Уходящее поколение. «Несвятые святые» прихожане.
Главное сокровище Церкви (как в глобальном масштабе, так и в местном приходском) - это сами люди. Утверждение, в общем-то, банальное, но о нём часто забывают за разными общецерковными проектами, в том числе миссионерскими, или даже за подсчетами причастников по воскресеньям и праздникам. Иной раз проявляется интерес к общему количеству пришедших в храм людей, за которым забывается каждый отдельный человек. А на единичном уровне пишутся книги прежде всего о ком? Если не о каких-то ещё не прославленных святых, то в любом случае о выделяющихся в чём-то священнослужителях, монашествующих. Если о людях не в священном сане, то прежде всего о мучениках. А рядовые прихожане нередко остаются в тени. Хочется восполнить этот пробел. Уверен, что в каждом приходе, даже где нет ярко выраженных общин, можно найти тех людей, жизнь которых воистину сокровенна с Христом в Боге (Кол. 3, 3). Просто они, как правило, не заметны. Настоящая святость вообще сокрыта, она не трубит о себе.
Часто многие годы этот огонёк святости в человеке может тлеть или гореть едва заметным пламенем, и не только для окружающих, но и для него самого. Временами он может разгораться сильнее, у некоторых в середине жизни, у некоторых скорее к её концу, к старости. Но если подобные люди с такими тлеющими огоньками объединяются и держатся друг за друга, эти единичные огоньки сливаются, и общее пламя от них становится зримее, ярче и жарче. Некоторым людям свойственно вспыхивать ярким пламенем веры и любви, когда их свет в самом деле светит всем, кто их каждый раз окружает (см. Мф. 5: 14-16). Но, к сожалению, отдавая себя без остатка другим и таким образом нередко перегорая, эти люди надолго не задерживаются в этом мире! Так было, например, с прот. Александром Менем, с о. Георгием Чистяковым… А другие скорее перенимают этот свет, хранят память о тех, кто горел ярко и мог воспламенять сердца сотен и тысяч вокруг, и огонёк, полученный от них, не угасает, но как по эстафете, передаётся от сердца к сердцу, зажигая уже сердца тех новых людей, которые и не знали, допустим, ни одного из тех, чей свет был яркий и явно бросающийся в глаза. Так происходит всю христианскую историю.
У меня периодически появляется желание написать о некоторых старых прихожанах, которых посчастливилось знать лично и которых скоро уже может не быть с нами. Известно, что церковная жизнь не прекращалась в глухие советские времена прежде всего потому, что наши церковные бабушки, не перестававшие ходить в храмы и в пору самого недоброжелательного общественного мнения по отношению к церкви, фактически спасли их от закрытия. Среди тех бабушек не все были, конечно, добрые и кроткие. Очень часто обстановку в храмах портили и портят именно злые и придирчивые старухи. И тогда были такие, и сейчас еще не перевелись. Но до сих пор также попадаются, несомненно, среди них и люди удивительной душевной красоты, теплоты и простоты. Таких я видел, например, по первому своему месту служения в Забайкалье. Придёт, к примеру, такая на исповедь, кается в своих допущенных промахах и слабостях, а потом узнаешь немного о её жизни, и оказывается, что у одной муж парализован, и она за ним ухаживает постоянно, у другой сын пьет и не работает, а её самой приходится и за хозяйством смотреть, и на дачу ездить, чтобы урожай на зиму заготовить, и за маленькими внуками присмотреть, и от скудной пенсии на храм пожертвовать, как евангельская вдовица две лепты. Подумаешь, а чем она не святая-то, уже здесь и сейчас?.. Жалею, что не сблизился тогда с такими бабульками и не узнал о них получше и поподробнее. А бывают среди них настоящие «божие одуванчики», такие светлые, кроткие и незлобивые!
Но у меня речь пойдёт в дальнейшем скорее о другом типе прихожан и прихожанок. Это уже из столичной интеллигенции. Из того храма, который по своей атмосфере несколько отличается от многих других, и очень возможно, что эти прихожане и не нашли бы себя или не раскрылись бы где-либо ещё так, как в данном случае. Но что придаёт силы жить долго, сохраняя свою форму, пусть не всегда физическую, но прежде всего душевно-духовную, и провинциальным бабушкам, и столичным прихожанкам, убеленным сединами? Несомненно, любовь. Любовь эта может проявляться многообразно, но как правило в нашем случае тут соединяется и любовь к своему делу (профессии), и любовь к храму и тем близким по духу людям, кого они смогли в нём обрести, и любовь к своим ближайшим родственникам. Иной раз посмотришь на некоторых старых людей, а у них тусклый взгляд, жизненной силы уже почти не осталось… Некоторые сами признаются, что их жизнь прошла впустую. Но совсем не так в нашем случае!
С Еленой Прощицкой и Владимиром Крупецковым я познакомился около трех лет назад.
