хочу не думать, а оно думается. Допустим, попрошу у Бога вернуть мне ту испытанную когда-то духовную, предположим, лёгкость. И что? Ничего ведь не получится. Продолжу молиться какими-то умственными словами, а разнодрянье, как обычно, продолжит ковыряться в голове. Я читал когда-то и не только в христианских источниках всевозможные рецепты от этой повальной со времён адамова прокола, весь мир поразившей эпидемии умственного хаоса. Что-то даже практиковал, но нет…, не помогает. И курс лечения регулярным приёмом церковных пилюль тоже, как видите, болезнь эту не вылечил.
Священник. Но вы же, как мы убедились, не так уж слепы. Вы признаёте свою слепоту и осознаёте, что состояние рабства, тяжёлого ига под теми самыми домашними неестественно, пусть сквозь сон, но всё же достигал вас когда-то оздоровляющий просвет, а, значит, маяк, ориентир уже для вас задан. Разумеется, что при установке «ничего ведь не получится» по вере вашей оно действительно не получится. Но Христос предлагает другую веру, а, по сути, предлагает донимать Бога, докучать Богу своими просьбами о Духе, о наитии благодати. Вы же хорошо помните евангельские образы людей, которые исполняют чужую просьбу, чтобы отвязаться от просителей, и на их фоне Бог - милостивый Отец, который гораздо больше нас хочет дать нам Дух ЖИЗНИ. Хочет, но не может без встречного, т.е. нашего желания. Поэтому, как уже мы говорили, всё упирается только в конкретику нашего желания, в его действительность и хоть какую-то силу. Так что «просите и дастся».
А вот, кстати, ещё нашёл у Исаака Сирина слова как раз к нашей теме обретения духовной конкретики и противостояния пустым и даже вредным церковным формальностям. «Хочешь ли насладиться стихословием во время службы своей и постигнуть смысл произносимых тобою словес Духа? - Отложи совершенно в сторону количество стихословий, не принимай в расчет знание меры в стихах, оставь обычное громогласие; но углубляйся умом твоим в изучение словес Духа, пока душа твоя не возбудится к высоким разумениям и через то не подвигнется к славословию или к полезной печали. - В рабском же делании (в вычитывании только положенного) нет мира уму; а смущение отнимает обыкновенно вкус у смысла и понятливости и расхищает мысли. Смущение прилично назвать колесницею диавола, потому что сатана имеет обычай, подобно ездоку восседать на ум, брать с собою кучу страстей, с ними входить в несчастную душу и погружать её в смущение».
Вот, господин философ, чем вам не предписание? Вряд ли я смог бы это изложить лучше Исаака Сирина, который не слабее вашего нападает на религиозный формализм, считая в данном случае, что традиционные внешние вычитки не только не противостоят головному хаосу, но и способствуют ему дьявольским смущением. Это покруче ваших претензий.
Философ. Да, я понимаю, что всё упирается в глубоко ввинченные в сознание стереотипы искания источников нашего хорошо и нашего плохо вовне. Стереотипы эти даже при горячей просьбе у единого Бога - о чём уж мы много ранее говорили, дать или убрать от нас чего-либо внешнее, - как ни крути, языческие. Также прекрасно понимаю, что, как сказал когда-то великий римский император-стоик Марк Аврелий, «каждый сто́ит столько, сколько сто́ит то, о чём он думает». Что ж, увы, пока в своём смущении сто́ю не дорого. Но тогда вопрос в том, а как…, как от этого избавиться или, по сути, то же самое: как…, как возрастить, возгреть в себе желание единого на потребу, т.е. Духа с Его благодатью? Ведь опять-таки, чтобы так продуктивно читать, как предлагает Сирин, надо хотеть так читать.
