сон
В общем странный сон. В очередной раз.
Сон начался с того, что я осознал себя в зимней Москве, в зимнем троллейбусе, едущем невесть куда, за руку с Олей. В троллейбусе было много людей, в зимних одеждах и мокром снеге, под ногами хлюпала грязь. И по салону разносился брюзжащий голос недовольной старухи. Её просили замолчать, но она продолжала, требуя, чтоб её отвезли по какому-то адресу, куда маршрут не шёл. голос бил, как гвоздём в висок, ударяя снова и снова. Я ощутил себя водителем. Я понял, что больше не могу. Как будто я, но вроде и не я, а 40летний подкачанный мужик с татуировкой и безрукавке, странной для этого времени года, взревел и ударил на педаль газа. Троллейбус от этого занесло, и началась сумасшедшая чехарда общественного транспорта, летящего по скользким улицам со скоростью гоночного кара, видимо решившего всё же отвезти старуху прям до подъезда. Троллейбус бился об углы зданий, люди бились о стенки. А мы с Олей держались за поручень и никуда не бились. Я уже не был водителем, но вроде и был им. Но вдруг сознание вынесло меня за вне троллейбуса в небо. Я увидел его движение и увидел другой троллейбус, мчащийся к нам, по касательной, как какой-то рогатый монстр, сошедший с ума. Было очень странно смотреть вниз, как на карту навигатора, где дома смотрелись серыми, с лёгким намёком на объёмность глыбами. Как два троллейбуса, преодолевая невообразимые заносы, движутся друг к другу. В какой-то момент рогатые консервные банки были настолько близко, что водитель чужого автобуса разбил боковое окно своего и нашего троллейбуса и стал ударять коллегу по щекам, крича, - «Соберись, тряпка. Это наша работа.» и я прям, увидел, как наш водила, очнулся и резко нажал на тормоза, троллейбусы разошлись и другой умчался в ночь. Наш же остановился, накренившись на бок. Водитель тяжело дышал, глаза его были красные и на лбу играла вена. И я уже был совсем не он. В салоне почему-то стало пусто. Оля посмотрела на меня, отрастила длинные золотистые волосы и сказала, - «Извини. Теперь это Париж и меня тут зовут Айли.», - и убежала куда-то в раскрывшиеся двери. Женский голос объявил остановку «Петроградская сторона». Выбежав следом, я увидел действительно петроградскую сторону, чем-то и напоминавшую Париж, но им точно не являющеюся. На остановке меня встретил Амбалов и позвал с собой в кино. (что, к слову, ещё более странно чем приключения в троллейбусе). Но попросил подождать его в кафе и встретится уже в самом кинотеатре. Так мы и расстались. Дойдя до кафе, я увидел в нём Олю, поднимающуюся по лестнице на второй этаж. И побежал за ней. Лестница была очень узкая со стеклянными перилами, поднимаясь я словно пробирался по лазу, ажурные узоры ограждения острыми гранями резали мне руки и ноги. Но я всёж поднялся по, казалось, бесконечной лестнице. А там было тоже самое кафе и длинноволосая Оля, сидящая за столиком, и эта Оля мне сказала, -«Прости, это всё же Париж и тут мы не знакомы». И мы стали действительно незнакомы с этой девушкой за столиком, совсем на Олю непохожей, да ещё и с каким-то бульварным романом в руках. И тут я понял, что я таки опаздываю в кино к Амбалову и побежал, сквозь открытые двери внезапно ставшего первым второго этажа кафе. Побежал и понял, что это действительно Париж, грёбанный Монмартр. Но всё равно побежал. Побежал по улицам, где давно не был, но почему-то до деталей помнил, витрины магазинов, вывеска секс-шопа, старушка со спаниелем. Непонятно куда я так нёсся, но бег мой остановили два гопника. Два одетых с ног до головы в адидас парня. В их лицах неуловимо сочеталась кавказская внешность и черты ощипанных петухов. И вроде люди и вроде куриная кожа, выпученные глаза и кривые клювы под красным гребнем. А вроде и просто красные кепки. «Ты наступил на яйцо», - Красные глаза не сулили ничего хорошего и тут я действительно увидел, растёкшееся пятно под своей ногой. Ты наступил, и ты не уйдёшь, сказал мне грузинопетух. Но я побежал. Побежал как ветер. Дорога шла под уклон и дома мелькали с