«МОДА НА РОССИЮ ВО ФРАНЦИИ - ЭТО ОТВЕТ АМЕРИКАНСКОЙ ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЙ КУЛЬТУРЕ»
Оригинал взят у jewsejka в Тьерри Мариньяк (интервью) // "Метрополь", 7 октября 2013 года
.
ТЬЕРРИ МАРИНЬЯК: «МОДА НА РОССИЮ ВО ФРАНЦИИ - ЭТО ОТВЕТ АМЕРИКАНСКОЙ ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЙ КУЛЬТУРЕ»
Тьерри нашел нас сам: увидел статью Игоря Антоновского о его друге Лимонове, перевел ее на французский и прислал. Мариньяку 55, но он производит впечатление более молодого человека, чем большинство сегодняшних: юношеская бескомпромиссность, жесткая самоирония и ярко выраженные принципы - все то, что стремительно теряет поколение капкейков.
[Тьерри Мариньяк:]
- Спасибо за интерес к старому хую, буду рад пообщаться. Вы, наверно, услышали обо мне от старого пирата Лимонова, моего друга вот уже 32 года?
[Станислав Яковлев:]- Мы тоже очень рады. Нет, «Старый пират» тут ни при чем, как писателя и публициста мы знаем вас давно, читаем с удовольствием и сейчас более внимательно: то, о чем Вы говорили в текстах 10-15-летней давности, удивительно созвучно тому, что происходит в России сейчас.
Вполне очевидно, хотя для нас и немного неожиданно, что тема России в последние годы особенно популярна и востребована прежде всего во Франции. О России и русских пишут Фредерик Бегбедер, Мишель Уэльбек, и даже книга Эмманюэля Каррера получилась не столько о Лимонове, сколько о России на примере судьбы одного из наиболее ярких и знакомых для западной публики русских нонконформистов. На сегодняшний день Россия - это звучит, в первую очередь, модно. Особенно для французов. С чем это связано? С пресловутым кризисом европейских ценностей? Или она - лишь запоздалая реакция на классическую русскую тоску «увидеть Париж и умереть»? А может, все проще, собрались редакторы глянцевых журналов, задумались, какой бы экзотикой своих читателей увлечь в следующем сезоне, и вдруг одного осенило - России в тренде еще не было?
[Тьерри Мариньяк:]
- Я немножко стесняюсь отвечать на этот вопрос - дело в том, что уже давно я скорее посторонний наблюдатель, я больше не живу во Франции, где почти всё мне стало противно. И в том числе - беллетристы, которых вы перечислили. На мой взгляд, то, что они создают - это «литература комплексов». Им не стыдно опуститься до самого низкого уровня, чтобы льстить примитивным дебильным инстинктам читателя.
Мода на Россию, мне кажется, объясняется целым рядом причин. Это, конечно, и вечная экзотика, волна интереса к которой возрождается время от времени. Но есть и другой фактор - то, что ваша страна (да и не только Россия, а и вообще СНГ) намного приблизилась к Франции. Каждый второй бомж в Париже матерится по-русски. И наши магазины привыкли к новым русским бабкам, как наркоманы к героину. Сидят на игле уже 15 лет!
Затем, нельзя не упомянуть о смертельной усталости французской культуры, она по сути почти уничтожена. Не случайно каждая вторая реклама что в Париже, что в провинции, написана по-английски, американским языком. Но все же некоторые из нас, французов, не желают и не могут служить рабами Старшего Брата. Что мыслящий человек может найти для себя в американской потребительской культуре? Вот Россия и приобрела вдруг новый престиж.
И наконец, в Европе властвует политкорректность. Она надоела многим, даже таким крысам, как Бегдебер и Уэльбек, которые ее питают (фу, меня тошнит даже называть эти фамилии). А у вас женщины, например, до сих пор женщины, причем они гораздо более самостоятельны, чем любая европейская феминистка.
[Станислав Яковлев:]
- Вы очень хорошо знаете Россию, не только из туристических справочников, но и на уровне реальной повседневной жизни, зачастую с экстремальными или совершенно непостижимыми для европейца традициями. Вряд ли установившаяся «мода на русское» в полной мере отражает и объясняет европейскому потребителю реальную Россию. На Ваш взгляд, как самого, наверное, «русского» француза: эта мода сама по себе хороша или плоха? Если бы «креативным директором» этого тренда были вы, что бы вы в нем изменили?
[Тьерри Мариньяк:]
- О Боже мой, мне трудно представить себя директором тренда, мне совсем не подойдет эта роль! Самое важное для меня - реальность, а не мода. Что позитивно в этой русской моде, так это то, что она инициирует в глубинах нашей умирающей культуры сопротивление англосаксонскому дерьму. Это уже немало.