Священник. Господин философ, может быть, не стоит уж так драматизировать ситуацию. Из любого безвыходного положения, как говорил монах, существует, по крайней мере, один выход. Если есть хоть какое-то желание благодати и хоть какое-то понимание, что это самое главное в жизни, то постепенно оно должно развиваться. Тут вступает в силу то, что можно назвать цепной реакцией. Почувствовала душа в какой-то момент присутствие Духа…, - цепляться за это состояние, сколько есть сил, постараться продержаться в нём как можно дольше, так просто не отпускать от себя Бога. Но Он уходит - никуда не денешься: сознание слишком слабо, чтобы надолго удержать в себе благодать. Но затем, чётко держа в памяти Его присутствие, просить и просить, сколько хватает сил, возвращения благодати. Просить любыми словами, какие подвернутся, лишь бы шло из глубины (Иоанн Кронштадтский, как пишут очевидцы, даже на службах буквально выкрикивал возгласы, чуть ли не требуя желаемого, так что кое-кто соблазнялся подобным тоном обращений к Богу). И Дух обязательно вновь вернётся, пусть и не скоро, поскольку желание души ещё скудно. Если его приход не прозевать, а забросить все текущие дела (можно быть уверенным, что в этот момент уж ничего такого экстренного и неотложного не случится, поскольку на небе подобный вопрос тоже учитывается), то благодатное посещение должно быть насколько-то дольше и насколько-то глубже. Тогда и последующее желание очередного прихода Духа окажется насколько-то сильнее. И, таким образом, вспоминая слова Серафима Саровского в их динамике, чем больше мы знаем Бога, тем больше мы Его любим, а, следовательно, и ждём Его посещения, а горчичное дерево постепенно растёт.
Философ. Что-то уж больно гладенькую картинку вы, батюшка, нарисовали, не слишком ли простовато у вас всё выходит? А если только задним числом, как те же Лука с Клеопой, зафиксируешь её приход; и это при том, что у апостолов сердце пылало, а они всё равно в этот момент, что называется, ушами хлопали по дороге с Самим Христом?
Священник. Ну что ж, задним, так задним. Лучше таким числом, чем вообще никаким. Раз прохлопаешь, второй раз прохлопаешь, посокрушаешься, а потом как-нибудь да и сделаешь, что от тебя требуется. Постепенно опыт укрепляет стимул, а стимул - опыт: всё яснее понимаешь, что отлетит от тебя Дух, останешься на своих бобах - вот и плохо придёт, а хочется, чтобы было хорошо. Так что поневоле начинаешь стараться быть осторожным и следить за собой, а также и за временем наших разговоров. Предлагаю всё остальное отложить на следующие наши беседы.
...Оказалось, что всего один час, как бы сказал господин философ, экзистенциально там прошёл для страдальца как вечность. Естественно, что досиживать остаток своего срока искупления душа пожелала на земле. Так что вот вам и вечные муки, от которых избави Бог.
Философ. Если верить «Божественной комедии» Данте, то грешная душа, хоть раз действительно призвавшая Бога, проходит в чистилище конечный путь искупления, где благодарит Своего Творца за такую милость. А вот проклинающие Его обитатели ада в силу своего волевого определения вряд ли окажутся способны оттуда выбраться. Во всяком случае, их сознание, требующее обратить себя в небытие, существенно отличается от сознания, например, евангельского богача из рассказа о богаче и Лазаре - пожалуй, самого подробного евангельского свидетельства о загробных реалиях. Богач-то всё ж таки не утратил и благоговения перед Небом, перед Авраамом, сохранил он и любовь к своим братьям, даже заботился, чтобы им избежать его участи. Хочется верить, что он уж давно расплатился со своими долгами и пребывает где-нибудь рядом с Лазарем.
Однако мне кажется, и тут нет смысла пускаться в чисто умственную экскурсию на тот свет, тем более, что мы всё дальше уклоняемся от слова Божиего. Насколько я понял, вы, отче, считаете, что заповеданное нам слышание небесного слова вовсе не сводится к разумному пониманию текстов Священного Писания и убеждённости в его истинности? Получается тогда, что это слово, Божественный логос как хоть самое малейшее наитие Святого Духа может быть сказано человеку и услышано им и помимо формальных чтений, проповедей и поучений?