Муж Елены Владимир уже тогда болел раком, но храм не оставлял, переносил болезнь стойко. Во время болезни их обоих, когда они достаточно долго не могли выбраться в храм, один раз причастил их на дому, но потом много раз они сами приезжали на воскресную литургию, всегда одни из самых первых, задолго до начала службы. Владимир всегда расставлял по бокам стулья для пожилых людей, кому трудно стоять, до начала поздней литургии. И вообще был серьёзным, благочестивым и в то же время добрым и отзывчивым человеком. В нём было что-то от рыцаря, настоящего «рыцаря веры», по выражению С. Кьеркегора. И внешне Владимир выглядел подчас неплохо - казалось, что болезнь отступит или даже уже отступила перед бодростью духа и волей к жизни. Но вдруг произошёл резкий перелом к худшему, пошли метастазы в мозг, он начал слепнуть и глохнуть, и год назад Владимира не стало. Я отпевал его, и под впечатлением от отпевания записал тогда небольшой рассказ, который еще раз повторяю здесь с незначительными изменениями.
3.02.2014
Отпевал сегодня Владимира, 85 лет, которого хорошо знал в последние два года. Как и его супругу Елену, которой ещё суждено пока пожить на этом свете, и дай ей Бог сил и терпения пережить кончину своего любимого мужа…
Я застал его последние часы в прошлый четверг. Елена и сын Всеволод, мой сверстник, очень хотели, чтобы я прочитал что-нибудь на исход души Владимира, учитывая, что смерть не была простой и безболезненной по течению (он к тому времени уже впал в кому). Уже второй или третий раз в жизни я сталкиваюсь с похожими ситуациями. И что же?... Каждый раз испытываю при этом немалый дискомфорт. Хочется ведь прочесть что-то вдохновляющее и при этом утешительное, как для родственников, так и в адрес умирающего. А что имеем в действительности из того, что даётся в Требнике?
Чин, бываемый на разлучение души от тела, внегда человек долго страждет.
Я знал о таковом давно уже. Не очень хотел им пользоваться и предупредил Елену и сына, что не всё там подходит к данной ситуации, и вообще придётся дополнять его импровизацией, то есть своими словами. Что и пришлось в конце концов сделать!
Ну в самом деле, вижу в первых строках канона:
Приидите, соберитеся вси, иже благочестно в житии пожившии, и восплачите о души отчужденной славы Божия, и работавшей студным демоном всяким тщанием.
По отношению к умиравшему, которого я знал неплохо, это выглядело просто банальным оскорблением! Пусть даже здесь всего лишь очередные византийские фигуры речи. Разумеется, я это читать не стал, стараясь выбирать что-то более-менее общее и нейтральное. Иногда что-то удавалось, хотя церковно-славянский текст именно этого канона вообще сам по себе жуткий и неудобочитаемый.
Спаситеся вси возлюбленнии, благоутробнии о мне явльшеся злочастнем и всеокаяннем: вси бо аще единем гласом превещали бысте к моему Владыце, тьмы избавили мя бысте.
Дохожу до середины канона и вижу следующее молитвословие:
Се ныне разлучается с болезнию душа от окаяннаго моего телесе: не убо тело мое погребете в земли, несть бо достойно: но извлекше вон, псом поверзите
Может, о царе Ироде так можно было молиться (хотя тут «Богородица не велит», согласно известному классику)… Или о каком-нибудь злостном преступнике типа Чикатило в наши дни. В том далеком средневековье, когда подобные молитвословия составлялись, возможно, соответствующие представления о злостной греховности человека, определяющей его тяжёлую кончину, могли иметь место. Однако, сколько примеров тому противоположных за всю историю также могло накопиться? Иоанн Кронштадтский как непросто умирал?...
Зато сегодня, отпевая Владимира, я испытал настоящую радость, сродни пасхальной. Давно, очень давно такого не чувствовал! Как важно всё-таки, что ушедший человек был настоящим членом церковной общины, которого многие на приходе знали и которого поминали только добрыми и тёплыми словами! Соборная молитва в таких случаях - воистину общее дело, дело Церкви. И все молитвы, от начала до конца, относятся к усопшему, прежде всего: «Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего…». Сейчас не отказывают в церковных молитвах, в том же отпевании, тем, кто лишь по факту был крещеным и Бога не отвергал. В миссионерских целях и такие отпевания можно использовать как повод для проповеди. Но насколько же все молитвы и поминовения в подобных случаях выглядят условными! Усопшего, кроме его родственников, никто в церкви не знал, ни в одной общине. Как, кто тогда о нём в той же церкви будет молиться по-настоящему? Записку, конечно, прочесть можно раз-другой, но будет ли это подлинной церковной молитвой?
В современной церковной жизни часто предъявляются вполне справедливые претензии по поводу того, что отпевания и многие другие требы совершаются формально. Разумеется, кому дано больше, с тех спрашивается больше, и ответственность на священнослужителях здесь немалая. Но если с другой стороны посмотреть… Сколько в 90-е годы приходило креститься людей просто так, на всякий случай, чтобы потом благополучно забыть про очередное посещение храма на многие последующие месяцы или годы, или же просто забежать и свечку поставить. Сколько было подобных же венчаний, просто ради торжественной церемонии и некоего красивого довеска к гражданской процедуре в ЗАГСе… «Комбинат религиозных услуг» вполне устраивал многих наших соотечественников. А поскольку в сфере обслуживания ещё в прежние времена приходилось слышать поговорку «советский сервис ненавязчив», то понятно, что та же модель не могла не перейти на церковно-приходской быт. Как ни парадоксально, но тут во многих случаях исполнялся известный закон «меры за меру» («какой мерой мерите, такой и вам отмерено будет»): люди хотели некой краковременной религиозно-потребительской услуги, ну, они её и получали в столь же поверхностном эквиваленте, в каком сами ожидали её от церковной среды. А большинство священнослужителей, включая архиереев, не старались нисколько ничего изменить, поскольку по своей психологии тоже являлись теми же потребителями, только на другом уровне. Вот и продолжается всё то же «удовлетворение религиозных потребностей» с обеих сторон… Только какое отношение всё это имеет ко Христу, Евангелию, Царству Божию, которое внутри нас?
