Последний свидетель
Из книги Рохуса Миша "Я был телохранителем Гитлера.1940-1945"
Рохус Миш - последний. Последний, кто остался в живых из личной охраны Адольфа Гитлера. Последний солдат, покинувший бункер фюрера 2 мая 1945 года, в день, когда Красная армия захватила превращенную в руины столицу Третьего рейха. Один из немногих свидетелей, видевших бездыханные тела диктатора и его спутницы Евы Браун, скрюченные на диванчике в бетонном склепе бомбоубежища. Офицер СС двадцати семи лет от роду, он был последним, с кем разговаривал министр пропаганды Геббельс перед тем, как в свою очередь покончил с собой.
Рейхсканцелярия в 1945 году.
23 апреля [1945] Геббельс распространил через прессу и по радио заявление о том, что фюрер останется в городе, чтобы организовать оборону. Ближе к обеду Гитлер вышел на улицу со своей собакой Блонди. Он не прошел и нескольких шагов, как ему снова пришлось спуститься в бункер по пожарной лестнице в сопровождении охранников из нашего отряда. Тогда Гитлер в последний раз оказался на свежем воздухе. С этого дня и до своей смерти он не выходил за пределы голых бетонных стен своего последнего пристанища.
Начался великий исход. Секретарши Христа Шредер и Иоганна Вольф уехали на юг Германии[130]. Личный врач фюрера Теодор Морель также улетел самолетом. С каждым часом людей в бункере оставалось все меньше. Ночью 23 апреля я видел, как офицеры из службы безопасности со всех ног бегут с цинковыми ящиками, чтобы успеть погрузить их в последний вылетающий из Берлина самолет Ю-52. В них содержались оригиналы стенографических записей всех встреч Гитлера начиная с 1942 года. Шеф считал, что это документы неоспоримой ценности, которые во что бы то ни стало нужно переправить в безопасное место[131].
В последние дни атмосфера становилась все более странной. К страху начала примешиваться тоска. Как вырваться из этого гнетущего места? И как вообще выйти живым из бункера, не выдав предчувствия неотвратимой катастрофы? Эти вопросы мучили всех, но никто ничего не говорил вслух. Обитатели бункера проходили мимо моей комнаты быстрым шагом, с угрюмыми лицами и блуждающими взглядами. Гитлер казался вымотанным, во власти внутреннего возбуждения чудовищного накала, однако ему удавалось в большинстве случаев сохранять хладнокровие. Я не слышал, чтобы он стенал или кричал. И днем, и ночью он по-прежнему возглавлял совещания, которые раз от раза становились все короче. И все же он не производил впечатления человека, который верит в то, что он еще в состоянии как-то изменить сложившуюся ситуацию.
Для меня отъезд был невозможен. Жена была вынуждена оставаться в Берлине с дочкой. К тому же я всерьез опасался попасть в руки гестапо где-нибудь на развалинах города [132]. По катакомбам канцелярии ходило тогда множество слухов. Мы с Хентшелем, например, были убеждены, что секретные службы обязательно нас убьют, если только им удастся нас поймать.
Гитлер в саду Рейхсканцелярии. Апрель 1945
Я был прикован к коммутатору, наушники приросли к голове. Работа стала круглосуточной. Линия фронта приближалась, а часы становились все длиннее и длиннее. Звонили отовсюду. До самого последнего часа не прекращались звонки. В бункер все чаще стали звонить гражданские лица, которые через друзей или как-то еще сумели добыть номер канцелярии. Ведь он все эти годы не менялся. Они кричали, просили о помощи, хотели узнать, где в данную минуту позиции советских войск, «Wo sind die Russen?», «Где русские?» - без конца твердили они. А иногда, наоборот, они сами звонили нам, чтобы сообщить о передвижениях армии противника. Потом говорили об объятых пожаром зданиях, об актах мародерства, которые происходят у всех на глазах. Я отвечал на все звонки. Но многого я им все равно не мог сказать. Чаще всего я просил их подождать немного и передавал звонок напрямую Геббельсу, заранее его предупредив.
И при всем при этом в мрачном и обреченном бункере слышался детский смех: в коридорах играли и шалили шестеро детей Геббельса, забегая иногда даже в комнату, где я работал. По двое, по трое они заходили к отцу. Они резвились так, словно ничего ужасного не происходило. Однажды мне даже пришлось прогнать их из помещения коммутатора, уж слишком они шумели.
Регулярно появлялась Магда Геббельс. Иногда я видел ее вместе с Евой Браун, как всегда элегантно одетой. Они вместе располагались в небольшой комнатке по соседству, беседовали о том, что происходит, о прошлом, о бункере и о войне. Они говорили, что не оставят своих мужчин. Обсуждали самоубийство. Бывало, что они вдвоем отправлялись побродить по подземной части Новой канцелярии.
Вечером 26 апреля, когда аэропорт Гатов уже оказался в руках советских солдат, генералу военно- воздушных сил Роберту Риттеру фон Грайму и его жене, капитану ВВС и летчику-испытателю Ханне Райч, удалось на легком самолете класса «Физлер Шторх» приземлиться прямо у Бранденбургских ворот[133]. Их прибытие в бункер стало настоящим сюрпризом. Грайм прихрамывал. Его задело в ногу осколком снаряда. Гитлер назначил его фельдмаршалом во главе люфтваффе вместо Геринга, за несколько дней до этого отстраненного от всех обязанностей[134].
Они провели в бункере два дня. Я очень хорошо помню, как Ханна Райч пыталась уговорить Магду Геббельс отпустить с ней детей. Один из их разговоров проходил как раз за моей спиной, за столом в коридоре. «Если вы хотите остаться здесь, это ваше дело. Но подумайте о детях. Даже если мне придется двадцать раз летать туда-сюда, я вывезу их отсюда», - твердила летчица.