Но также я наблюдал, как Москва превращается в американский город, где каждый имеет по три конторы и каждый второй теперь адвокат. Ещё пятнадцать лет назад в центре российской столицы ночью было темно. Наверно, там и я отстал. Теперь дикие деньги шуршат по городу, и мне там становится неловко.
[Станислав Яковлев:]- Почему при несомненном спросе на все русское и вашей компетентности в теме, вы сейчас не в зените славы? Например, биография Лимонова. Каррер написал «выставочный» текст - но почему бы Вам не написать альтернативный, более жизненный, с важными эпизодами, который Каррер упустил? Вам есть что рассказать о России, и сейчас самое время это сделать - почему же Вы, образно выражаясь, не выходите к микрофону?
[Тьерри Мариньяк:]
- Хороший вопрос, товарищ майор! (смеется). И спасибо за комплименты! Я проработал писателем и переводчиком в издательстве 30 лет. Как ни стремился писать прекрасно, самостоятельно выучил два иностранных языка и все прочее, я не в зените славы, как видите. Насчёт Лимонова: десять лет назад я о нём говорил в издательстве, и тогда меня буквально выгнали оттуда, указали на дверь. Пока он сидел, все боялись «проклятого русского фашиста». Нужен был обыкновенный дурак из хорошей семьи, такой, как Каррер, чтобы слепить из темы большой успех. А я - внебрачный блудный сын, ненавидимый всеми. Но я ни о чем не жалею, жизнь моя была несравнимой. Куда интереснее, чем их дешевые интриги.
[Станислав Яковлев:]
- Это осознанная позиция принципиального нонконформиста? Такая публичность для вас чересчур утомительна? Или может. вас сознательно игнорируют и ваша фамилия, что называется, в «черном списке»? Если да - по какой причине? Каковы обстоятельства этого конфликта, в чем его суть и логика?
[Тьерри Мариньяк:]
- И то, и другое. Я не люблю публичность, и всегда считал, что в писателе важны только его произведения. После моего романа «Фашист» меня исключили из издательства. Кстати, не из-за самого романа, а из-за того факта, что я отказался за него оправдываться. Заново допустили к работе переводчика лишь два года спустя. Кстати, тот роман имел немалое влияние на Лимонова. Я помню, как он хвалил книгу за ее неожиданность. От вашего покорного слуги, бывшего наркомана, все ожидали репортажа с улиц, а я решил сделать иначе. Что касается черного списка - в нем я всегда был, с самого рождения.
[Станислав Яковлев:]
- В одной из статей Вы говорите о себе и своих единомышленниках как о представителях политически безразличной части поколения, которое, по выражению Аллена де Бенуа, вынуждено выбирать «между глупостью правых и подлостью левых»: с одной стороны - коррумпированный, развращенный, эстетически отвратительный голлистский режим, с другой - бывшие уличные бунтари, торгующие своим лицемерным радикализмом наглые карьеристы (пока идеалисты тихо загибались). Выбор оказался для вашего поколения неприемлемым, отсюда ваша аполитичность и отсутствие иллюзий.
[Тьерри Мариньяк:]
- Не случайно именно тогда родился панк-рок. Бунт без цели. И политика для самих честных из нас (а таких немного осталось в живых) - до сих пор отвратительная вещь.
[Станислав Яковлев:]
- Вы наверняка заметили, что похожая ситуация сложилась недавно и в России. Не в таком масштабе, но совпадение почти полное. Лимонов, который за счет «Стратегии 31» несколько лет не позволял уличной протестной активности угаснуть, в момент массовых митингов остался в полном одиночестве без малейшей поддержки. Так или иначе, он все-таки оставался идеалистом, а как идеалистов наебывают, Вы и сами прекрасно описали в «Фашисте», и современная российская протестная политика повторила ваш сюжет почти дословно. Кстати, было бы очень неплохо и своевременно Вашу книгу наконец-то нормально издать на русском языке.
[Тьерри Мариньяк:]
- Но Лимонов, вы же понимаете - он не политикан. Он, по сути дела, писатель, писатель-романтик. Я считаю, что его большая, неоценимая победа - это создание в России подпольной культуры, такой, аналогов которой не было раньше. Это победа Лимонова как артиста, человека искусства. В политике он часто заблуждался, не его это, блядь, бизнес.