Но по милости Бога есть всё-таки приятные исключения. Одно из таких довелось сегодня испытать. Христианская кончина Владимира хотя и не была безболезненной, но была воистину непостыдной и мирной! И светлая печаль перемежалась с пасхальной радостью. Только что позвонила одна из прихожанок и сообщила, что перед кремацией усопшего все провожавшие видели радугу, что только вселило в людей дополнительные светлые чувства…
И вот прошёл без малого год, и я с Еленой ещё больше с тех пор сблизился. Стараюсь её периодически навещать дома.
Она, когда были силы, приезжала на богослужение после смерти Владимира уже в сопровождении кого-то из прихожанок храма. Либо по соседству живущей Веры,
либо с раннего детства ей опекаемой Кати Дубравской. Кате сейчас 30 лет, но это воистину достойная преемница по духу уходящего поколения прихожан Космы!
Хотя она живёт в Ясенево, где жила раньше Елена с Владимиром, но потом они переехали в Измайлово. Но Катя, когда могла, специально приезжала из Ясенево к Елене либо с ночевкой, либо вставала часов в 5 утра и заезжала за Еленой. Катерина сама вообще-то сильно занята: окончив московскую Консерваторию, она сейчас преподаёт по одному профилю, а по другому в то же время является студенткой (хочет профессионально освоить игру на органе).
9 января Елене Павловне исполнилось 85. Здоровье её давно уже неважное, и были моменты, когда она жила, можно сказать, "на волоске".
Многие из тех, кто были на отпевании Владимира, пришли, конечно же, её поздравить. О каждой из этих прихожанок можно писать отдельный очерк, как и о самой Елене. Я в этом абсолютно не сомневаюсь, хотя остальных я не успел ещё узнать так близко, как Елену. Удастся ли написать? Не могу пока обещать…
Вот две сестры-близнецы, Елизавета и Наталья, обе лишь на пару лет моложе Елены. Были много лет волонтерами в РДКБ, когда там служил о. Георгий Чистяков.
Преподавательницы математики и одновременно скрипачки, лауреаты даже каких-то конкурсов, как мне говорила Елена. Интеллект, интеллигентность и при этом удивительная простота и даже детская радость, в лучшем смысле слова, во всём: в их взгляде, жестах, разговорах, в тех же поздравлениях.
Вот Эмилия Леонгард.
Представление о том, кто она, может дать, к примеру, эта газетная статья из Вечерней Москвы. Елена и Эмилия знают друг друга десятки лет, потому что и Елена по профессии - психолог и детский дефектолог. Эмилии тоже за 80, но она по-прежнему работает в полную силу, как будто ей 30 или 40, ездит по конференциям, симпозиумам. В советское время её метод пытались дискредитировать, она претерпела разные разоблачительные кампании, и только в 90-х пришло окончательное признание. В какое-то время, уже довольно давно, она заболела раком, и врачи не оставляли никаких надежд на выживание. Елена с Владимиром были рядом с ней, готовили, ухаживали, молились… По молитвам ли её горячо любящих друзей, еще ли кого, Бог знает, Эмилия поправилась. Можно сказать, воскресла. Её «трудоголизму» стоит сейчас просто позавидовать, или им восхищаться. Её просто невозможно застать дома.
Поэтесса, прозаик, редактор Светлана Лукьянова.
Моложе всех остальных, выше перечисленных, лет на 5-7, бодрая, активная молитвенница. Навещает со своей двоюродной сестрой Мариной (о Марине и её подвижничестве тоже отдельный очерк можно писать!) многих стареньких прихожанок, редактирует еще не изданные записи о. Георгия Чистякова. Пишет лирические стихи и воспоминания. К примеру:
Негасимый свет
("Дорогой мой читатель!
Эти страницы - о любви. Они не писались как книга, но сложились в неё.
Это память о людях, осветивших мою жизнь, которая началась в 37-м году, ставшем символом тёмного российского века. Это страницы о времени, когда не было резкого деле¬ния на молодёжь и "старичьё", когда трудности поколений одолевались сообща и старики для молодых были мудрыми учителями жизни, тем негасимым светом, за которым хо-чется идти. Это старый, но добрый мир". )
А сколько еще можно вспомнить из прихожан Космодемьянского храма! Александр Таллер (мирское имя Самиль) - старейший прихожанин, был крещен в младенчестве в 1926 году в этом храме незадолго до его закрытия, но возвратился в свой родной духовный дом уже после его окончательного восстановления, в начале 2000-х. В свои 88 лет работает в каком-то конструкторском бюро, приезжает на литургию, конечно же, в числе первых. Издал книгу стихов, воспоминаний. Рядом с такими людьми, помнящими и любящими, в которых энергия бьёт ключом вопреки всем возрастным ограничениям, только и можно жить дальше, всем болезням и напастям назло. И на радость тем в том числе, кто знает Елену Павловну. Ведь это её основное свойство характера - уметь собирать вокруг себя столько прекрасных и творческих людей, уметь в каждом далеко не творческом человеке найти что-то важное, хорошее, светлое. В разгар своей профессиональной деятельности она часто угадывала в детях то, что не замечали другие специалисты, поспешно ставя диагноз олигофрении, шизофрении или имбецильности. А она делала другой вывод: «задержка в развитии». И обычно не ошибалась. Или же считала, что лучше ошибиться в другую сторону, нежели неосторожно повредить ребенку дальнейшую судьбу.