огромной скоростью. И тут я увидел приближающийся кинотеатр, понимая. Что именно туда мы должны были идти с Сашей. Но понимал, что с таким преследованием кино точно отменяется. За спиной слышались проклятия и кудахтанье. Я нагнал Амбалова, который шёл со своим азиатским другом, которого я видел пару раз и которого, кажется тоже звали Сашей. (азиатским Я его могу назвать тока в связи с чертами лица и больше ни с чем). И Амбалов почему-то сразу понял мою проблему, как будто это было нормально, что куромонстры средь бела дня угрожали жизни честных граждан. Непонятно откуда он достал огромные кусачки и срезал замки у припаркованных велосипедов. На них мы и поехали дальше. Скорость значительно повысилась и погоня отстала. Но я уже не знал куда мы ехали, полностью запутавшись в улицах и понял где мы тока увидев красную мельницу. Я так обрадовался, что пересёк полосу и выехал на встречку. Тут загремела серена, и к нам подъехала карета полиции. Молчаливые полицейские сразу же меня в неё загрузили и начали что-то писать. И говорить. Спрашивать. Я же полностью перестал понимать французский. Слова теряли смысл. Меня спрашивали, а я что-то блеял, как мне казалось в ответ. Но тут пришёл Саша и на чистом языке начал чтото затирать офицерам, его тоже позвали в фургон. Он зашёл, продолжая вещать. Я ничего не понимал, но заметил, как из Сашиных рук в руки служителей закона перекочевало несколько купюр и нас отпустили. Амбалов продолжал говорить по-французски. Я продолжал ничего не понимать, пытаясь выпытать сколько денег я ему должен. Мы стояли на Пляс Пигаль и тут Саша уже по-русски спросил, - «Ну так и куда поедем теперь?». На что его азиатский друг ответил «Тыж у нас Парижанин. Я фиг знаю куда ехать в этом чёртовом городе», - и сплюнул. Не знаю, отличается ли такими жестами и лексикой Сашин друг, которого я видел в жизни пару раз мельком, но этом сон мой кончился, запомнившись до мелких деталей разбивающихся стёкол троллейбуса и мелких капилляров, пронизывающих глаза похожих на птиц гопников.
Сон начался с того, что я осознал себя в зимней Москве, в зимнем троллейбусе, едущем невесть куда, за руку с Олей. В троллейбусе было много людей, в зимних одеждах и мокром снеге, под ногами хлюпала грязь. И по салону разносился брюзжащий голос недовольной старухи. Её просили замолчать, но она продолжала, требуя, чтоб её отвезли по какому-то адресу, куда маршрут не шёл. голос бил, как гвоздём в висок, ударяя снова и снова. Я ощутил себя водителем. Я понял, что больше не могу. Как будто я, но вроде и не я, а 40летний подкачанный мужик с татуировкой и безрукавке, странной для этого времени года, взревел и ударил на педаль газа. Троллейбус от этого занесло, и началась сумасшедшая чехарда общественного транспорта, летящего по скользким улицам со скоростью гоночного кара, видимо решившего всё же отвезти старуху прям до подъезда. Троллейбус бился об углы зданий, люди бились о стенки. А мы с Олей держались за поручень и никуда не бились. Я уже не был водителем, но вроде и был им. Но вдруг сознание вынесло меня за вне троллейбуса в небо. Я увидел его движение и увидел другой троллейбус, мчащийся к нам, по касательной, как какой-то рогатый монстр, сошедший с ума. Было очень странно смотреть вниз, как на карту навигатора, где дома смотрелись серыми, с лёгким намёком на объёмность глыбами. Как два троллейбуса, преодолевая невообразимые заносы, движутся друг к другу. В какой-то момент рогатые консервные банки были настолько близко, что водитель чужого автобуса разбил боковое окно своего и нашего троллейбуса и стал ударять коллегу по щекам, крича, - «Соберись, тряпка. Это наша работа.» и я прям, увидел, как наш водила, очнулся и резко нажал на тормоза, троллейбусы разошлись и другой умчался в ночь. Наш же остановился, накренившись на бок. Водитель тяжело дышал, глаза его были красные и на лбу играла вена. И я уже был совсем не он. В салоне почему-то стало пусто. Оля посмотрела на меня, отрастила длинные золотистые волосы и сказала, - «Извини. Теперь