Коммунистическая доктрина А.М. Горького. Богоборчество. Продолжение
Оригинал взят у sobteo в Коммунистическая доктрина А.М. Горького. Богоборчество. Продолжение
М. Горький. Фотография. 1886 г.
Ссылки на предыдущие части исследования: Введение; Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4
Необычайно одаренный мальчик Алексей, с детства «мучавший» взрослых недетскими вопросами, мог получить ответы на свои вопросы только в рамках такого мироощущения: «Бабушкин Бог был понятен мне и не страшен, но перед Ним нельзя было лгать, - стыдно. Он вызывал у меня только непобедимый стыд. И я никогда не лгал бабушке. Было просто невозможно скрыть что- либо от этого доброго Бога, и, кажется, даже не возникало желания скрывать… Дед водил меня в церковь: по субботам - ко всенощной, по праздникам - к поздней обедне. Я и во храме разделял, когда какому Богу молятся: все, что читают священник и дьячок, - это дедову Богу, а певчие поют всегда бабушкину.
Я, конечно, грубо выражаю то детское различие между богами, которое, помню, тревожно раздвояло мою душу, но дедов Бог вызывал у меня страх и неприязнь: Он не любил никого, следил за всем строгим оком, Он, прежде всего, искал и видел в человеке дурное, злое, грешное. Было ясно, что Он не верит человеку, всегда ждет покаяния и любит наказывать. В те дни мысли и чувства о Боге были главной пищей моей души, самым красивым в жизни, - все же иные впечатления обижали меня своей жестокостью и грязью, возбуждая отвращение и злость. Бог был самым лучшим и светлым из всего, что окружало меня, - Бог бабушки, такой милый друг всему живому. И, конечно, меня не мог не тревожить вопрос: как же это дед не видит доброго Бога».
С детства в своих мечтательных размышлениях Алексей желал «дойти до бабушкина бога, до ее богородицы и сказать ей всю правду о том, как плохо живут люди, как нехорошо, обидно хоронят они друг друга в дрянном песке... И сколько вообще обидного на земле, чего вовсе не нужно. Если богородица поверит мне, пусть даст такой ум, чтоб я мог всё устроить иначе, получше как-нибудь».
Тяжело переживающий «грязь» жизни и окружающий мещанский быт юноша, подобно Ивану Карамазову (по форме, а не по содержанию), «возвращает свой билет» Богу. И вот уже нет прежних религиозных переживаний, уже «похоронно гудят колокола церквей, - этот унылый звон всегда в памяти уха», ложась «пригнетающим медным осадком поверх всех впечатлений». Но невозможно так просто вытравить «главную пищу души» и Алексей «примыкает» на время к старообрядцам, работая в мастерской иконописи. Он считал их тогда своими учителями жизни: «среди скучной и бессовестной действительности, -они показались …людьми великой духовной силы, лучшими людьми земли». Пешкова привлекает близкий ему дух бунтарства старообрядцев.
Но и это пристанище души было недолгим - Алексей не видит в старообрядчестве борьбу против мерзостей жизни. «Это крепкая вера, но застывшая во времени и погрязшая в обидах, озлоблении и зависти, а главное в этой тёмной вере слишком мало лучей любви». И как признается позже Горький: «Но для того, чтобы убедиться в этом, мне пришлось пережить много тяжелых лет, многое сломать в душе своей, выбросить из памяти». Единственными надежными учителями жизни для Алеши Пешкова оставались книги, формирующие его идеалы и наставнически помогающие жить.
Продолжение следует
М. Горький. Фотография. 1886 г.
Ссылки на предыдущие части исследования: Введение; Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4
Необычайно одаренный мальчик Алексей, с детства «мучавший» взрослых недетскими вопросами, мог получить ответы на свои вопросы только в рамках такого мироощущения: «Бабушкин Бог был понятен мне и не страшен, но перед Ним нельзя было лгать, - стыдно. Он вызывал у меня только непобедимый стыд. И я никогда не лгал бабушке. Было просто невозможно скрыть что- либо от этого доброго Бога, и, кажется, даже не возникало желания скрывать… Дед водил меня в церковь: по субботам - ко всенощной, по праздникам - к поздней обедне. Я и во храме разделял, когда какому Богу молятся: все, что читают священник и дьячок, - это дедову Богу, а певчие поют всегда бабушкину.
Я, конечно, грубо выражаю то детское различие между богами, которое, помню, тревожно раздвояло мою душу, но дедов Бог вызывал у меня страх и неприязнь: Он не любил никого, следил за всем строгим оком, Он, прежде всего, искал и видел в человеке дурное, злое, грешное. Было ясно, что Он не верит человеку, всегда ждет покаяния и любит наказывать. В те дни мысли и чувства о Боге были главной пищей моей души, самым красивым в жизни, - все же иные впечатления обижали меня своей жестокостью и грязью, возбуждая отвращение и злость. Бог был самым лучшим и светлым из всего, что окружало меня, - Бог бабушки, такой милый друг всему живому. И, конечно, меня не мог не тревожить вопрос: как же это дед не видит доброго Бога».
С детства в своих мечтательных размышлениях Алексей желал «дойти до бабушкина бога, до ее богородицы и сказать ей всю правду о том, как плохо живут люди, как нехорошо, обидно хоронят они друг друга в дрянном песке... И сколько вообще обидного на земле, чего вовсе не нужно. Если богородица поверит мне, пусть даст такой ум, чтоб я мог всё устроить иначе, получше как-нибудь».
Тяжело переживающий «грязь» жизни и окружающий мещанский быт юноша, подобно Ивану Карамазову (по форме, а не по содержанию), «возвращает свой билет» Богу. И вот уже нет прежних религиозных переживаний, уже «похоронно гудят колокола церквей, - этот унылый звон всегда в памяти уха», ложась «пригнетающим медным осадком поверх всех впечатлений». Но невозможно так просто вытравить «главную пищу души» и Алексей «примыкает» на время к старообрядцам, работая в мастерской иконописи. Он считал их тогда своими учителями жизни: «среди скучной и бессовестной действительности, -они показались …людьми великой духовной силы, лучшими людьми земли». Пешкова привлекает близкий ему дух бунтарства старообрядцев.
Но и это пристанище души было недолгим - Алексей не видит в старообрядчестве борьбу против мерзостей жизни. «Это крепкая вера, но застывшая во времени и погрязшая в обидах, озлоблении и зависти, а главное в этой тёмной вере слишком мало лучей любви». И как признается позже Горький: «Но для того, чтобы убедиться в этом, мне пришлось пережить много тяжелых лет, многое сломать в душе своей, выбросить из памяти». Единственными надежными учителями жизни для Алеши Пешкова оставались книги, формирующие его идеалы и наставнически помогающие жить.
Продолжение следует