Не так давно Елена написала очередной текст. Она и раньше писала маленькие рассказики, но этот стоит во что бы то ни стало поместить, поскольку в нем - вся она, какая есть, её душа, светящаяся любовью.
Елена Прощицкая
Письмо к Володе
30 января день твоей памяти, Володенька. Наши с тобой близкие, друзья, родственники, любимые люди соберутся, чтобы вспомнить тебя.
А мне, чтобы вспомнить, нужно хоть на минуту забыть тебя, но этого не происходит. Ты всё время рядом, хоть и далеко. Я слышу твой голос, в ушах звучит твой смех, я ощущаю плечом тепло твоего плеча, ведь оно было всё время рядом - так близко, так долго…
Ты был всегда моим ангелом-хранителем, все 46 лет нашей с тобой совместной жизни, остаёшься им и сейчас.
Ты любил, когда я читала тебе наизусть прозу или стихи, а ещё просил спеть. У меня никогда не было голоса, но я пела тебе, раз тебе этого хотелось…
А ведь нашей встречи могло бы не быть, Володенька. Мы могли пройти мимо друг друга. Не заметить, не узнать свою половинку.
Я вспоминаю то лето, когда не стало нашего с братом отца, и мир показался нам опустевшим. И как-то заполнить эту пустоту помогали друзья. Один из них - Толя Я-н - стал почти ежедневно приходить к нам в дом. Ему нравилось у нас, он засиживался у нас до позднего времени, ему не хотелось уходить. Наши отношения с ним становились всё теплее. Казалось, что дружба наша перерастает в любовь. Но однажды всё это было разрушено. К нам часто заходила Ксана, дочь маминой подруги Ольги, которая умерла, когда Ксане было шесть лет. Ксана была внебрачной дочерью Ксаниного отца, у которого была семья. После смерти Ольги он сделал красивый жест, оформив усыновление своей дочери, но взять её в свою семью не смог, т.к. встретил категорическое сопротивление своей жены. Мои родители хотели усыновить Ксану, но им не разрешили делать это при живом отце. Тогда они просто взяли её к нам без усыновления, и Ксана жила у нас.
Когда она выросла и стала студенткой, мама предложила ей переехать в Ольгину комнату, чтобы её не потерять, но наш папа давал ей деньги, чтобы она могла продолжать учиться. Когда папа умер, деньги Ксане давать стали мы с братом.
Увидев у нас дома Толю, Ксана потеряла голову. Она начала просто преследовать его, стараясь обратить на себя его внимание. Когда Толя уехал от нас домой, она уходила вместе с ним, даже если сама только что пришла. Толя спросил меня, почему Ксана к нам приходит и что она за человек. Я рассказала ему её историю, но характеристику ей как человека давать не стала.
Однажды, придя домой, я увидела на столе мою раскрытую сумку и вынутую из неё телефонную книжку. Ксана ничком лежала на диване и плакала. Толиного телефона в книжке не было. Я помнила его наизусть. Взяв листок бумаги, я написала на нём его телефон и приписала, чей он. Это не было с моей стороны благотворительным жестом. Это был протест против Ксаниного поведения.
Через несколько дней Толя уехал ненадолго в Крым на отдых. Ксана бросилась вслед за ним. Я не знаю, что между ними произошло. Знаю только, что романа у них не вышло. Толя дал ей отставку, и она очень скоро вернулась в Москву одна. Но это я узнала от наших общих друзей. Толя больше к нам не пришёл. Он не позвонил, ничего не объяснил мне, не написал. Но и я не стала звонить ему, выяснять отношения. Не в моём это характере. Но боль от его поступка долго меня не оставляла и прошла окончательно только тогда, когда я встретила тебя, Володенька. А ты поразил меня своей теплотой и светом, в котором я просто утонула. От тебя исходило ощущение надёжности, прочности, устойчивости. От общих знакомых со временем я узнала, что Толя женился, но не очень удачно. Они оказались с женой очень разными людьми. Но он любил их общую дочь и из семьи не уходил.
Ксана окончила институт и стала врачом. Замуж до конца жизни она так и не вышла, но родила вне брака дочь, которую назвала именем своей матери - Ольгой.
А с Толей мы увиделись ещё раз через 30 лет после расставания.
В Москву в гости приехала моя школьная подруга, которая в своё время уехала в Израиль на постоянное место жительства. Она остановилась у нас и выразила желание увидеть некоторых наших общих с ней знакомых, в числе которых был и Толя Я-н. Мы разыскали его адрес и пригласили его. Он пришёл, мне показалось, охотно. Увидев за стеклом книжного шкафа фотографии нашего с тобой сына, Володенька, он долго, не отрываясь, разглядывал их. Потом, повернувшись ко мне, спросил меня, счастлива ли я в браке. Я ответила утвердительно. Он посмотрел на меня каким-то долгим взглядом, значения которого я не поняла. Да я и не хотела его понимать.