Последняя прогулка Гитлера саду Рейхсканцелярии.
Перед отлетом Ханна зашла посидеть в соседнюю комнату. Мы с ней пропустили по стаканчику вина. Подавал нам сам Гюнтер Оке. Обстановка была любопытная, ее трудно описать. Грохот снарядов стал почти постоянным. Первые советские танки были уже в нескольких сотнях метров от правительственного квартала Берлина. А мы в самом сердце бункера сидим за столом и спокойно потягиваем винцо. В коридоре слышался какой-то шум, кто-то разговаривал. К Геббельсу в комнату пришел Артур Аксман, глава гитлерюгенда. Мартин Борман прошел мимо - к Гитлеру, а возможно, и к Геббельсу.
Некоторым из жителей фюрербункера раздали по ампуле цианистого калия или синильной кислоты. По словам Линге и Гюнше, Гитлер не имел к этому никакого отношения[135] . Скорее всего, их тогда раздавал доктор Людвиг Штумпфеггер.
Я не получил капсулы. Я не относился к самым близким соратникам. Правда, у меня всегда был с собой пистолет вальтер-ПП. Он всегда был заряжен, на тот случай, если дело примет дурной оборот. Думаю, в хаосе последних минут рейха я вполне мог пустить себе пулю в лоб. Мне тяжело об этом говорить даже сейчас, по прошествии стольких лет. Ведь я ничего общего не имел с идеалистами от нацизма, которые
жизни себе без фюрера не представляли. Самоубийство было, для меня возможностью не попасть в руки советских солдат. Как и многие вокруг, я был изможден, нервы сдавали. День и ночь я работал, как автомат, как бездумная машина. В последние дни я абсолютно ни о чем не думал. Я был один. Доступ в бункер был строго ограничен, и меня уже давно не приходили проведать. Никто из товарищей даже не ступал на порог последнего пристанища шефа. Насколько я знаю, ни разу не зашел даже Гельмут Беерман, один из «стариков» в окружении Гитлера.
27 апреля во второй половине дня, во время военного совещания, по неизвестным мне причинам Гитлер послал за Германом Фегеляйном, сподвижником Гиммлера. Его в тот момент совершенно точно не было в бункере, а поиски по подземным коридорам канцелярии не дали никакого результата. Тут несколько человек из числа присутствующих спохватились, что его нет уже несколько дней. Меня попросили ему позвонить, но к телефону никто не подошел.
Несколько позже в коридоре появилось трое офицеров и подполковник Петер Хёгль, помощник начальника службы безопасности Иоганна Раттенхубера. Мартин Борман обратился к ним, голос его срывался на крик: «Нужно сейчас же привести Фегеляйна!» Уже ночью, незадолго до того, как лечь спать, я проходил по одному их коридоров и встретил Фегеляйна в сопровождении двух телохранителей и Вильгельма Монке. Я ничего у него не спросил. Такое не позволялось со стороны младшего по званию. Могу только сказать, что на нем было распахнутое пальто и что все вчетвером они направлялись к подземельям канцелярии.
На следующий день, в начале вечера, в бункере появился Хайнц Лоренц. Он только что получил информацию, распространяемую по стокгольмскому радио по данным британского новостного агентства Рейтер. Согласно этим сведениям, рейхсфюрер СС Гиммлер начал переговоры о капитуляции. Не знаю, как отреагировал Гитлер[136]. В любом случае для свояка Евы Браун это известие означало подписание смертного приговора.
Поздно вечером небольшая группа полицейских отправилась за Фегеляйном. Не успели они пройти по коридору и нескольких метров, как один из сотрудников службы безопасности вынул автомат и пустил ему очередь в спину. Все подробности я узнал от Ганса Хофбека, сотрудника РСД, который присутствовал при расстреле. Во время поездок Гитлера мы с Гансом часто работали вместе. Он рассказал мне все в подробностях, изобразив в лицах, как стреляли из автомата, как очередь прошла по спине сверху вниз, подражая звукам выстрелов: «Тра-та-та-та-та-та».
Незадолго до полуночи я увидел, как по коридору прошел незнакомый мне человек в сопровождении еще двоих, которых я тоже не знал. Удивившись, я обернулся к Иоганнесу Хентшелю, который стоял рядом со мной. Он лаконично ответил, что это был служащий регистрации актов гражданского состояния[137]. Я вытаращил на него глаза. «Ну да, регистрации актов гражданского состояния, Гитлер ведь собирается жениться!»
Гитлер в саду Рейхсканцелярии. Апрель 1945
Церемония проходила в небольшом зале заседаний в глубине коридора. Присутствовали Борман и Геббельс. Всего за несколько минут дело было сделано. Служащий сразу же ушел. Молодожены вернулись в свои комнаты в сопровождении нескольких приглашенных. Я остался на посту.
Через некоторое время в комнату, где я находился, вошла Траудль Юнге. Разговора она не заводила. Молча перечитала свои записи и застучала по клавишам стоящей на столе пишущей машинки. Это было завещание Гитлера, которое он продиктовал ей накануне свадебной церемонии[138].
Это был конец. Свинцовое молчание, абсолютная, гробовая тишина царили в бункере, словно в настоящем бетонном саркофаге. Никто не сомневался, что в ближайшие часы Гитлер покончит с собой. И каждый из нас задавался вопросом, какая же судьба уготована нам после его смерти. Новости от германской армии, от тех осколков, что от нее остались, сводились в основном к тому, что все попытки прорвать советское окружение окончились неудачей. 29 апреля в течение всего дня небольшие группы людей уходили из канцелярии, чтобы попытаться прорваться сквозь окружение. С каждым часом народу становилось все меньше.