Я согласен, чтобы меня издали в России, ещё бы! Жду предложений, сразу отвечу всем заинтересованным. Но меня, кажется, окончательно исключили из списка писателей несколько лет назад во Франции, так что это вряд ли…
[Станислав Яковлев:]
- Скажите, месье Мариньяк. В обстоятельствах, когда все иллюзии исчезли, идеалы обесценились, ориентиры разрушены, а страсти тем более улеглись, как дальше быть? Зачем и ради чего? Чтобы бы Вы посоветовали тем, кто оказался в ситуации тотального разочарования, недоверия и объективного бессилия, аналогичной той, о которой рассказывали Вы? Поделитесь, пожалуйста, опытом своего выживания. Для многих Ваших русских читателей этот опыт, Вы будете смеяться, сейчас очень актуален.
[Тьерри Мариньяк:]
- Да, я смеюсь. От того, что я вовсе не пророк, не лидер, не вождь, а простой писатель. Указывать кому-то путь не умею, а потому не хочу. Единственное, что могу сказать: я верю только в конкретные предприятия и конкретным людям, тем, кто продемонстрировал храбрость, доброту и преданность делу. Я к этому стремился на Украине, когда после моего репортажа о наркоманах организация «Анонимные наркоманы в Киеве получила бюджет от Красного Креста, паёк на пять лет для всех. Во Франции, кстати, этой моей книги было продано всего 280 экземпляров, но мне на это наплевать. Задание мое было выполнено.
А еще я сейчас смеюсь потому, что впервые в жизни узнал о том, что у меня есть русские читатели, так что всё ещё впереди!
[Таня Коэн:]- Как родился ваш интерес к русской культуре?
[Тьерри Мариньяк:]
- Я сдружился с Лимоновым, странное существо в Париже 1980-го, потом влюбился в женщину русского происхождения, подругу Наташи [Медведевой], и до сих пор ее люблю, хотя мы уже давно не виделись. Через эти личности появился интерес к культуре, нравам, народу. Но позже.
[Таня Коэн:]
- Как вы познакомились с Эдуардом и почему он «старый пират»?
[Тьерри Мариньяк:]
- Он сам описывал, как это произошло. Мы пришли с другом взять у него интервью. Он тогда мало кого знал в Париже, помимо издателя и девушки из издательства, которая отвечала за пиар. Наша компания была ему любопытна, и стал первым профессиональным писателем, который допустил меня в свой ближний круг. Я очень, очень хотел научиться его ремеслу. А Лимонов был щедрым, он охотно делился. Потом мы немало влияли друг на друга. С ним я впервые оказался в Нью-Йорке, потом женился на Наташе, чтобы смогла жить с ним в Париже, мою первую книгу, «Фашист», он до сих пор помнит.
Трудно сказать, почему у меня вырвалось выражение «старый пират», я сам обалдел. Может, потому, что он здоров, энергичен, шутит, его ничто не сломило, хотя он два с половиной года сидел в тюрьме, в его-то возрасте.
[Таня Коэн:]
- Давно вы виделись? Изменился ли ваш друг за те тридцать лет, что вы знакомы, и в чем именно?
[Тьерри Мариньяк:]
- К сожалению, упустил возможность увидеть его семь месяцев назад, когда был в Москве (старый пират ругался: приехать в Москву и не зайти к нему - кощунство!). Виделись в последний раз в мае 2012, с ним и с ещё одним нашим приятелем, Данилой Дубшиным, режиссёром.
Изменился Лимонов в том, что он был богемным писателем, а стал радикальным лидером. А как личность - он такой же, каким всегда был.
[Таня Коэн:]
- Почему, как вы думаете, французы полюбили Лимонова?
[Тьерри Мариньяк:]
- Они ненавидели его 20 лет!.. Обзывали разными словами, мало поддерживали, когда он сидел: «проклятый фашист», поддерживать запрещено политкорректностью. Только в изложении телёнка Каррера, буржуя и квазилевака, Лимонов стал им любопытен, как человек с неординарной судьбой. Им скучно жить, баранам.
[Таня Коэн:]
- Кто ваш любимый русский автор (помимо Лимонова и Медведевой)?
[Тьерри Мариньяк:]
- Вова Козлов, настоящий писатель и панк из Белоруссии. Я перевел два его романа на французский: «Гопники» и «Домой». Я рекомендую его очередной роман: «Война», про сибирских партизанов, убитых ФСБ несколько лет назад. Кстати, с этим была смешная история. Мы с Эдуардом и Дубшиным покушали и нажрались (потом мы с Дубшиным ушли и прошагали 7 километров пешком, пьяные в жопу… но речь не о том). За столом Лимонов стал говорить об этих партизанах, настаивал, что я должен написать книгу на эту тему. Я его выслушал, но совершенно не собирался этого делать, потому что, во-первых, откуда я знал, что из себя представляет Сибирь, во-вторых, я тогда налаживал в Москве связи с бизнесменами, довольно респектабельными людьми, чтобы иметь заработок, переводить для них (в издательстве я тогда был персоной нон грата). Сибирские партизаны тогда оказались очень некстати. Всё равно, несмотря на это, Лимонов сообщил всему миру, что я о них напишу. Иногда он бывает сложным другом. Я потерял эту работу. Год спустя, весной, мы с Козловым встречаемся в Нью-Йорке, и он заявляет, что написал книгу на эту тему. Я сразу начинаю думать о заговоре, хотя, настолько я знаю, Козлов и Эдуард незнакомы, и я ни разу не упомянул о партизанах перед Козловым.