У меня был ты, Володенька, которого могло бы, возможно, не быть в моей жизни, не расстанься мы тогда с Толей.
Как часто мы не осознаём то, что даёт нам Господь. Нам кажется, что Он у нас что-то отнимает, а Он не отнимает, а даёт.
И спасибо Ему за то, что Он даёт. Спасибо Ему за тебя, Володенька.
Часто многие годы этот огонёк святости в человеке может тлеть или гореть едва заметным пламенем, и не только для окружающих, но и для него самого. Временами он может разгораться сильнее, у некоторых в середине жизни, у некоторых скорее к её концу, к старости. Но если подобные люди с такими тлеющими огоньками объединяются и держатся друг за друга, эти единичные огоньки сливаются, и общее пламя от них становится зримее, ярче и жарче. Некоторым людям свойственно вспыхивать ярким пламенем веры и любви, когда их свет в самом деле светит всем, кто их каждый раз окружает (см. Мф. 5: 14-16). Но, к сожалению, отдавая себя без остатка другим и таким образом нередко перегорая, эти люди надолго не задерживаются в этом мире! Так было, например, с прот. Александром Менем, с о. Георгием Чистяковым… А другие скорее перенимают этот свет, хранят память о тех, кто горел ярко и мог воспламенять сердца сотен и тысяч вокруг, и огонёк, полученный от них, не угасает, но как по эстафете, передаётся от сердца к сердцу, зажигая уже сердца тех новых людей, которые и не знали, допустим, ни одного из тех, чей свет был яркий и явно бросающийся в глаза. Так происходит всю христианскую историю.
У меня периодически появляется желание написать о некоторых старых прихожанах, которых посчастливилось знать лично и которых скоро уже может не быть с нами. Известно, что церковная жизнь не прекращалась в глухие советские времена прежде всего потому, что наши церковные бабушки, не перестававшие ходить в храмы и в пору самого недоброжелательного общественного мнения по отношению к церкви, фактически спасли их от закрытия. Среди тех бабушек не все были, конечно, добрые и кроткие. Очень часто обстановку в храмах портили и портят именно злые и придирчивые старухи. И тогда были такие, и сейчас еще не перевелись. Но до сих пор также попадаются, несомненно, среди них и люди удивительной душевной красоты, теплоты и простоты. Таких я видел, например, по первому своему месту служения в Забайкалье. Придёт, к примеру, такая на исповедь, кается в своих допущенных промахах и слабостях, а потом узнаешь немного о её жизни, и оказывается, что у одной муж парализован, и она за ним ухаживает постоянно, у другой сын пьет и не работает, а её самой приходится и за хозяйством смотреть, и на дачу ездить, чтобы урожай на зиму заготовить, и за маленькими внуками присмотреть, и от скудной пенсии на храм пожертвовать, как евангельская вдовица две лепты. Подумаешь, а чем она не святая-то, уже здесь и сейчас?.. Жалею, что не сблизился тогда с такими бабульками и не узнал о них получше и поподробнее. А бывают среди них настоящие «божие одуванчики», такие светлые, кроткие и незлобивые!
Но у меня речь пойдёт в дальнейшем скорее о другом типе прихожан и прихожанок. Это уже из столичной интеллигенции. Из того храма, который по своей атмосфере несколько отличается от многих других, и очень возможно, что эти прихожане и не нашли бы себя или не раскрылись бы где-либо ещё так, как в данном случае. Но что придаёт силы жить долго, сохраняя свою форму, пусть не всегда физическую, но прежде всего душевно-духовную, и провинциальным бабушкам, и столичным прихожанкам, убеленным сединами? Несомненно, любовь. Любовь эта может проявляться многообразно, но как правило в нашем случае тут соединяется и любовь к своему делу (профессии), и любовь к храму и тем близким по духу людям, кого они смогли в нём обрести, и любовь к своим ближайшим родственникам. Иной раз посмотришь на некоторых старых людей, а у них тусклый взгляд, жизненной силы уже почти не осталось… Некоторые сами признаются, что их жизнь прошла впустую. Но совсем не так в нашем случае!
С Еленой Прощицкой и Владимиром Крупецковым я познакомился около трех лет назад.
Муж Елены Владимир уже тогда болел раком, но храм не оставлял, переносил болезнь стойко. Во время болезни их обоих, когда они достаточно долго не могли выбраться в храм, один раз причастил их на дому, но потом много раз они сами приезжали на воскресную литургию, всегда одни из самых первых, задолго до начала службы. Владимир всегда расставлял по бокам стулья для пожилых людей, кому трудно стоять, до начала поздней литургии. И вообще был серьёзным, благочестивым и в то же время добрым и отзывчивым человеком. В нём было что-то от рыцаря, настоящего «рыцаря веры», по выражению С. Кьеркегора. И внешне Владимир выглядел подчас неплохо - казалось, что болезнь отступит или даже уже отступила перед бодростью духа и волей к жизни. Но вдруг произошёл резкий перелом к худшему, пошли метастазы в мозг, он начал слепнуть и глохнуть, и год назад Владимира не стало. Я отпевал его, и под впечатлением от отпевания записал тогда небольшой рассказ, который еще раз повторяю здесь с незначительными изменениями.