В это время в одном из уголков подземной части Новой канцелярии мне довелось присутствовать при странной сцене, в которой участвовали Геббельсы и шестеро их детей. Йозеф и Магда прощались. Все они сидели за длинным столом. Вокруг толпилось множество людей, мужчин и женщин, раненых и санитарок, все они плотно прижимались друг к другу в темноте подземелья, под звуки неутихающей канонады советской артиллерии. Молоденький мальчик лет шестнадцати заиграл на аккордеоне, а все присутствующие подхватили хором:
Die blauen Dragoner, sie reiten
Mit klingendem Spiel durchb das Tor…[139]
Я вернулся в бункер. Пришла телеграмма, в которой сообщалось, что Муссолини убит итальянскими партизанами. Ночь была коротка. Все мы пытались уснуть хоть на пару часов, но тщетно.
«ЖДЕМ»
С рассветом снова зазвучала канонада советской артиллерии. Сражались уже на Фридрихштрассе и на Потсдамерплац, в трехстах метрах от нас. Гитлер в последний раз позавтракал, готовила все та же Констанца Манциарли. Мы с ним встретились случайно в коридоре. Он был спокоен и молчалив. Пройдя мимо меня, ничего не сказал. Даже не пожал мне в первый и последний раз руку.
С близкими он прощался вместе с Евой Браун. Там были Мартин Борман, Йозеф и Магда Геббельс, генералы Кребс и Бургдорф, адъютант Отто Гюнше, камердинер Хайнц Линге, секретарши Траудль Юнге и Герда Кристиан и, вполне вероятно, Артур Аксман, Вальтер Хевель и Вильгельм Монке. Прощание было недолгим. Потом Гитлер и Ева в последний раз удалились в свою комнату.
Через некоторое время, когда мы сидели в помещении коммутатора вместе с Хентшелем и Рецлафом и разговаривали о чем-то своем, в коридоре раздался крик: «Линге! Линге! По-моему, все!» Выстрела я не слышал[140].
Моментально воцарилась полная тишина. Никто не говорил ни слова. Через несколько секунд послышался шепот. И только через десять минут, если не больше, Хайнц Линге или Отто Гюнше, совершенно не могу вспомнить, который из двух, открыли двери прихожей Гитлера. Я выглянул в коридор посмотреть, что там происходит. Вторая дверь тоже была открыта. Линге и Гюнше шли туда бок о бок. В глубине этой так называемой гостиной я увидел неподвижное тело фюрера. Внутрь я не заходил. Я был от него в шести метрах, может быть, чуть больше. Гитлер сидел на диванчике возле стола, уронив голову на грудь. Рядом с ним сидела Ева Браун, поджав ноги, склонившись к самым коленям[141]. На ней было темно-синее платье с белым воротничком в форме маленьких цветочков.
"Яма" Гитлера
Я повернулся к Рецлафу, сказал, что немедленно пойду в канцелярию и передам эту новость Шедле. Он попросил побыстрее вернуться. Дойдя до верхнего бункера, я остановился. Мне стало очень не по себе, я все больше нервничал. Решил вернуться, рассудив, что лучше пока посмотреть, что происходит там, внизу.
Тело Гитлера уже лежало на полу. Линге, Гюнше, Кемпка и кто-то незнакомый мне из службы безопасности приподняли его, чтобы обернуть в серое одеяло. Я поинтересовался у Хентшеля, что они собираются делать, он ответил только: «Ждем». Затем четверо мужчин вынесли тело Гитлера через запасной выход. Как сейчас вижу его ботинки, виднеющиеся из-под одеяла. В этот момент я ушел, окончательно решив сообщить о случившемся Новой канцелярии.
Шедле, сидя в своем рабочем кабинете, никак не отреагировал на мой краткий доклад. Сидел, как каменный, с остановившимся взглядом. Через некоторое время пробормотал что-то вроде «так, понятно…», а потом велел мне возвращаться на место и заниматься своим делом.
Едва я успел войти в наш коридор, как ко мне подбежал Рецлаф с криком «Шефа жгут! Пошли, поднимемся, посмотрим!». Я ответил, что об этом не может быть и речи. Так мы и простояли там, молча, не двигаясь, несколько минут. Думаю, мы были парализованы страхом. Мы знали, что Генрих Мюллер, глава гестапо, бродит где-то поблизости, на улице вокруг канцелярии. А совсем недавно я его даже видел в бункере. И Рецлаф и я опасались, что, увидав нас рядом с телом Гитлера, «Гестапо Мюллер», как его называли, пристрелит нас на месте. Он, может быть, подумает, что это мы ответственны за его смерть.
Рецлаф решил уйти. Какое-то время он еще колебался, но потом окончательно решился покинуть бункер. Мы попрощались. Больше я его никогда не видел.
После обеда последние оставшиеся обитатели бункера собрались вокруг Геббельса и Бормана. Видел там Монке, Аксмана, генералов Бургдорфа и Кребса. Поскольку Кребс бегло говорил по-русски, ему поручили наладить связь с советским командованием[142]. В этот момент ко мне зашел техник Герман Грец, неся на спине катушку с проводом. Сказал, что проложит подземную линию, чтобы обеспечить связь с передовыми позициями противника, «до Циммерштрассе, метров на четыреста к югу». Перед уходом он показал мне на коммутаторе линии, которые обязательно должны были быть свободны для того, чтобы его маневр удался.