Священник. Да, несомненно, в том числе и после какого-нибудь бескорыстного доброго дела (о чём мы только что говорили) или перед ним, как благодатное побуждение к нему. А вот дальше, ещё раз повторю, всё уже зависит от слышащего его слушателя. В той же притче о сеятеле помимо безнадёжной придорожной даются характеристики трёх других видов почвы как условий для прорастания Небесного семени у тех, кто способен был его в себе почувствовать, услышать. Страхи и соблазны, как булыжники и сорняки в образе той притчи, пытаются иссушить семя и заглушить его рост. Порываются они выкорчевать из сознания память о воздействии услышанного слова, обесценить то главное в жизни, что когда-то было пережито, убедить сознание, что это было давно и неправда, что есть в мире вещи посерьёзнее, и нечего во главу своего строительного угла ставить столь зыбкий духовный камень. Так что мало услышать слово Божие: надо ещё его сохранить, пытаясь при каждой потере вернуть услышанное, а заодно и развить в себе слух.
Богослов. В таком случае, батюшка, у меня напрашиваются к вам сразу два вопроса. Правильно ли я вас понял, что смысловое истолкование притчей о Царствии Божием, которое мы читаем в Евангелии, само по себе не даёт знания Тайн Царствия Божиего - тех Тайн, которые были открыты апостолам?
Священник. Разумеется. Царствие Божие - царство духа в человеческом существе а, следовательно, и знать его можно только по духу.
Богослов. Понятно. В таком случае, по-вашему, исповедание человеком христианской веры само по себе не означает того, что он непременно услышал слово Божие, осознал свой благодатный талант, и уж тем более его сохранил и приумножил, прожив христианином всю жизнь и исполняя по силам положенные церковные правила?
Священник. И это тоже, само собой разумеется, хотя бы потому, что многие христиане не только приходят на Суд, но и оказываются после него в аду, хотя слышим мы в Евангелие обетование верующим в Сына Божиего о том, что они на Суд не приходят, а сразу переходят от смерти к ЖИЗНИ. Очевидно, что в данном случае Спаситель имел в виду не веру как убеждённость в истинах Евангелия, а живую, активную веру в тот Дух, который был открыт Сыном. И на таком евангельском понимании веры, определяющей соответствующие действия, буквально настаивал и апостол Иаков, и Симеон Новый Богослов.
Исаак Сирин об этой вере говорит следующее: «Веру же разумеем не ту, какую человек имеет в рассуждении различия достопокланяемых Божественных Ипостасей и чудного домостроительства…, но веру, воссиявшую в душе от света благодати, умным свидетельством подкрепляющую сердце… И вера сия обнаруживается не в приращении слуха ушей, но в духовных очах, которые видят сокрытые в душе тайны, невидимое Божественное богатство…».
Так что вера душевного разума и вера духовного ума - далеко не одно и тоже. Разумная вера как убеждённость и исповедание истинности неких положений, догматов всё же предполагает возможность её отрыва от соответствующих дел: да, понимаю, что надо бы, исходя из моей веры, делать то-то и то-то, но по немощи своей не могу. А вот веру духовную уже никак не возможно воспринимать, оторвать от вытекающих из неё действий. Яркий образ таковой веры - дыхание. Живой человек убеждён, что для поддержания его телесной жизни совершенно необходим воздух - своего рода образ Божественного Духа. При этом дыхание - образ дела духа человеческого - совершается человеком как само собой разумеющееся. Если наш дух убеждён, что питание благодатным Духом ему совершенно необходимо для ЖИЗНИ, если ясно ощущает, что чем благодати больше, тем лучше, а чем её меньше, тем хуже, то такая вера никак не сможет обойтись без надлежащих дел стяжания Духа Святого.
Богослов. Но ведь Иоанн Богослов пишет о том, что «Духа Божия (и духа заблуждения) узнавайте так: всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога; а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога». Не является ли в таком случае сам факт исповедания Иисуса Сыном Божиим признаком того, что исповедующий находится в Духе Божием?