[Таня Коэн:]
- Почему вы решили переводить именно Козлова?
[Тьерри Мариньяк:]
- Я выбрал Козлова потому, что на обложке «Гопников» был самый уродливый скинхед на планете. Потом увлекся стилем Козлова и его рассказами, теперь третья фаза, мы друзья.
[Таня Коэн:]
- Где именно в бывшем СССР вы побывали? Расскажите какие-нибудь удивительные истории, которые тронут или шокируют даже нас, бывалых русских.
[Тьерри Мариньяк:]
- Это ловушка. Я что, по-вашему, хвастун! (смеется). Ну например, достаточно вспомнить, что я находится в лаборатории под Киевом в тот момент, когда там варили винт, а менты топтались у двери. Повар сказал: «Не зайдут, знают, что здесь денег нет». И он оказался прав, в итоге менты ушли из коридора. Потом был эпизод в Крыму, в лаборатории по изготовлению опиума, мы пришли очень некстати, когда приехали менты за взяткой, и хотя нас вначале впустили, пришлось очень быстро уходить.
В Подмосковье меня пригласил в гости строитель, сосед моей подруги. Узнав, что моя мама бухгалтер, он заявил, что мы с ним классовые враги. «Да», ответил я. «И ты не брезгуешь пить со мной?», - спросил он. Я ответил, что нет. «Марина, самогончик!». Его горючка была крепостью 52 градуса, Марина стала жарить картошку. Он, классовый враг, вырубился первым. Моя подруга тогда вытащила меня оттуда, пока я был еще не совсем в отключке.
[Таня Коэн:]
- Ваши книги - о непарадной, подпольно-маргинальной России: бомжи, наркоманы… В чем специфика «деклассированных элементов» Восточной Европы, их отличие от европейских собратьев? Например, грузин Михаил Гиголашвили в «Чертовом колесе» дал чисто грузинскую специфику наркомании…
[Тьерри Мариньяк:]
- Главное отличие - наркоманы в СНГ часто должны сами изготовлять собственный кайф, у них редко бывает очищенные наркотики. Я читал Гиголашвили, меня спросили переводить. Пейзаж в Грузии отличается тем, что там наркоманы ближе к сырью.
[Таня Коэн:]
- Что знают французы о России? Об Украине? Что хотят узнать о них?
[Тьерри Мариньяк:]
- По-моему, они мало знают и не особо стремятся узнавать ее по-настоящему. Иначе мои книги были бы бестселлерами.
[Таня Коэн:]
- Для русских мужчин француженка - воплощение киношной утонченности и шика. А что привлекает французов в русской женщине?
[Тьерри Мариньяк:]
- У нее есть представление о том, что такое женщина. И она испытывает желание к мужчине.
[Таня Коэн:]
- Ваши книги о России и Украине когда-нибудь выйдут на русском языке или вы их писали исключительно для европейцев?
[Тьерри Мариньяк:]
- Я пишу свои книги для всех. Я очень хочу, чтобы их издали в России и вообще везде. Но кажется, я никому нигде не нужен. У вас есть связи? Поможете голодному проклятому артисту?
[Таня Коэн:]
- А вы пишете сейчас что-нибудь новенькое про русских?
[Тьерри Мариньяк:]
- Я пока не пишу. Издателя нет. А я профессионал. Не собираюсь дрочить, писать для себя. Я пишу, чтобы меня читали.
[Таня Коэн:]
- В «Трупе, найденном в парижских кустах» Лимонов пишет, что вы в то время жили так же, как он: скудная обстановка в комнате, много только книг. Вы до сих пор так живете?
[Тьерри Мариньяк:]
- Нет, у меня довольно просторная квартира, три комнаты. Диван, отдельный кабинет для работы, телевизор, кухня, деревянная мебель, всё простое, на грани аскетизма, но удобно и красиво.
[Таня Коэн:]
- Кто сейчас лучший писатель Франции?
[Тьерри Мариньяк:]
- Я, безусловно. И я даже не пишу.
[Таня Коэн:]
- Что вы ненавидите больше всего?
[Тьерри Мариньяк:]
- Лицемерие в Евросоюзе и в США.
[Таня Коэн:]
- Что заставляет вас просыпаться по утрам?