Через час он вернулся вместе с Монке и солдатами СС. Я попробовал выйти на связь, но безрезультатно, сигнал не проходил. Пришлось Грецу идти обратно. И еще до того, как он во второй раз вернулся, в моих наушниках зазвучал голос советского солдата. Я быстро крикнул ему: «Подождите, подождите, сейчас с вами будет говорить генерал Кребс!» - и передал Кребсу трубку. Мы все сгрудились вокруг него, вглядываясь в его губы и ни словечка не понимая из того, что он говорил. Разговор показался мне очень долгим.
В бункере снова начались споры. Через некоторое время, среди ночи, ушел Кребс. Через три или четыре часа он вернулся[143]. Насколько я понял, от нас требовали безоговорочной капитуляции, категорически отвергнув выдвинутое, кажется, Геббельсом предложение о равноправных переговорах. Это был крах. Полный крах.
Первого мая последние заложники бункера стали постепенно расходиться. Они уходили несколькими группами. Что до меня, то ко мне никто не заходил. Даже мой начальник Шедле[144]. Мы были вдвоем с Хентшелем, одни, то в коридоре, то в помещении коммутатора, и видели их последние приготовления. Перед тем как покинуть канцелярию, люди из близкого окружения, кроме Бормана и Аксмана, заходили также к Йозефу и Магде Геббельс, чтобы проститься: Гюнше, Монке, Линге, Кемпка, секретарши, Вальтер Хевель и Вернер Науман.
Советский офицер показывает британским солдатам место, где были найдены тела Адольфа Гитлера и Евы Браун. Берлин. Третий Рейх. Май 1945 года.
Геббельс решил покончить жизнь самоубийством в бункере вместе со своей женой. Детей ожидала та же участь. Вечером Магда Геббельс прошла мимо меня в слезах, зашла в соседнюю комнату[145]. Она совершенно спокойно начала раскладывать на столе игральные карты. Из ее комнаты вышел Геббельс. Стоя немного в стороне, он долго смотрел на свою жену. Потом вдруг спросил, что она делает. «Раскладываю пасьянс», - ответила та, не глядя на него. Через некоторое время зашел Артур Аксман, взял стул. Завязался разговор, они вспомнили прошлое, годы сражений и борьбы. Магда ненадолго выходила, чтобы в помещении верхнего бункера приготовить кофе. Ее дети лежали в нескольких метрах, в соседней комнате.
Вечером снова устроили совещание. Йозеф Геббельс был очень взволнован и без конца ходил по комнатам бункера. Остановившись подле меня, поинтересовался, не было ли ему звонков. Я ответил, что ему звонили, в том числе генерал Вайдлинг, и несколько раз лейтенант Зайферт - он трезвонил через каждые пять минут[146]. «Это не имеет никакого значения. Война проиграна», - ответил он и вернулся в свою комнату.
Я решил уйти. В подземных коридорах Новой канцелярии встретил Артура Аксмана, который предложил присоединиться к его группе. «Я зайду за вами», - бросил он мне.
Когда я вернулся на пост, из своей комнаты вышел Геббельс. Подошел ко мне, спросил: «Кто еще остался?» Я назвал Аксмана, Монке и еще тех, кого видел. «Так ведь почти никого нет!» - воскликнул он. Я объявил ему о своем намерении уйти. Геббельс попросил меня подождать, сказал, что в данный момент это невозможно. Он вернулся в свой кабинет и захлопнул дверь. Где-то через четверть часа он вышел уже совершенно спокойным. «Ну что ж, мы научились жить и сражаться, теперь нам предстоит научиться умирать. Вы можете быть свободны. Все кончено». Он пожал мне руку, чего в прошлом никогда с ним не случалось. Я попрощался с ним молча, наклоном головы.
В первый раз за долгое время я чувствовал невероятную радость. Этот миг стал для меня настоящим освобождением, я испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Силы мои были на исходе, советские войска - в нескольких метрах, от жены я вот уже несколько дней не получал никаких известий, и все равно на душе стало намного спокойнее.
Я выключил коммутатор и выдернул все провода. Мы с Хентшелем обменялись письмами, адресованными нашим женам, на тот случай, если один из нас не доживет до конца войны. Он сказал, что должен задержаться еще ненадолго, чтобы наладить подачу воды и электричества в медицинский кабинет под Новой канцелярией. Уже уходя, я в последний раз окинул взглядом бункер. Было пусто. Остались только Йозеф и Магда Геббельс, которые заперлись в дальней комнате, и Хентшель. Я был последним солдатом, уходившим из этого царства смерти.
Йозеф и Магда Геббельс покончили с собой минут через пять после моего ухода из бункера[147]. Об этом я узнал уже в пятидесятых годах, когда снова встретился с Хентшелем. В тот момент, когда они умерли, я пробирался по катакомбам Новой канцелярии. Я хотел перекусить в столовой и сообщить Шедле о своем уходе. Однако от полного изнеможения не смог далеко уйти, рухнул на пол где-то в уголке и моментально уснул.
Рохус Миш
Примечание
130 - Дата отъезда двух секретарш меняется в зависимости от источника. Скорее всего, они вылетели из Берлина 22 апреля 1945 г. либо на следующий день.
131 - Самолет разбился в районе Дрездена почти сразу после вылета.
132 - Чрезвычайное положение было введено 20 апреля.
133 - Для того чтобы позволить самолетам приземляться, на центральной улице Унтер-ден-Линден были убраны фонари.
134 - 23 апреля 1945 г. Геринг был обвинен в предательстве. Он согласился отказаться от всех выполняемых обязанностей, якобы по состоянию здоровья. Он был помещен под охрану в Берхтесгаден.
135 - Утверждение, противоречащее многим прямым свидетельствам. Секретарша Траудль Юнге подчеркивает, что получила капсулу из рук фюрера на прощание, а адъютант Николаус фон Белов уточняет, что получил ее точно 27 апреля. Доктор Штумпфеггер свидетельствует о том, что выдавал смертоносные ампулы и другим лицам, в частности тем, кто сам об этом просил.