Священник. Несомненно, что в раннехристианскую эпоху, в эпоху гонений, когда на христиан государство смотрело как на сумасшедших фанатиков, от которых ничего кроме вреда не исходит, - опасное исповедание этого соблазна для иудеев и безумия для эллинов могло стать следствием только непосредственного просвещения Духом Святым. А вот когда христианство превратилось в государственную религию, - мотивы вхождения в неё подчас далеко отстоят от подлинно духовных.
Помнится, монах говорил о том, что вера, даже если её рассматривать только как убеждённость в истинности догматов, у подавляющего большинства современных христиан в своей основе, в основе, можно сказать, человеческой, антропологической, очень отличается от веры ранних христиан. Убеждённость непременно следует из предварительной (а для господина философа - априорной) убедительности. В чём же, спрашивается, для многих заключается убедительность веры в Богочеловечество Иисуса Христа и церковную трактовку описываемых в Евангелии событий, в том числе Воскресения Христова? Каков характер этой убедительности? Монах называл его авторитарно-тоталитарным. Например, следует сообщение о том, что учёные открыли очередной элемент таблицы Менделеева или новую малую планету. Ну кто ж тут усомнится? Тут авторитет науки - значит, надо верить в существование элемента и планеты. Христианство - вера отцов, исконная вера нашего народа. Здесь тоже очевидный авторитет: и мне надо так верить. Кроме того, в воскресение Христово верят многие миллионы на земле. А я почему должен отставать от такого многочисленного общества?
Философ. Накатавшего и в бронзу закатавшего свои догматы, каноны и уставы. Очень даже созвучна мне эта мысль вашего одинокого мыслителя о том, что первые христиане как раз шли своей в общем-то безумной (о чём и апостол говорит) верой в распятого и воскресшего Богочеловека против аналогичной накатанности и закатанности язычества. Никаких авторитетов и никакого тоталитарного, общественного фундамента убедительности.
Священник. И вот опять же у Павла находим указание на исток веры, исток убедительности совсем иного рода: «Вера от слышания, а слышание от слова Божия». И тут не трудно догадаться, какое именно слышание подразумевает апостол. То самое, в отсутствии которого упрекал Спаситель многих Своих слушателей, в том, что они слушают, но не слышат. Ясно, что не сама по себе информация о событиях, связанных с воплощением Сына Божиего, передаваемая через проповедников имеется в виду, а тот дух слова Божиего , который они транслировали своим слушателям. Кто его чувствовал, - тот получал внутреннюю убедительность в собственном сердцем как непреложную основу убеждённости, веры в безумные для духовно оглохшего мира пропозиции.
Философ. Вот ещё одно подтверждение того, о чём я только что говорил. Для современного христианина вполне органично истошно вопить в храме Символ веры, а затем также истошно перед судилищем Пилата возопить «распни Его», если Он не уложится (а Он обязательно не уложится) в накатанные религиозные стереотипы. Так что все архетипы, все модели нашей глухой авторитарно-тоталитарной веры, со всем своим смаком показавшие себя когда-то в Иерусалиме, вполне пригодны для нынешнего церковно-политического истэблишмента и всей вертикали его власти.
Богослов. Что ж, Господи, прости нам: в своей глухоте и слепоте не ведаем мы, что творим.
И всё же возвращусь к своим вопросам. Вот второй из них: а как соотносится имя Божие со словом Божиим? У меня складывается впечатление, что в вашей, отче, трактовке это чуть ли не тождественные понятия.
Священник. Пожалуй, что в данном случае понятия эти действительно разделить будет трудно. Но при желании можно. Слово - то, что Бог говорит человеку, энергия, сообщаемая человеческому существу, сердцу, в том числе, и смысл открываемый разуму; а имя - осознанное восприятие этой энергии, можно сказать, чувство человеческого существа пребывающего в нём живого Бога как Духа. Слово может открыть нам Имя, если надлежащим образом окажемся способны его слушать, т.е. услышать, либо не открыть, если уши заложены. Помним, как Спаситель в Своей молитве свидетельствует о том, что открыл Своим ученикам Имя Отца. Но, зная в данный момент имя Отца, человек взывает к Нему, как пишет апостол Павел, Духом Сына: «Авва Отче», - и тем самым пребывает в имени Сына. И здесь же проясняется смысл очень многих слов Христа: в частности, что значит возможность прийти к Отцу только через Сына, что значит просить у Отца «во имя», а точнее - в имени Сына, осознавая себя в Духе сыном Божиим по благодати.