3.02.2014
Отпевал сегодня Владимира, 85 лет, которого хорошо знал в последние два года. Как и его супругу Елену, которой ещё суждено пока пожить на этом свете, и дай ей Бог сил и терпения пережить кончину своего любимого мужа…
Я застал его последние часы в прошлый четверг. Елена и сын Всеволод, мой сверстник, очень хотели, чтобы я прочитал что-нибудь на исход души Владимира, учитывая, что смерть не была простой и безболезненной по течению (он к тому времени уже впал в кому). Уже второй или третий раз в жизни я сталкиваюсь с похожими ситуациями. И что же?... Каждый раз испытываю при этом немалый дискомфорт. Хочется ведь прочесть что-то вдохновляющее и при этом утешительное, как для родственников, так и в адрес умирающего. А что имеем в действительности из того, что даётся в Требнике?
Чин, бываемый на разлучение души от тела, внегда человек долго страждет.
Я знал о таковом давно уже. Не очень хотел им пользоваться и предупредил Елену и сына, что не всё там подходит к данной ситуации, и вообще придётся дополнять его импровизацией, то есть своими словами. Что и пришлось в конце концов сделать!
Ну в самом деле, вижу в первых строках канона:
Приидите, соберитеся вси, иже благочестно в житии пожившии, и восплачите о души отчужденной славы Божия, и работавшей студным демоном всяким тщанием.
По отношению к умиравшему, которого я знал неплохо, это выглядело просто банальным оскорблением! Пусть даже здесь всего лишь очередные византийские фигуры речи. Разумеется, я это читать не стал, стараясь выбирать что-то более-менее общее и нейтральное. Иногда что-то удавалось, хотя церковно-славянский текст именно этого канона вообще сам по себе жуткий и неудобочитаемый.
Спаситеся вси возлюбленнии, благоутробнии о мне явльшеся злочастнем и всеокаяннем: вси бо аще единем гласом превещали бысте к моему Владыце, тьмы избавили мя бысте.
Дохожу до середины канона и вижу следующее молитвословие:
Се ныне разлучается с болезнию душа от окаяннаго моего телесе: не убо тело мое погребете в земли, несть бо достойно: но извлекше вон, псом поверзите
Может, о царе Ироде так можно было молиться (хотя тут «Богородица не велит», согласно известному классику)… Или о каком-нибудь злостном преступнике типа Чикатило в наши дни. В том далеком средневековье, когда подобные молитвословия составлялись, возможно, соответствующие представления о злостной греховности человека, определяющей его тяжёлую кончину, могли иметь место. Однако, сколько примеров тому противоположных за всю историю также могло накопиться? Иоанн Кронштадтский как непросто умирал?...
Зато сегодня, отпевая Владимира, я испытал настоящую радость, сродни пасхальной. Давно, очень давно такого не чувствовал! Как важно всё-таки, что ушедший человек был настоящим членом церковной общины, которого многие на приходе знали и которого поминали только добрыми и тёплыми словами! Соборная молитва в таких случаях - воистину общее дело, дело Церкви. И все молитвы, от начала до конца, относятся к усопшему, прежде всего: «Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего…». Сейчас не отказывают в церковных молитвах, в том же отпевании, тем, кто лишь по факту был крещеным и Бога не отвергал. В миссионерских целях и такие отпевания можно использовать как повод для проповеди. Но насколько же все молитвы и поминовения в подобных случаях выглядят условными! Усопшего, кроме его родственников, никто в церкви не знал, ни в одной общине. Как, кто тогда о нём в той же церкви будет молиться по-настоящему? Записку, конечно, прочесть можно раз-другой, но будет ли это подлинной церковной молитвой?
В современной церковной жизни часто предъявляются вполне справедливые претензии по поводу того, что отпевания и многие другие требы совершаются формально. Разумеется, кому дано больше, с тех спрашивается больше, и ответственность на священнослужителях здесь немалая. Но если с другой стороны посмотреть… Сколько в 90-е годы приходило креститься людей просто так, на всякий случай, чтобы потом благополучно забыть про очередное посещение храма на многие последующие месяцы или годы, или же просто забежать и свечку поставить. Сколько было подобных же венчаний, просто ради торжественной церемонии и некоего красивого довеска к гражданской процедуре в ЗАГСе… «Комбинат религиозных услуг» вполне устраивал многих наших соотечественников. А поскольку в сфере обслуживания ещё в прежние времена приходилось слышать поговорку «советский сервис ненавязчив», то понятно, что та же модель не могла не перейти на церковно-приходской быт. Как ни парадоксально, но тут во многих случаях исполнялся известный закон «меры за меру» («какой мерой мерите, такой и вам отмерено будет»): люди хотели некой краковременной религиозно-потребительской услуги, ну, они её и получали в столь же поверхностном эквиваленте, в каком сами ожидали её от церковной среды. А большинство священнослужителей, включая архиереев, не старались нисколько ничего изменить, поскольку по своей психологии тоже являлись теми же потребителями, только на другом уровне. Вот и продолжается всё то же «удовлетворение религиозных потребностей» с обеих сторон… Только какое отношение всё это имеет ко Христу, Евангелию, Царству Божию, которое внутри нас?