136 - У Гитлера был приступ гнева, после которого он надолго ушел в себя.
137 - Офицера регистрации актов гражданского состояния, который проводил эту загадочную церемонию, звали Вальтер Вагнер. Он был муниципальным советником и некоторое время работал в Берлине на Геббельса. На нем была нацистская форма с нарукавной повязкой фольксштурма, народного ополчения.
138 - На самом деле Гитлер надиктовал ей два завещания: одно - политическое, в котором он назначал своих преемников, и второе - личное, в котором он подтверждал свое желание взять Еву Браун в жены и назначал Мартина Бормана исполнителем завещания.
139 - «Синие драгуны выезжают верхом через ворота, звеня подковами…» - военная песня Третьего рейха.
140 - Было около половины третьего, 30 апреля 1945 г.
141 - По свидетельству Линге и Гюнше, у ног Гитлера лежали два пистолета калибра 7,65 и 6,63 мм, а от тела Евы Браун исходил характерный резкий запах цианистого калия.
142 - Ганс Кребс был военным атташе в Москве.
143 - В тот вечер генерал Кребс встречался в Темпельхофе с генералом Чуйковым.
144 - В ночь с 1 на 2 мая 1945 г. Франц Шедле покончил с собой в здании Новой канцелярии.
145 - Перед этим с помощью доктора Штумпфеггера в помещении верхнего бункера Магда Геббельс отравила шестерых своих детей в возрасте от 4 до 12 лет.
146 - Лейтенант Зайферт командовал обороной сектора «Z», то есть всего центра города.
147 - Йозеф и Магда Геббельс покончили с собой, раскусив ампулы с цианистым калием. Кремация была частичная, так как не хватало бензина.
Рохус Миш - последний. Последний, кто остался в живых из личной охраны Адольфа Гитлера. Последний солдат, покинувший бункер фюрера 2 мая 1945 года, в день, когда Красная армия захватила превращенную в руины столицу Третьего рейха. Один из немногих свидетелей, видевших бездыханные тела диктатора и его спутницы Евы Браун, скрюченные на диванчике в бетонном склепе бомбоубежища. Офицер СС двадцати семи лет от роду, он был последним, с кем разговаривал министр пропаганды Геббельс перед тем, как в свою очередь покончил с собой.
Рейхсканцелярия в 1945 году.
23 апреля [1945] Геббельс распространил через прессу и по радио заявление о том, что фюрер останется в городе, чтобы организовать оборону. Ближе к обеду Гитлер вышел на улицу со своей собакой Блонди. Он не прошел и нескольких шагов, как ему снова пришлось спуститься в бункер по пожарной лестнице в сопровождении охранников из нашего отряда. Тогда Гитлер в последний раз оказался на свежем воздухе. С этого дня и до своей смерти он не выходил за пределы голых бетонных стен своего последнего пристанища.
Начался великий исход. Секретарши Христа Шредер и Иоганна Вольф уехали на юг Германии[130]. Личный врач фюрера Теодор Морель также улетел самолетом. С каждым часом людей в бункере оставалось все меньше. Ночью 23 апреля я видел, как офицеры из службы безопасности со всех ног бегут с цинковыми ящиками, чтобы успеть погрузить их в последний вылетающий из Берлина самолет Ю-52. В них содержались оригиналы стенографических записей всех встреч Гитлера начиная с 1942 года. Шеф считал, что это документы неоспоримой ценности, которые во что бы то ни стало нужно переправить в безопасное место[131].
В последние дни атмосфера становилась все более странной. К страху начала примешиваться тоска. Как вырваться из этого гнетущего места? И как вообще выйти живым из бункера, не выдав предчувствия неотвратимой катастрофы? Эти вопросы мучили всех, но никто ничего не говорил вслух. Обитатели бункера проходили мимо моей комнаты быстрым шагом, с угрюмыми лицами и блуждающими взглядами. Гитлер казался вымотанным, во власти внутреннего возбуждения чудовищного накала, однако ему удавалось в большинстве случаев сохранять хладнокровие. Я не слышал, чтобы он стенал или кричал. И днем, и ночью он по-прежнему возглавлял совещания, которые раз от раза становились все короче. И все же он не производил впечатления человека, который верит в то, что он еще в состоянии как-то изменить сложившуюся ситуацию.
Для меня отъезд был невозможен. Жена была вынуждена оставаться в Берлине с дочкой. К тому же я всерьез опасался попасть в руки гестапо где-нибудь на развалинах города [132]. По катакомбам канцелярии ходило тогда множество слухов. Мы с Хентшелем, например, были убеждены, что секретные службы обязательно нас убьют, если только им удастся нас поймать.
Гитлер в саду Рейхсканцелярии. Апрель 1945
Я был прикован к коммутатору, наушники приросли к голове. Работа стала круглосуточной. Линия фронта приближалась, а часы становились все длиннее и длиннее. Звонили отовсюду. До самого последнего часа не прекращались звонки. В бункер все чаще стали звонить гражданские лица, которые через друзей или как-то еще сумели добыть номер канцелярии. Ведь он все эти годы не менялся. Они кричали, просили о помощи, хотели узнать, где в данную минуту позиции советских войск, «Wo sind die Russen?», «Где русские?» - без конца твердили они. А иногда, наоборот, они сами звонили нам, чтобы сообщить о передвижениях армии противника. Потом говорили об объятых пожаром зданиях, об актах мародерства, которые происходят у всех на глазах. Я отвечал на все звонки. Но многого я им все равно не мог сказать. Чаще всего я просил их подождать немного и передавал звонок напрямую Геббельсу, заранее его предупредив.