[Тьерри Мариньяк:]
- Моя плохая репутация в некоторых кругах. Вдохновляет выжить. И чудо этой грешной земли: женщины.
.
.
ТЬЕРРИ МАРИНЬЯК: «МОДА НА РОССИЮ ВО ФРАНЦИИ - ЭТО ОТВЕТ АМЕРИКАНСКОЙ ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЙ КУЛЬТУРЕ»
Тьерри нашел нас сам: увидел статью Игоря Антоновского о его друге Лимонове, перевел ее на французский и прислал. Мариньяку 55, но он производит впечатление более молодого человека, чем большинство сегодняшних: юношеская бескомпромиссность, жесткая самоирония и ярко выраженные принципы - все то, что стремительно теряет поколение капкейков.
[Тьерри Мариньяк:]
- Спасибо за интерес к старому хую, буду рад пообщаться. Вы, наверно, услышали обо мне от старого пирата Лимонова, моего друга вот уже 32 года?
[Станислав Яковлев:]- Мы тоже очень рады. Нет, «Старый пират» тут ни при чем, как писателя и публициста мы знаем вас давно, читаем с удовольствием и сейчас более внимательно: то, о чем Вы говорили в текстах 10-15-летней давности, удивительно созвучно тому, что происходит в России сейчас.
Вполне очевидно, хотя для нас и немного неожиданно, что тема России в последние годы особенно популярна и востребована прежде всего во Франции. О России и русских пишут Фредерик Бегбедер, Мишель Уэльбек, и даже книга Эмманюэля Каррера получилась не столько о Лимонове, сколько о России на примере судьбы одного из наиболее ярких и знакомых для западной публики русских нонконформистов. На сегодняшний день Россия - это звучит, в первую очередь, модно. Особенно для французов. С чем это связано? С пресловутым кризисом европейских ценностей? Или она - лишь запоздалая реакция на классическую русскую тоску «увидеть Париж и умереть»? А может, все проще, собрались редакторы глянцевых журналов, задумались, какой бы экзотикой своих читателей увлечь в следующем сезоне, и вдруг одного осенило - России в тренде еще не было?
[Тьерри Мариньяк:]
- Я немножко стесняюсь отвечать на этот вопрос - дело в том, что уже давно я скорее посторонний наблюдатель, я больше не живу во Франции, где почти всё мне стало противно. И в том числе - беллетристы, которых вы перечислили. На мой взгляд, то, что они создают - это «литература комплексов». Им не стыдно опуститься до самого низкого уровня, чтобы льстить примитивным дебильным инстинктам читателя.
Мода на Россию, мне кажется, объясняется целым рядом причин. Это, конечно, и вечная экзотика, волна интереса к которой возрождается время от времени. Но есть и другой фактор - то, что ваша страна (да и не только Россия, а и вообще СНГ) намного приблизилась к Франции. Каждый второй бомж в Париже матерится по-русски. И наши магазины привыкли к новым русским бабкам, как наркоманы к героину. Сидят на игле уже 15 лет!
Затем, нельзя не упомянуть о смертельной усталости французской культуры, она по сути почти уничтожена. Не случайно каждая вторая реклама что в Париже, что в провинции, написана по-английски, американским языком. Но все же некоторые из нас, французов, не желают и не могут служить рабами Старшего Брата. Что мыслящий человек может найти для себя в американской потребительской культуре? Вот Россия и приобрела вдруг новый престиж.
И наконец, в Европе властвует политкорректность. Она надоела многим, даже таким крысам, как Бегдебер и Уэльбек, которые ее питают (фу, меня тошнит даже называть эти фамилии). А у вас женщины, например, до сих пор женщины, причем они гораздо более самостоятельны, чем любая европейская феминистка.
[Станислав Яковлев:]
- Вы очень хорошо знаете Россию, не только из туристических справочников, но и на уровне реальной повседневной жизни, зачастую с экстремальными или совершенно непостижимыми для европейца традициями. Вряд ли установившаяся «мода на русское» в полной мере отражает и объясняет европейскому потребителю реальную Россию. На Ваш взгляд, как самого, наверное, «русского» француза: эта мода сама по себе хороша или плоха? Если бы «креативным директором» этого тренда были вы, что бы вы в нем изменили?
[Тьерри Мариньяк:]
- О Боже мой, мне трудно представить себя директором тренда, мне совсем не подойдет эта роль! Самое важное для меня - реальность, а не мода. Что позитивно в этой русской моде, так это то, что она инициирует в глубинах нашей умирающей культуры сопротивление англосаксонскому дерьму. Это уже немало.