Богослов. Простите, братья, не удержусь от попутной вставочки. В Евангелии, как и в богослужебных текстах, словосочетание «во имя» (как правило, Божие) в зависимости от различных греческих предлогов, стоящих за одним нашим предлогом «во», имеют и различные значения «в имени» (Божием), «в имя Божие», «посредством имени Божиего» или «к Имени» (Божиему), т.е. ради пребывания в имени Божием. У нас же сочетание «во имя» в основном означает «ради славы», «ради чести» и тем самым значительно уклоняется от евангельского смысла. Этот вопрос в своих ономатологических разработках достаточно подробно исследовал о. Павел Флоренский.
К примеру, ещё раз вспомним Таинство крещения. Ведь его формула «крещается, т.е. погружается, такой-то во имя Троицы» предполагает на самом деле погружение не в воду, а именно в имя Божие, а вода при этом - лишь внешний, видимый посредник такого погружения. Поэтому, упоминая в чинопоследовании Крещения слова апостола, утверждается, что во Христа крестившиеся и в Него облекшиеся, погрузились в своём Крещении, в том числе, и в имя второго Лица Пресвятой Троицы. Батюшка наверняка скажет, что в Дух Христов как раз и должен погрузиться человек в этом его первом христианском Таинстве. А потому апостолы в своём учении, в «Дидахе», не придавали особого значения форме контакта человека с водой в момент его крещения. Как по обстоятельствам сподручнее, так и надо крестить новообращённого: будь то в проточной воде (реке), будь то в стоячей (каком-либо водоёме), будь то просто возливанием воды на голову. Главное - произнесение формулы «Крещается в имя…», а ещё главнее - духовная устремлённость крещаемого и крещающего.
Священник. Для того чтобы крещение и соответствующее облачение во Христа было прочувствовано; иными словами, чтобы оно совершилось не только формально при сколь угодно глубинном погружении в толщу воды.
Богослов. Поэтому в пафосе исключительности крещения полным погружением в воду, пафосе, провозглашаемом довольно многими священниками, да и не только священниками, считающими подчас даже духовно ущербным крещение т.н. обливанием, я вижу яркое проявление того, что господин философ как-то назвал православным материализмом.
Священник. Благодарю вас за экзегетическое подтверждение моих соображений: для меня это достаточно ценно. И вот ещё к той же теме опять-таки напрашивается евангельский эпизод с Лукой и Клеопой. Слово Божие они слышали непосредственно от догнавшего их по дороге воскресшего Христа и толковавшего для них Писание, а вот имя Божие в тот момент они не познали. И только после отшествия от них Толкователя досадовали на свою косность, ибо оба чувствовали в себе горение сердца.
Философ. Получается, что имя Божие - это исключительно осознанное восприятие человеческим сознанием слова Божиего, которое может восприниматься, но при этом не осознаваться. Тут у меня напрашивается жаргон из психологического сектора философии, определяющего различие в терминах «перцепция» как неосознанное восприятие и «апперцепция» как восприятие осознанное. Поэтому позволю себе философское определение в вашей, отче, аскетико-богословской развёртке: имя Божие есть апперцепция слова Божиего.
Священник. Что ж, не стану возражать. Но гораздо серьёзнее проблема здесь, думаю, не в том, как определить, а как осознать, или, на милом вам языке, - апперципировать слово Божие, тем более, что от самого по себе языка философии вряд ли дождёшься милости.
Философ. Батюшка, мы все включаем повышенное внимание и ждём от вас углубления в проблему, а заодно и уж немножко милости к нам, не шибко в этом деле толковым.