Но по милости Бога есть всё-таки приятные исключения. Одно из таких довелось сегодня испытать. Христианская кончина Владимира хотя и не была безболезненной, но была воистину непостыдной и мирной! И светлая печаль перемежалась с пасхальной радостью. Только что позвонила одна из прихожанок и сообщила, что перед кремацией усопшего все провожавшие видели радугу, что только вселило в людей дополнительные светлые чувства…
И вот прошёл без малого год, и я с Еленой ещё больше с тех пор сблизился. Стараюсь её периодически навещать дома.
Она, когда были силы, приезжала на богослужение после смерти Владимира уже в сопровождении кого-то из прихожанок храма. Либо по соседству живущей Веры,
либо с раннего детства ей опекаемой Кати Дубравской. Кате сейчас 30 лет, но это воистину достойная преемница по духу уходящего поколения прихожан Космы!
Хотя она живёт в Ясенево, где жила раньше Елена с Владимиром, но потом они переехали в Измайлово. Но Катя, когда могла, специально приезжала из Ясенево к Елене либо с ночевкой, либо вставала часов в 5 утра и заезжала за Еленой. Катерина сама вообще-то сильно занята: окончив московскую Консерваторию, она сейчас преподаёт по одному профилю, а по другому в то же время является студенткой (хочет профессионально освоить игру на органе).
9 января Елене Павловне исполнилось 85. Здоровье её давно уже неважное, и были моменты, когда она жила, можно сказать, "на волоске".
Многие из тех, кто были на отпевании Владимира, пришли, конечно же, её поздравить. О каждой из этих прихожанок можно писать отдельный очерк, как и о самой Елене. Я в этом абсолютно не сомневаюсь, хотя остальных я не успел ещё узнать так близко, как Елену. Удастся ли написать? Не могу пока обещать…
Вот две сестры-близнецы, Елизавета и Наталья, обе лишь на пару лет моложе Елены. Были много лет волонтерами в РДКБ, когда там служил о. Георгий Чистяков.
Преподавательницы математики и одновременно скрипачки, лауреаты даже каких-то конкурсов, как мне говорила Елена. Интеллект, интеллигентность и при этом удивительная простота и даже детская радость, в лучшем смысле слова, во всём: в их взгляде, жестах, разговорах, в тех же поздравлениях.
Вот Эмилия Леонгард.
Представление о том, кто она, может дать, к примеру, эта газетная статья из Вечерней Москвы. Елена и Эмилия знают друг друга десятки лет, потому что и Елена по профессии - психолог и детский дефектолог. Эмилии тоже за 80, но она по-прежнему работает в полную силу, как будто ей 30 или 40, ездит по конференциям, симпозиумам. В советское время её метод пытались дискредитировать, она претерпела разные разоблачительные кампании, и только в 90-х пришло окончательное признание. В какое-то время, уже довольно давно, она заболела раком, и врачи не оставляли никаких надежд на выживание. Елена с Владимиром были рядом с ней, готовили, ухаживали, молились… По молитвам ли её горячо любящих друзей, еще ли кого, Бог знает, Эмилия поправилась. Можно сказать, воскресла. Её «трудоголизму» стоит сейчас просто позавидовать, или им восхищаться. Её просто невозможно застать дома.
Поэтесса, прозаик, редактор Светлана Лукьянова.
Моложе всех остальных, выше перечисленных, лет на 5-7, бодрая, активная молитвенница. Навещает со своей двоюродной сестрой Мариной (о Марине и её подвижничестве тоже отдельный очерк можно писать!) многих стареньких прихожанок, редактирует еще не изданные записи о. Георгия Чистякова. Пишет лирические стихи и воспоминания. К примеру:
Негасимый свет
("Дорогой мой читатель!
Эти страницы - о любви. Они не писались как книга, но сложились в неё.
Это память о людях, осветивших мою жизнь, которая началась в 37-м году, ставшем символом тёмного российского века. Это страницы о времени, когда не было резкого деле¬ния на молодёжь и "старичьё", когда трудности поколений одолевались сообща и старики для молодых были мудрыми учителями жизни, тем негасимым светом, за которым хо-чется идти. Это старый, но добрый мир". )
А сколько еще можно вспомнить из прихожан Космодемьянского храма! Александр Таллер (мирское имя Самиль) - старейший прихожанин, был крещен в младенчестве в 1926 году в этом храме незадолго до его закрытия, но возвратился в свой родной духовный дом уже после его окончательного восстановления, в начале 2000-х. В свои 88 лет работает в каком-то конструкторском бюро, приезжает на литургию, конечно же, в числе первых. Издал книгу стихов, воспоминаний. Рядом с такими людьми, помнящими и любящими, в которых энергия бьёт ключом вопреки всем возрастным ограничениям, только и можно жить дальше, всем болезням и напастям назло. И на радость тем в том числе, кто знает Елену Павловну. Ведь это её основное свойство характера - уметь собирать вокруг себя столько прекрасных и творческих людей, уметь в каждом далеко не творческом человеке найти что-то важное, хорошее, светлое. В разгар своей профессиональной деятельности она часто угадывала в детях то, что не замечали другие специалисты, поспешно ставя диагноз олигофрении, шизофрении или имбецильности. А она делала другой вывод: «задержка в развитии». И обычно не ошибалась. Или же считала, что лучше ошибиться в другую сторону, нежели неосторожно повредить ребенку дальнейшую судьбу.