Но также я наблюдал, как Москва превращается в американский город, где каждый имеет по три конторы и каждый второй теперь адвокат. Ещё пятнадцать лет назад в центре российской столицы ночью было темно. Наверно, там и я отстал. Теперь дикие деньги шуршат по городу, и мне там становится неловко.
[Станислав Яковлев:]- Почему при несомненном спросе на все русское и вашей компетентности в теме, вы сейчас не в зените славы? Например, биография Лимонова. Каррер написал «выставочный» текст - но почему бы Вам не написать альтернативный, более жизненный, с важными эпизодами, который Каррер упустил? Вам есть что рассказать о России, и сейчас самое время это сделать - почему же Вы, образно выражаясь, не выходите к микрофону?
[Тьерри Мариньяк:]
- Хороший вопрос, товарищ майор! (смеется). И спасибо за комплименты! Я проработал писателем и переводчиком в издательстве 30 лет. Как ни стремился писать прекрасно, самостоятельно выучил два иностранных языка и все прочее, я не в зените славы, как видите. Насчёт Лимонова: десять лет назад я о нём говорил в издательстве, и тогда меня буквально выгнали оттуда, указали на дверь. Пока он сидел, все боялись «проклятого русского фашиста». Нужен был обыкновенный дурак из хорошей семьи, такой, как Каррер, чтобы слепить из темы большой успех. А я - внебрачный блудный сын, ненавидимый всеми. Но я ни о чем не жалею, жизнь моя была несравнимой. Куда интереснее, чем их дешевые интриги.
[Станислав Яковлев:]
- Это осознанная позиция принципиального нонконформиста? Такая публичность для вас чересчур утомительна? Или может. вас сознательно игнорируют и ваша фамилия, что называется, в «черном списке»? Если да - по какой причине? Каковы обстоятельства этого конфликта, в чем его суть и логика?
[Тьерри Мариньяк:]
- И то, и другое. Я не люблю публичность, и всегда считал, что в писателе важны только его произведения. После моего романа «Фашист» меня исключили из издательства. Кстати, не из-за самого романа, а из-за того факта, что я отказался за него оправдываться. Заново допустили к работе переводчика лишь два года спустя. Кстати, тот роман имел немалое влияние на Лимонова. Я помню, как он хвалил книгу за ее неожиданность. От вашего покорного слуги, бывшего наркомана, все ожидали репортажа с улиц, а я решил сделать иначе. Что касается черного списка - в нем я всегда был, с самого рождения.
[Станислав Яковлев:]
- В одной из статей Вы говорите о себе и своих единомышленниках как о представителях политически безразличной части поколения, которое, по выражению Аллена де Бенуа, вынуждено выбирать «между глупостью правых и подлостью левых»: с одной стороны - коррумпированный, развращенный, эстетически отвратительный голлистский режим, с другой - бывшие уличные бунтари, торгующие своим лицемерным радикализмом наглые карьеристы (пока идеалисты тихо загибались). Выбор оказался для вашего поколения неприемлемым, отсюда ваша аполитичность и отсутствие иллюзий.
[Тьерри Мариньяк:]
- Не случайно именно тогда родился панк-рок. Бунт без цели. И политика для самих честных из нас (а таких немного осталось в живых) - до сих пор отвратительная вещь.
[Станислав Яковлев:]
- Вы наверняка заметили, что похожая ситуация сложилась недавно и в России. Не в таком масштабе, но совпадение почти полное. Лимонов, который за счет «Стратегии 31» несколько лет не позволял уличной протестной активности угаснуть, в момент массовых митингов остался в полном одиночестве без малейшей поддержки. Так или иначе, он все-таки оставался идеалистом, а как идеалистов наебывают, Вы и сами прекрасно описали в «Фашисте», и современная российская протестная политика повторила ваш сюжет почти дословно. Кстати, было бы очень неплохо и своевременно Вашу книгу наконец-то нормально издать на русском языке.
[Тьерри Мариньяк:]
- Но Лимонов, вы же понимаете - он не политикан. Он, по сути дела, писатель, писатель-романтик. Я считаю, что его большая, неоценимая победа - это создание в России подпольной культуры, такой, аналогов которой не было раньше. Это победа Лимонова как артиста, человека искусства. В политике он часто заблуждался, не его это, блядь, бизнес.
Я согласен, чтобы меня издали в России, ещё бы! Жду предложений, сразу отвечу всем заинтересованным. Но меня, кажется, окончательно исключили из списка писателей несколько лет назад во Франции, так что это вряд ли…
[Станислав Яковлев:]
- Скажите, месье Мариньяк. В обстоятельствах, когда все иллюзии исчезли, идеалы обесценились, ориентиры разрушены, а страсти тем более улеглись, как дальше быть? Зачем и ради чего? Чтобы бы Вы посоветовали тем, кто оказался в ситуации тотального разочарования, недоверия и объективного бессилия, аналогичной той, о которой рассказывали Вы? Поделитесь, пожалуйста, опытом своего выживания. Для многих Ваших русских читателей этот опыт, Вы будете смеяться, сейчас очень актуален.