Священник. Ну, милости ментора, как я уже предупреждал, вы от меня не дождётесь, поэтому могу поделиться лишь теми верхушками, которых сам не так давно нахватался. Да и нового чего-то по отношению к нашими православными отцами сказанному добавить не в силах: это совершенно точно. Вот припомнил припев к одному из хитов начала 90-х ныне покойного Виктора Цоя: «Следи за собой…, будь осторожен». Это в серьёзном смысле то, что подвижники называли словом «трезвение», оно же - внимание самому себе. Бывало, что после освобождения от тяжёлых искушений является ангел к человеку и предлагает именно такое простейшее напоминание: «отныне внимай себе». Яркий пример - Иоанн Многострадальный Киево-Печерский. Он подобное услышал, когда не от птички-искусительницы, а из пасти блудного драконища его удалось вырвать небесным силам. Видно, что (перемежаю, простите, святоотеческий арсенал с творчеством наших эстрадных звёзд ХХ века), как пел Высоцкий, «кто рули и вёсла бросит, - тех нелёгкая заносит: так уж водится». А рули и вёсла, - секрета, надеюсь, никому не открою, - в нашей голове.
Дальше осмелюсь провозгласить, что любая наша нелёгкая, т.е. любые проблемы - это прямое следствие забвения руля и вёсел в собственном разуме. Всяческое, проиллюстрированное Гойей зверьё - чудовищные духи тьмы, - как известно, заполняют своими мыслями разум исключительно в его сонном состоянии. Поэтому задача духовной жизни сводится к тому, чтобы проснуться, спокойно разобраться, кто со своими мыслями лезет в нашу голову, а затем взяться за руль и за вёсла, дабы не быть затянутым в очередной мрачный водоворот чувств, желаний и последующих греховных слов и действий. Опять же в Евангелии призыв к такого рода бодрствованию звучит неоднократно. Бог Своим Духом делает всё, от Него зависящее, чтобы разбудить человека и вытащить его на свет Божий, т.е. заходит к нему с разных сторон и предлагает Самого Себя, как со слов Самого Бога пишет Симеон Новый Богослов. Но мы отворачиваемся и опять ныряем во тьму собственных снов, возлюбив вместо света хаотическую, разновсяческую дрянь родных нам мыслей.
Монах не раз говорил о том, что как таковая духовная жизнь реально начинается только тогда, когда человек начнёт замечать Бога, когда он научится чётко фиксировать своё внимание на моментах относительного, пусть сколь угодно крохотного просветления, пробуждения разума, хоть какого-то облегчения его от потока несмолкаемых мыслей. Помнить эти моменты, ценить их более всего в своей жизни как посещения Святого Духа и соответственно желать вновь Его прихода - это и означает положить во главу своего строительства Христа как КАМЕНЬ ЖИЗНИ.
Философ. О-о-о, «КАМЕНЬ ЖИЗНИ», - то, что, по-английски, звучит как «ливингстон». И я тут же вспомнил «Чайку Джонатан Ливингстон» - притчу Ричарда Баха, изданную у нас в иностранке в 74-м. Для многих, помнится, она стала первой ласточкой их духовных исканий. Собственно там о том же, о чём и вы сейчас толкуете - о благодатном полёте (Джонатан - по-нашему, Ионафан, благодать).
Священник. Да-да, я совсем недавно перечитал баховскую «Чайку», поэтому не случайно заговорил про КАМЕНЬ ЖИЗНИ.
Философ. И как вы, кстати, относитесь к этой ещё одной американской героине, точнее, герою не от мира сего наряду с Фрэнни?
