Матушка Ирина о тайне совершенства текстур у старых мастеров
Оригинал взят у mmekourdukova в погружение в текстуру
Общение с местными так называемыми примитивами (так по недоразумению назвали сто пятьдесят лет назад здешних коллег и современников Андрея Рублева) - это, с одной стороны, фоновое для здешнего христианства, а с другой стороны - всякий раз новое.
Я не говорю про личики, не говорю про архитектонику фигур, про композицию картинок молчу (и тем более сюжеты не трогаю, они везде одни и те же).
Но просто текстура, сама материя, из которой все это сделано, эта несравненная материя, которая кажется богозданной - как древесина дуба, как в небе облака, как шкурка молодого умного кота.
Простота и благородство, предельная ясность структуры,
напряженность без надрыва,
мягкость без расслабленности,
чистота без стерильности,
строгость без жесткости,
полнота света без блескучести,
полнота цвета без ядовитости.
Такая близость ритмов к природным, такая естественность распределения форм в пространстве и пространств между формами, что забываешь о рукотворности всего этого. И ведь вроде бы знаешь, как это сделано технически, что, например, здесь широко замазали левкас прозрачной сиеной, и дальше пошла игра жженой кости и свинцовых белил, и более ничесоже, - а оно засинело и зарозовело, засеребрилось и зазолотилось,
и тонкий воздух окружил предметы, облобызал их контуры, вынимая их из тихой благоуханной среды, о нежаркое солнце, о пенье птиц, о запах скошенной травы и вечерние колокола! - и опять совершенно непонятно, как, как это сделано?
Как они дошли до жизни такой?
Мир ненатужной, скромной святости, такой хрупкой, но и такой крепкой, устойчивой, живучей.
Вот уже пятьсот лет каждый день, каждый день тысячи людей приникают к ней в храмах и музеях этой страны - и ещё в Лондоне и Мадриде, Петербурге и Нью-Йорке, и в самой даже несравненной Италии.
Общение с местными так называемыми примитивами (так по недоразумению назвали сто пятьдесят лет назад здешних коллег и современников Андрея Рублева) - это, с одной стороны, фоновое для здешнего христианства, а с другой стороны - всякий раз новое.
Я не говорю про личики, не говорю про архитектонику фигур, про композицию картинок молчу (и тем более сюжеты не трогаю, они везде одни и те же).
Но просто текстура, сама материя, из которой все это сделано, эта несравненная материя, которая кажется богозданной - как древесина дуба, как в небе облака, как шкурка молодого умного кота.
Простота и благородство, предельная ясность структуры,
напряженность без надрыва,
мягкость без расслабленности,
чистота без стерильности,
строгость без жесткости,
полнота света без блескучести,
полнота цвета без ядовитости.
Такая близость ритмов к природным, такая естественность распределения форм в пространстве и пространств между формами, что забываешь о рукотворности всего этого. И ведь вроде бы знаешь, как это сделано технически, что, например, здесь широко замазали левкас прозрачной сиеной, и дальше пошла игра жженой кости и свинцовых белил, и более ничесоже, - а оно засинело и зарозовело, засеребрилось и зазолотилось,
и тонкий воздух окружил предметы, облобызал их контуры, вынимая их из тихой благоуханной среды, о нежаркое солнце, о пенье птиц, о запах скошенной травы и вечерние колокола! - и опять совершенно непонятно, как, как это сделано?
Как они дошли до жизни такой?
Мир ненатужной, скромной святости, такой хрупкой, но и такой крепкой, устойчивой, живучей.
Вот уже пятьсот лет каждый день, каждый день тысячи людей приникают к ней в храмах и музеях этой страны - и ещё в Лондоне и Мадриде, Петербурге и Нью-Йорке, и в самой даже несравненной Италии.