это Париж и меня тут зовут Айли.», - и убежала куда-то в раскрывшиеся двери. Женский голос объявил остановку «Петроградская сторона». Выбежав следом, я увидел действительно петроградскую сторону, чем-то и напоминавшую Париж, но им точно не являющеюся. На остановке меня встретил Амбалов и позвал с собой в кино. (что, к слову, ещё более странно чем приключения в троллейбусе). Но попросил подождать его в кафе и встретится уже в самом кинотеатре. Так мы и расстались. Дойдя до кафе, я увидел в нём Олю, поднимающуюся по лестнице на второй этаж. И побежал за ней. Лестница была очень узкая со стеклянными перилами, поднимаясь я словно пробирался по лазу, ажурные узоры ограждения острыми гранями резали мне руки и ноги. Но я всёж поднялся по, казалось, бесконечной лестнице. А там было тоже самое кафе и длинноволосая Оля, сидящая за столиком, и эта Оля мне сказала, -«Прости, это всё же Париж и тут мы не знакомы». И мы стали действительно незнакомы с этой девушкой за столиком, совсем на Олю непохожей, да ещё и с каким-то бульварным романом в руках. И тут я понял, что я таки опаздываю в кино к Амбалову и побежал, сквозь открытые двери внезапно ставшего первым второго этажа кафе. Побежал и понял, что это действительно Париж, грёбанный Монмартр. Но всё равно побежал. Побежал по улицам, где давно не был, но почему-то до деталей помнил, витрины магазинов, вывеска секс-шопа, старушка со спаниелем. Непонятно куда я так нёсся, но бег мой остановили два гопника. Два одетых с ног до головы в адидас парня. В их лицах неуловимо сочеталась кавказская внешность и черты ощипанных петухов. И вроде люди и вроде куриная кожа, выпученные глаза и кривые клювы под красным гребнем. А вроде и просто красные кепки. «Ты наступил на яйцо», - Красные глаза не сулили ничего хорошего и тут я действительно увидел, растёкшееся пятно под своей ногой. Ты наступил, и ты не уйдёшь, сказал мне грузинопетух. Но я побежал. Побежал как ветер. Дорога шла под уклон и дома мелькали с огромной скоростью. И тут я увидел приближающийся кинотеатр, понимая. Что именно туда мы должны были идти с Сашей. Но понимал, что с таким преследованием кино точно отменяется. За спиной слышались проклятия и кудахтанье. Я нагнал Амбалова, который шёл со своим азиатским другом, которого я видел пару раз и которого, кажется тоже звали Сашей. (азиатским Я его могу назвать тока в связи с чертами лица и больше ни с чем). И Амбалов почему-то сразу понял мою проблему, как будто это было нормально, что куромонстры средь бела дня угрожали жизни честных граждан. Непонятно откуда он достал огромные кусачки и срезал замки у припаркованных велосипедов. На них мы и поехали дальше. Скорость значительно повысилась и погоня отстала. Но я уже не знал куда мы ехали, полностью запутавшись в улицах и понял где мы тока увидев красную мельницу. Я так обрадовался, что пересёк полосу и выехал на встречку. Тут загремела серена, и к нам подъехала карета полиции. Молчаливые полицейские сразу же меня в неё загрузили и начали что-то писать. И говорить. Спрашивать. Я же полностью перестал понимать французский. Слова теряли смысл. Меня спрашивали, а я что-то блеял, как мне казалось в ответ. Но тут пришёл Саша и на чистом языке начал чтото затирать офицерам, его тоже позвали в фургон. Он зашёл, продолжая вещать. Я ничего не понимал, но заметил, как из Сашиных рук в руки служителей закона перекочевало несколько купюр и нас отпустили. Амбалов продолжал говорить по-французски. Я продолжал ничего не понимать, пытаясь выпытать сколько денег я ему должен. Мы стояли на Пляс Пигаль и тут Саша уже по-русски спросил, - «Ну так и куда поедем теперь?». На что его азиатский друг ответил «Тыж у нас Парижанин. Я фиг знаю куда ехать в этом чёртовом городе», - и сплюнул. Не знаю, отличается ли такими жестами и лексикой Сашин друг, которого я видел в жизни пару раз мельком, но этом сон мой кончился, запомнившись до мелких деталей разбивающихся стёкол троллейбуса и мелких капилляров, пронизывающих глаза похожих на птиц гопников.