И при всем при этом в мрачном и обреченном бункере слышался детский смех: в коридорах играли и шалили шестеро детей Геббельса, забегая иногда даже в комнату, где я работал. По двое, по трое они заходили к отцу. Они резвились так, словно ничего ужасного не происходило. Однажды мне даже пришлось прогнать их из помещения коммутатора, уж слишком они шумели.
Регулярно появлялась Магда Геббельс. Иногда я видел ее вместе с Евой Браун, как всегда элегантно одетой. Они вместе располагались в небольшой комнатке по соседству, беседовали о том, что происходит, о прошлом, о бункере и о войне. Они говорили, что не оставят своих мужчин. Обсуждали самоубийство. Бывало, что они вдвоем отправлялись побродить по подземной части Новой канцелярии.
Вечером 26 апреля, когда аэропорт Гатов уже оказался в руках советских солдат, генералу военно- воздушных сил Роберту Риттеру фон Грайму и его жене, капитану ВВС и летчику-испытателю Ханне Райч, удалось на легком самолете класса «Физлер Шторх» приземлиться прямо у Бранденбургских ворот[133]. Их прибытие в бункер стало настоящим сюрпризом. Грайм прихрамывал. Его задело в ногу осколком снаряда. Гитлер назначил его фельдмаршалом во главе люфтваффе вместо Геринга, за несколько дней до этого отстраненного от всех обязанностей[134].
Они провели в бункере два дня. Я очень хорошо помню, как Ханна Райч пыталась уговорить Магду Геббельс отпустить с ней детей. Один из их разговоров проходил как раз за моей спиной, за столом в коридоре. «Если вы хотите остаться здесь, это ваше дело. Но подумайте о детях. Даже если мне придется двадцать раз летать туда-сюда, я вывезу их отсюда», - твердила летчица.
Последняя прогулка Гитлера саду Рейхсканцелярии.
Перед отлетом Ханна зашла посидеть в соседнюю комнату. Мы с ней пропустили по стаканчику вина. Подавал нам сам Гюнтер Оке. Обстановка была любопытная, ее трудно описать. Грохот снарядов стал почти постоянным. Первые советские танки были уже в нескольких сотнях метров от правительственного квартала Берлина. А мы в самом сердце бункера сидим за столом и спокойно потягиваем винцо. В коридоре слышался какой-то шум, кто-то разговаривал. К Геббельсу в комнату пришел Артур Аксман, глава гитлерюгенда. Мартин Борман прошел мимо - к Гитлеру, а возможно, и к Геббельсу.
Некоторым из жителей фюрербункера раздали по ампуле цианистого калия или синильной кислоты. По словам Линге и Гюнше, Гитлер не имел к этому никакого отношения[135] . Скорее всего, их тогда раздавал доктор Людвиг Штумпфеггер.
Я не получил капсулы. Я не относился к самым близким соратникам. Правда, у меня всегда был с собой пистолет вальтер-ПП. Он всегда был заряжен, на тот случай, если дело примет дурной оборот. Думаю, в хаосе последних минут рейха я вполне мог пустить себе пулю в лоб. Мне тяжело об этом говорить даже сейчас, по прошествии стольких лет. Ведь я ничего общего не имел с идеалистами от нацизма, которые
жизни себе без фюрера не представляли. Самоубийство было, для меня возможностью не попасть в руки советских солдат. Как и многие вокруг, я был изможден, нервы сдавали. День и ночь я работал, как автомат, как бездумная машина. В последние дни я абсолютно ни о чем не думал. Я был один. Доступ в бункер был строго ограничен, и меня уже давно не приходили проведать. Никто из товарищей даже не ступал на порог последнего пристанища шефа. Насколько я знаю, ни разу не зашел даже Гельмут Беерман, один из «стариков» в окружении Гитлера.
27 апреля во второй половине дня, во время военного совещания, по неизвестным мне причинам Гитлер послал за Германом Фегеляйном, сподвижником Гиммлера. Его в тот момент совершенно точно не было в бункере, а поиски по подземным коридорам канцелярии не дали никакого результата. Тут несколько человек из числа присутствующих спохватились, что его нет уже несколько дней. Меня попросили ему позвонить, но к телефону никто не подошел.
Несколько позже в коридоре появилось трое офицеров и подполковник Петер Хёгль, помощник начальника службы безопасности Иоганна Раттенхубера. Мартин Борман обратился к ним, голос его срывался на крик: «Нужно сейчас же привести Фегеляйна!» Уже ночью, незадолго до того, как лечь спать, я проходил по одному их коридоров и встретил Фегеляйна в сопровождении двух телохранителей и Вильгельма Монке. Я ничего у него не спросил. Такое не позволялось со стороны младшего по званию. Могу только сказать, что на нем было распахнутое пальто и что все вчетвером они направлялись к подземельям канцелярии.
На следующий день, в начале вечера, в бункере появился Хайнц Лоренц. Он только что получил информацию, распространяемую по стокгольмскому радио по данным британского новостного агентства Рейтер. Согласно этим сведениям, рейхсфюрер СС Гиммлер начал переговоры о капитуляции. Не знаю, как отреагировал Гитлер[136]. В любом случае для свояка Евы Браун это известие означало подписание смертного приговора.
Поздно вечером небольшая группа полицейских отправилась за Фегеляйном. Не успели они пройти по коридору и нескольких метров, как один из сотрудников службы безопасности вынул автомат и пустил ему очередь в спину. Все подробности я узнал от Ганса Хофбека, сотрудника РСД, который присутствовал при расстреле. Во время поездок Гитлера мы с Гансом часто работали вместе. Он рассказал мне все в подробностях, изобразив в лицах, как стреляли из автомата, как очередь прошла по спине сверху вниз, подражая звукам выстрелов: «Тра-та-та-та-та-та».