[Тьерри Мариньяк:]
- Да, я смеюсь. От того, что я вовсе не пророк, не лидер, не вождь, а простой писатель. Указывать кому-то путь не умею, а потому не хочу. Единственное, что могу сказать: я верю только в конкретные предприятия и конкретным людям, тем, кто продемонстрировал храбрость, доброту и преданность делу. Я к этому стремился на Украине, когда после моего репортажа о наркоманах организация «Анонимные наркоманы в Киеве получила бюджет от Красного Креста, паёк на пять лет для всех. Во Франции, кстати, этой моей книги было продано всего 280 экземпляров, но мне на это наплевать. Задание мое было выполнено.
А еще я сейчас смеюсь потому, что впервые в жизни узнал о том, что у меня есть русские читатели, так что всё ещё впереди!
[Таня Коэн:]- Как родился ваш интерес к русской культуре?
[Тьерри Мариньяк:]
- Я сдружился с Лимоновым, странное существо в Париже 1980-го, потом влюбился в женщину русского происхождения, подругу Наташи [Медведевой], и до сих пор ее люблю, хотя мы уже давно не виделись. Через эти личности появился интерес к культуре, нравам, народу. Но позже.
[Таня Коэн:]
- Как вы познакомились с Эдуардом и почему он «старый пират»?
[Тьерри Мариньяк:]
- Он сам описывал, как это произошло. Мы пришли с другом взять у него интервью. Он тогда мало кого знал в Париже, помимо издателя и девушки из издательства, которая отвечала за пиар. Наша компания была ему любопытна, и стал первым профессиональным писателем, который допустил меня в свой ближний круг. Я очень, очень хотел научиться его ремеслу. А Лимонов был щедрым, он охотно делился. Потом мы немало влияли друг на друга. С ним я впервые оказался в Нью-Йорке, потом женился на Наташе, чтобы смогла жить с ним в Париже, мою первую книгу, «Фашист», он до сих пор помнит.
Трудно сказать, почему у меня вырвалось выражение «старый пират», я сам обалдел. Может, потому, что он здоров, энергичен, шутит, его ничто не сломило, хотя он два с половиной года сидел в тюрьме, в его-то возрасте.
[Таня Коэн:]
- Давно вы виделись? Изменился ли ваш друг за те тридцать лет, что вы знакомы, и в чем именно?
[Тьерри Мариньяк:]
- К сожалению, упустил возможность увидеть его семь месяцев назад, когда был в Москве (старый пират ругался: приехать в Москву и не зайти к нему - кощунство!). Виделись в последний раз в мае 2012, с ним и с ещё одним нашим приятелем, Данилой Дубшиным, режиссёром.
Изменился Лимонов в том, что он был богемным писателем, а стал радикальным лидером. А как личность - он такой же, каким всегда был.
[Таня Коэн:]
- Почему, как вы думаете, французы полюбили Лимонова?
[Тьерри Мариньяк:]
- Они ненавидели его 20 лет!.. Обзывали разными словами, мало поддерживали, когда он сидел: «проклятый фашист», поддерживать запрещено политкорректностью. Только в изложении телёнка Каррера, буржуя и квазилевака, Лимонов стал им любопытен, как человек с неординарной судьбой. Им скучно жить, баранам.
[Таня Коэн:]
- Кто ваш любимый русский автор (помимо Лимонова и Медведевой)?
[Тьерри Мариньяк:]
- Вова Козлов, настоящий писатель и панк из Белоруссии. Я перевел два его романа на французский: «Гопники» и «Домой». Я рекомендую его очередной роман: «Война», про сибирских партизанов, убитых ФСБ несколько лет назад. Кстати, с этим была смешная история. Мы с Эдуардом и Дубшиным покушали и нажрались (потом мы с Дубшиным ушли и прошагали 7 километров пешком, пьяные в жопу… но речь не о том). За столом Лимонов стал говорить об этих партизанах, настаивал, что я должен написать книгу на эту тему. Я его выслушал, но совершенно не собирался этого делать, потому что, во-первых, откуда я знал, что из себя представляет Сибирь, во-вторых, я тогда налаживал в Москве связи с бизнесменами, довольно респектабельными людьми, чтобы иметь заработок, переводить для них (в издательстве я тогда был персоной нон грата). Сибирские партизаны тогда оказались очень некстати. Всё равно, несмотря на это, Лимонов сообщил всему миру, что я о них напишу. Иногда он бывает сложным другом. Я потерял эту работу. Год спустя, весной, мы с Козловым встречаемся в Нью-Йорке, и он заявляет, что написал книгу на эту тему. Я сразу начинаю думать о заговоре, хотя, настолько я знаю, Козлов и Эдуард незнакомы, и я ни разу не упомянул о партизанах перед Козловым.