Не так давно Елена написала очередной текст. Она и раньше писала маленькие рассказики, но этот стоит во что бы то ни стало поместить, поскольку в нем - вся она, какая есть, её душа, светящаяся любовью.
Елена Прощицкая
Письмо к Володе
30 января день твоей памяти, Володенька. Наши с тобой близкие, друзья, родственники, любимые люди соберутся, чтобы вспомнить тебя.
А мне, чтобы вспомнить, нужно хоть на минуту забыть тебя, но этого не происходит. Ты всё время рядом, хоть и далеко. Я слышу твой голос, в ушах звучит твой смех, я ощущаю плечом тепло твоего плеча, ведь оно было всё время рядом - так близко, так долго…
Ты был всегда моим ангелом-хранителем, все 46 лет нашей с тобой совместной жизни, остаёшься им и сейчас.
Ты любил, когда я читала тебе наизусть прозу или стихи, а ещё просил спеть. У меня никогда не было голоса, но я пела тебе, раз тебе этого хотелось…
А ведь нашей встречи могло бы не быть, Володенька. Мы могли пройти мимо друг друга. Не заметить, не узнать свою половинку.
Я вспоминаю то лето, когда не стало нашего с братом отца, и мир показался нам опустевшим. И как-то заполнить эту пустоту помогали друзья. Один из них - Толя Я-н - стал почти ежедневно приходить к нам в дом. Ему нравилось у нас, он засиживался у нас до позднего времени, ему не хотелось уходить. Наши отношения с ним становились всё теплее. Казалось, что дружба наша перерастает в любовь. Но однажды всё это было разрушено. К нам часто заходила Ксана, дочь маминой подруги Ольги, которая умерла, когда Ксане было шесть лет. Ксана была внебрачной дочерью Ксаниного отца, у которого была семья. После смерти Ольги он сделал красивый жест, оформив усыновление своей дочери, но взять её в свою семью не смог, т.к. встретил категорическое сопротивление своей жены. Мои родители хотели усыновить Ксану, но им не разрешили делать это при живом отце. Тогда они просто взяли её к нам без усыновления, и Ксана жила у нас.
Когда она выросла и стала студенткой, мама предложила ей переехать в Ольгину комнату, чтобы её не потерять, но наш папа давал ей деньги, чтобы она могла продолжать учиться. Когда папа умер, деньги Ксане давать стали мы с братом.
Увидев у нас дома Толю, Ксана потеряла голову. Она начала просто преследовать его, стараясь обратить на себя его внимание. Когда Толя уехал от нас домой, она уходила вместе с ним, даже если сама только что пришла. Толя спросил меня, почему Ксана к нам приходит и что она за человек. Я рассказала ему её историю, но характеристику ей как человека давать не стала.
Однажды, придя домой, я увидела на столе мою раскрытую сумку и вынутую из неё телефонную книжку. Ксана ничком лежала на диване и плакала. Толиного телефона в книжке не было. Я помнила его наизусть. Взяв листок бумаги, я написала на нём его телефон и приписала, чей он. Это не было с моей стороны благотворительным жестом. Это был протест против Ксаниного поведения.
Через несколько дней Толя уехал ненадолго в Крым на отдых. Ксана бросилась вслед за ним. Я не знаю, что между ними произошло. Знаю только, что романа у них не вышло. Толя дал ей отставку, и она очень скоро вернулась в Москву одна. Но это я узнала от наших общих друзей. Толя больше к нам не пришёл. Он не позвонил, ничего не объяснил мне, не написал. Но и я не стала звонить ему, выяснять отношения. Не в моём это характере. Но боль от его поступка долго меня не оставляла и прошла окончательно только тогда, когда я встретила тебя, Володенька. А ты поразил меня своей теплотой и светом, в котором я просто утонула. От тебя исходило ощущение надёжности, прочности, устойчивости. От общих знакомых со временем я узнала, что Толя женился, но не очень удачно. Они оказались с женой очень разными людьми. Но он любил их общую дочь и из семьи не уходил.
Ксана окончила институт и стала врачом. Замуж до конца жизни она так и не вышла, но родила вне брака дочь, которую назвала именем своей матери - Ольгой.
А с Толей мы увиделись ещё раз через 30 лет после расставания.
В Москву в гости приехала моя школьная подруга, которая в своё время уехала в Израиль на постоянное место жительства. Она остановилась у нас и выразила желание увидеть некоторых наших общих с ней знакомых, в числе которых был и Толя Я-н. Мы разыскали его адрес и пригласили его. Он пришёл, мне показалось, охотно. Увидев за стеклом книжного шкафа фотографии нашего с тобой сына, Володенька, он долго, не отрываясь, разглядывал их. Потом, повернувшись ко мне, спросил меня, счастлива ли я в браке. Я ответила утвердительно. Он посмотрел на меня каким-то долгим взглядом, значения которого я не поняла. Да я и не хотела его понимать.
У меня был ты, Володенька, которого могло бы, возможно, не быть в моей жизни, не расстанься мы тогда с Толей.
Как часто мы не осознаём то, что даёт нам Господь. Нам кажется, что Он у нас что-то отнимает, а Он не отнимает, а даёт.
И спасибо Ему за то, что Он даёт. Спасибо Ему за тебя, Володенька.