Незадолго до полуночи я увидел, как по коридору прошел незнакомый мне человек в сопровождении еще двоих, которых я тоже не знал. Удивившись, я обернулся к Иоганнесу Хентшелю, который стоял рядом со мной. Он лаконично ответил, что это был служащий регистрации актов гражданского состояния[137]. Я вытаращил на него глаза. «Ну да, регистрации актов гражданского состояния, Гитлер ведь собирается жениться!»
Гитлер в саду Рейхсканцелярии. Апрель 1945
Церемония проходила в небольшом зале заседаний в глубине коридора. Присутствовали Борман и Геббельс. Всего за несколько минут дело было сделано. Служащий сразу же ушел. Молодожены вернулись в свои комнаты в сопровождении нескольких приглашенных. Я остался на посту.
Через некоторое время в комнату, где я находился, вошла Траудль Юнге. Разговора она не заводила. Молча перечитала свои записи и застучала по клавишам стоящей на столе пишущей машинки. Это было завещание Гитлера, которое он продиктовал ей накануне свадебной церемонии[138].
Это был конец. Свинцовое молчание, абсолютная, гробовая тишина царили в бункере, словно в настоящем бетонном саркофаге. Никто не сомневался, что в ближайшие часы Гитлер покончит с собой. И каждый из нас задавался вопросом, какая же судьба уготована нам после его смерти. Новости от германской армии, от тех осколков, что от нее остались, сводились в основном к тому, что все попытки прорвать советское окружение окончились неудачей. 29 апреля в течение всего дня небольшие группы людей уходили из канцелярии, чтобы попытаться прорваться сквозь окружение. С каждым часом народу становилось все меньше.
В это время в одном из уголков подземной части Новой канцелярии мне довелось присутствовать при странной сцене, в которой участвовали Геббельсы и шестеро их детей. Йозеф и Магда прощались. Все они сидели за длинным столом. Вокруг толпилось множество людей, мужчин и женщин, раненых и санитарок, все они плотно прижимались друг к другу в темноте подземелья, под звуки неутихающей канонады советской артиллерии. Молоденький мальчик лет шестнадцати заиграл на аккордеоне, а все присутствующие подхватили хором:
Die blauen Dragoner, sie reiten
Mit klingendem Spiel durchb das Tor…[139]
Я вернулся в бункер. Пришла телеграмма, в которой сообщалось, что Муссолини убит итальянскими партизанами. Ночь была коротка. Все мы пытались уснуть хоть на пару часов, но тщетно.
«ЖДЕМ»
С рассветом снова зазвучала канонада советской артиллерии. Сражались уже на Фридрихштрассе и на Потсдамерплац, в трехстах метрах от нас. Гитлер в последний раз позавтракал, готовила все та же Констанца Манциарли. Мы с ним встретились случайно в коридоре. Он был спокоен и молчалив. Пройдя мимо меня, ничего не сказал. Даже не пожал мне в первый и последний раз руку.
С близкими он прощался вместе с Евой Браун. Там были Мартин Борман, Йозеф и Магда Геббельс, генералы Кребс и Бургдорф, адъютант Отто Гюнше, камердинер Хайнц Линге, секретарши Траудль Юнге и Герда Кристиан и, вполне вероятно, Артур Аксман, Вальтер Хевель и Вильгельм Монке. Прощание было недолгим. Потом Гитлер и Ева в последний раз удалились в свою комнату.
Через некоторое время, когда мы сидели в помещении коммутатора вместе с Хентшелем и Рецлафом и разговаривали о чем-то своем, в коридоре раздался крик: «Линге! Линге! По-моему, все!» Выстрела я не слышал[140].
Моментально воцарилась полная тишина. Никто не говорил ни слова. Через несколько секунд послышался шепот. И только через десять минут, если не больше, Хайнц Линге или Отто Гюнше, совершенно не могу вспомнить, который из двух, открыли двери прихожей Гитлера. Я выглянул в коридор посмотреть, что там происходит. Вторая дверь тоже была открыта. Линге и Гюнше шли туда бок о бок. В глубине этой так называемой гостиной я увидел неподвижное тело фюрера. Внутрь я не заходил. Я был от него в шести метрах, может быть, чуть больше. Гитлер сидел на диванчике возле стола, уронив голову на грудь. Рядом с ним сидела Ева Браун, поджав ноги, склонившись к самым коленям[141]. На ней было темно-синее платье с белым воротничком в форме маленьких цветочков.
"Яма" Гитлера
Я повернулся к Рецлафу, сказал, что немедленно пойду в канцелярию и передам эту новость Шедле. Он попросил побыстрее вернуться. Дойдя до верхнего бункера, я остановился. Мне стало очень не по себе, я все больше нервничал. Решил вернуться, рассудив, что лучше пока посмотреть, что происходит там, внизу.
Тело Гитлера уже лежало на полу. Линге, Гюнше, Кемпка и кто-то незнакомый мне из службы безопасности приподняли его, чтобы обернуть в серое одеяло. Я поинтересовался у Хентшеля, что они собираются делать, он ответил только: «Ждем». Затем четверо мужчин вынесли тело Гитлера через запасной выход. Как сейчас вижу его ботинки, виднеющиеся из-под одеяла. В этот момент я ушел, окончательно решив сообщить о случившемся Новой канцелярии.
Шедле, сидя в своем рабочем кабинете, никак не отреагировал на мой краткий доклад. Сидел, как каменный, с остановившимся взглядом. Через некоторое время пробормотал что-то вроде «так, понятно…», а потом велел мне возвращаться на место и заниматься своим делом.