Священник. Первый раз я прочитал с интересом, но мне показалось, что к христианству это никакого отношения не имеет, что спасение там предлагается без Христа, и всё как-то похоже на разновидность буддизма. А вот второй раз перечитывал притчу уже совсем другими глазами. Несомненно, речь там идёт именно о цели христианской жизни - стяжании Духа, отрывающего наше сознание от земли и уносящего в небо. Действительно, при посещении благодати человек, можно сказать, летает: ум либо молится без всяких усилий, либо открывает для себя духовные закономерности в состоянии, которое святые отцы называли богомыслием. И на землю ему совсем не хочется. Так что я готов поверить свидетельству автора, что он, до того будучи далёким от литературы, буквально услышал эту притчу и имя её героя во время какой-то прогулки, а затем его рукой водил кто-то свыше.
Философ. Да, действительно, в двух других произведениях Баха явно просматривается уже не Дух, а разумные конструкции автора, да и по художественному уровню они значительно уступают «Чайке». Считаю также промыслительным то, что кроме её имени в этой притче отсутствует формально-христианская символика и термины, дабы не принадлежать ни к какой конфессии. Так что и Соединённые Штаты не обходит Господь Своими откровениями, растолковывая буржуям, что главное в жизни - это улёт от буржуйства.
Ну, хорошо, вот я, допустим, тоже захотел вслед за Джонатаном полетать, а заодно и погреться на КАМНЕ ЖИЗНИ. Вспоминаю: да, когда-то что-то лёгкое и радостное в голове испытывал, молиться хотелось, а о земном думать не хотелось. Но было это достаточно давно, пусть и правда. А сейчас-то что делать, если кроме моих родных мыслей, т.е. домашних, которых Христос назвал врагами, - я хорошо помню толкование отцами этих его слов - ничего больше в голову не лезет. Я их - в дверь, они - в окно. Собственно, как и почти у всех: попробуй-ка так просто отбрыкаться от того, что тебе в голову забралось. Легко сказать: не думай об этом. Предположим, хочу не думать, а оно думается. Допустим, попрошу у Бога вернуть мне ту испытанную когда-то духовную, предположим, лёгкость. И что? Ничего ведь не получится. Продолжу молиться какими-то умственными словами, а разнодрянье, как обычно, продолжит ковыряться в голове. Я читал когда-то и не только в христианских источниках всевозможные рецепты от этой повальной со времён адамова прокола, весь мир поразившей эпидемии умственного хаоса. Что-то даже практиковал, но нет…, не помогает. И курс лечения регулярным приёмом церковных пилюль тоже, как видите, болезнь эту не вылечил.
Священник. Но вы же, как мы убедились, не так уж слепы. Вы признаёте свою слепоту и осознаёте, что состояние рабства, тяжёлого ига под теми самыми домашними неестественно, пусть сквозь сон, но всё же достигал вас когда-то оздоровляющий просвет, а, значит, маяк, ориентир уже для вас задан. Разумеется, что при установке «ничего ведь не получится» по вере вашей оно действительно не получится. Но Христос предлагает другую веру, а, по сути, предлагает донимать Бога, докучать Богу своими просьбами о Духе, о наитии благодати. Вы же хорошо помните евангельские образы людей, которые исполняют чужую просьбу, чтобы отвязаться от просителей, и на их фоне Бог - милостивый Отец, который гораздо больше нас хочет дать нам Дух ЖИЗНИ. Хочет, но не может без встречного, т.е. нашего желания. Поэтому, как уже мы говорили, всё упирается только в конкретику нашего желания, в его действительность и хоть какую-то силу. Так что «просите и дастся».
А вот, кстати, ещё нашёл у Исаака Сирина слова как раз к нашей теме обретения духовной конкретики и противостояния пустым и даже вредным церковным формальностям. «Хочешь ли насладиться стихословием во время службы своей и постигнуть смысл произносимых тобою словес Духа? - Отложи совершенно в сторону количество стихословий, не принимай в расчет знание меры в стихах, оставь обычное громогласие; но углубляйся умом твоим в изучение словес Духа, пока душа твоя не возбудится к высоким разумениям и через то не подвигнется к славословию или к полезной печали. - В рабском же делании (в вычитывании только положенного) нет мира уму; а смущение отнимает обыкновенно вкус у смысла и понятливости и расхищает мысли. Смущение прилично назвать колесницею диавола, потому что сатана имеет обычай, подобно ездоку восседать на ум, брать с собою кучу страстей, с ними входить в несчастную душу и погружать её в смущение».