[Таня Коэн:]
- Почему вы решили переводить именно Козлова?
[Тьерри Мариньяк:]
- Я выбрал Козлова потому, что на обложке «Гопников» был самый уродливый скинхед на планете. Потом увлекся стилем Козлова и его рассказами, теперь третья фаза, мы друзья.
[Таня Коэн:]
- Где именно в бывшем СССР вы побывали? Расскажите какие-нибудь удивительные истории, которые тронут или шокируют даже нас, бывалых русских.
[Тьерри Мариньяк:]
- Это ловушка. Я что, по-вашему, хвастун! (смеется). Ну например, достаточно вспомнить, что я находится в лаборатории под Киевом в тот момент, когда там варили винт, а менты топтались у двери. Повар сказал: «Не зайдут, знают, что здесь денег нет». И он оказался прав, в итоге менты ушли из коридора. Потом был эпизод в Крыму, в лаборатории по изготовлению опиума, мы пришли очень некстати, когда приехали менты за взяткой, и хотя нас вначале впустили, пришлось очень быстро уходить.
В Подмосковье меня пригласил в гости строитель, сосед моей подруги. Узнав, что моя мама бухгалтер, он заявил, что мы с ним классовые враги. «Да», ответил я. «И ты не брезгуешь пить со мной?», - спросил он. Я ответил, что нет. «Марина, самогончик!». Его горючка была крепостью 52 градуса, Марина стала жарить картошку. Он, классовый враг, вырубился первым. Моя подруга тогда вытащила меня оттуда, пока я был еще не совсем в отключке.
[Таня Коэн:]
- Ваши книги - о непарадной, подпольно-маргинальной России: бомжи, наркоманы… В чем специфика «деклассированных элементов» Восточной Европы, их отличие от европейских собратьев? Например, грузин Михаил Гиголашвили в «Чертовом колесе» дал чисто грузинскую специфику наркомании…
[Тьерри Мариньяк:]
- Главное отличие - наркоманы в СНГ часто должны сами изготовлять собственный кайф, у них редко бывает очищенные наркотики. Я читал Гиголашвили, меня спросили переводить. Пейзаж в Грузии отличается тем, что там наркоманы ближе к сырью.
[Таня Коэн:]
- Что знают французы о России? Об Украине? Что хотят узнать о них?
[Тьерри Мариньяк:]
- По-моему, они мало знают и не особо стремятся узнавать ее по-настоящему. Иначе мои книги были бы бестселлерами.
[Таня Коэн:]
- Для русских мужчин француженка - воплощение киношной утонченности и шика. А что привлекает французов в русской женщине?
[Тьерри Мариньяк:]
- У нее есть представление о том, что такое женщина. И она испытывает желание к мужчине.
[Таня Коэн:]
- Ваши книги о России и Украине когда-нибудь выйдут на русском языке или вы их писали исключительно для европейцев?
[Тьерри Мариньяк:]
- Я пишу свои книги для всех. Я очень хочу, чтобы их издали в России и вообще везде. Но кажется, я никому нигде не нужен. У вас есть связи? Поможете голодному проклятому артисту?
[Таня Коэн:]
- А вы пишете сейчас что-нибудь новенькое про русских?
[Тьерри Мариньяк:]
- Я пока не пишу. Издателя нет. А я профессионал. Не собираюсь дрочить, писать для себя. Я пишу, чтобы меня читали.
[Таня Коэн:]
- В «Трупе, найденном в парижских кустах» Лимонов пишет, что вы в то время жили так же, как он: скудная обстановка в комнате, много только книг. Вы до сих пор так живете?
[Тьерри Мариньяк:]
- Нет, у меня довольно просторная квартира, три комнаты. Диван, отдельный кабинет для работы, телевизор, кухня, деревянная мебель, всё простое, на грани аскетизма, но удобно и красиво.
[Таня Коэн:]
- Кто сейчас лучший писатель Франции?
[Тьерри Мариньяк:]
- Я, безусловно. И я даже не пишу.
[Таня Коэн:]
- Что вы ненавидите больше всего?
[Тьерри Мариньяк:]
- Лицемерие в Евросоюзе и в США.
[Таня Коэн:]
- Что заставляет вас просыпаться по утрам?
[Тьерри Мариньяк:]
- Моя плохая репутация в некоторых кругах. Вдохновляет выжить. И чудо этой грешной земли: женщины.
.