Вот, господин философ, чем вам не предписание? Вряд ли я смог бы это изложить лучше Исаака Сирина, который не слабее вашего нападает на религиозный формализм, считая в данном случае, что традиционные внешние вычитки не только не противостоят головному хаосу, но и способствуют ему дьявольским смущением. Это покруче ваших претензий.
Философ. Да, я понимаю, что всё упирается в глубоко ввинченные в сознание стереотипы искания источников нашего хорошо и нашего плохо вовне. Стереотипы эти даже при горячей просьбе у единого Бога - о чём уж мы много ранее говорили, дать или убрать от нас чего-либо внешнее, - как ни крути, языческие. Также прекрасно понимаю, что, как сказал когда-то великий римский император-стоик Марк Аврелий, «каждый сто́ит столько, сколько сто́ит то, о чём он думает». Что ж, увы, пока в своём смущении сто́ю не дорого. Но тогда вопрос в том, а как…, как от этого избавиться или, по сути, то же самое: как…, как возрастить, возгреть в себе желание единого на потребу, т.е. Духа с Его благодатью? Ведь опять-таки, чтобы так продуктивно читать, как предлагает Сирин, надо хотеть так читать.
Священник. Господин философ, может быть, не стоит уж так драматизировать ситуацию. Из любого безвыходного положения, как говорил монах, существует, по крайней мере, один выход. Если есть хоть какое-то желание благодати и хоть какое-то понимание, что это самое главное в жизни, то постепенно оно должно развиваться. Тут вступает в силу то, что можно назвать цепной реакцией. Почувствовала душа в какой-то момент присутствие Духа…, - цепляться за это состояние, сколько есть сил, постараться продержаться в нём как можно дольше, так просто не отпускать от себя Бога. Но Он уходит - никуда не денешься: сознание слишком слабо, чтобы надолго удержать в себе благодать. Но затем, чётко держа в памяти Его присутствие, просить и просить, сколько хватает сил, возвращения благодати. Просить любыми словами, какие подвернутся, лишь бы шло из глубины (Иоанн Кронштадтский, как пишут очевидцы, даже на службах буквально выкрикивал возгласы, чуть ли не требуя желаемого, так что кое-кто соблазнялся подобным тоном обращений к Богу). И Дух обязательно вновь вернётся, пусть и не скоро, поскольку желание души ещё скудно. Если его приход не прозевать, а забросить все текущие дела (можно быть уверенным, что в этот момент уж ничего такого экстренного и неотложного не случится, поскольку на небе подобный вопрос тоже учитывается), то благодатное посещение должно быть насколько-то дольше и насколько-то глубже. Тогда и последующее желание очередного прихода Духа окажется насколько-то сильнее. И, таким образом, вспоминая слова Серафима Саровского в их динамике, чем больше мы знаем Бога, тем больше мы Его любим, а, следовательно, и ждём Его посещения, а горчичное дерево постепенно растёт.
Философ. Что-то уж больно гладенькую картинку вы, батюшка, нарисовали, не слишком ли простовато у вас всё выходит? А если только задним числом, как те же Лука с Клеопой, зафиксируешь её приход; и это при том, что у апостолов сердце пылало, а они всё равно в этот момент, что называется, ушами хлопали по дороге с Самим Христом?
Священник. Ну что ж, задним, так задним. Лучше таким числом, чем вообще никаким. Раз прохлопаешь, второй раз прохлопаешь, посокрушаешься, а потом как-нибудь да и сделаешь, что от тебя требуется. Постепенно опыт укрепляет стимул, а стимул - опыт: всё яснее понимаешь, что отлетит от тебя Дух, останешься на своих бобах - вот и плохо придёт, а хочется, чтобы было хорошо. Так что поневоле начинаешь стараться быть осторожным и следить за собой, а также и за временем наших разговоров. Предлагаю всё остальное отложить на следующие наши беседы.