Едва я успел войти в наш коридор, как ко мне подбежал Рецлаф с криком «Шефа жгут! Пошли, поднимемся, посмотрим!». Я ответил, что об этом не может быть и речи. Так мы и простояли там, молча, не двигаясь, несколько минут. Думаю, мы были парализованы страхом. Мы знали, что Генрих Мюллер, глава гестапо, бродит где-то поблизости, на улице вокруг канцелярии. А совсем недавно я его даже видел в бункере. И Рецлаф и я опасались, что, увидав нас рядом с телом Гитлера, «Гестапо Мюллер», как его называли, пристрелит нас на месте. Он, может быть, подумает, что это мы ответственны за его смерть.
Рецлаф решил уйти. Какое-то время он еще колебался, но потом окончательно решился покинуть бункер. Мы попрощались. Больше я его никогда не видел.
После обеда последние оставшиеся обитатели бункера собрались вокруг Геббельса и Бормана. Видел там Монке, Аксмана, генералов Бургдорфа и Кребса. Поскольку Кребс бегло говорил по-русски, ему поручили наладить связь с советским командованием[142]. В этот момент ко мне зашел техник Герман Грец, неся на спине катушку с проводом. Сказал, что проложит подземную линию, чтобы обеспечить связь с передовыми позициями противника, «до Циммерштрассе, метров на четыреста к югу». Перед уходом он показал мне на коммутаторе линии, которые обязательно должны были быть свободны для того, чтобы его маневр удался.
Через час он вернулся вместе с Монке и солдатами СС. Я попробовал выйти на связь, но безрезультатно, сигнал не проходил. Пришлось Грецу идти обратно. И еще до того, как он во второй раз вернулся, в моих наушниках зазвучал голос советского солдата. Я быстро крикнул ему: «Подождите, подождите, сейчас с вами будет говорить генерал Кребс!» - и передал Кребсу трубку. Мы все сгрудились вокруг него, вглядываясь в его губы и ни словечка не понимая из того, что он говорил. Разговор показался мне очень долгим.
В бункере снова начались споры. Через некоторое время, среди ночи, ушел Кребс. Через три или четыре часа он вернулся[143]. Насколько я понял, от нас требовали безоговорочной капитуляции, категорически отвергнув выдвинутое, кажется, Геббельсом предложение о равноправных переговорах. Это был крах. Полный крах.
Первого мая последние заложники бункера стали постепенно расходиться. Они уходили несколькими группами. Что до меня, то ко мне никто не заходил. Даже мой начальник Шедле[144]. Мы были вдвоем с Хентшелем, одни, то в коридоре, то в помещении коммутатора, и видели их последние приготовления. Перед тем как покинуть канцелярию, люди из близкого окружения, кроме Бормана и Аксмана, заходили также к Йозефу и Магде Геббельс, чтобы проститься: Гюнше, Монке, Линге, Кемпка, секретарши, Вальтер Хевель и Вернер Науман.
Советский офицер показывает британским солдатам место, где были найдены тела Адольфа Гитлера и Евы Браун. Берлин. Третий Рейх. Май 1945 года.
Геббельс решил покончить жизнь самоубийством в бункере вместе со своей женой. Детей ожидала та же участь. Вечером Магда Геббельс прошла мимо меня в слезах, зашла в соседнюю комнату[145]. Она совершенно спокойно начала раскладывать на столе игральные карты. Из ее комнаты вышел Геббельс. Стоя немного в стороне, он долго смотрел на свою жену. Потом вдруг спросил, что она делает. «Раскладываю пасьянс», - ответила та, не глядя на него. Через некоторое время зашел Артур Аксман, взял стул. Завязался разговор, они вспомнили прошлое, годы сражений и борьбы. Магда ненадолго выходила, чтобы в помещении верхнего бункера приготовить кофе. Ее дети лежали в нескольких метрах, в соседней комнате.
Вечером снова устроили совещание. Йозеф Геббельс был очень взволнован и без конца ходил по комнатам бункера. Остановившись подле меня, поинтересовался, не было ли ему звонков. Я ответил, что ему звонили, в том числе генерал Вайдлинг, и несколько раз лейтенант Зайферт - он трезвонил через каждые пять минут[146]. «Это не имеет никакого значения. Война проиграна», - ответил он и вернулся в свою комнату.
Я решил уйти. В подземных коридорах Новой канцелярии встретил Артура Аксмана, который предложил присоединиться к его группе. «Я зайду за вами», - бросил он мне.
Когда я вернулся на пост, из своей комнаты вышел Геббельс. Подошел ко мне, спросил: «Кто еще остался?» Я назвал Аксмана, Монке и еще тех, кого видел. «Так ведь почти никого нет!» - воскликнул он. Я объявил ему о своем намерении уйти. Геббельс попросил меня подождать, сказал, что в данный момент это невозможно. Он вернулся в свой кабинет и захлопнул дверь. Где-то через четверть часа он вышел уже совершенно спокойным. «Ну что ж, мы научились жить и сражаться, теперь нам предстоит научиться умирать. Вы можете быть свободны. Все кончено». Он пожал мне руку, чего в прошлом никогда с ним не случалось. Я попрощался с ним молча, наклоном головы.
В первый раз за долгое время я чувствовал невероятную радость. Этот миг стал для меня настоящим освобождением, я испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Силы мои были на исходе, советские войска - в нескольких метрах, от жены я вот уже несколько дней не получал никаких известий, и все равно на душе стало намного спокойнее.
Я выключил коммутатор и выдернул все провода. Мы с Хентшелем обменялись письмами, адресованными нашим женам, на тот случай, если один из нас не доживет до конца войны. Он сказал, что должен задержаться еще ненадолго, чтобы наладить подачу воды и электричества в медицинский кабинет под Новой канцелярией. Уже уходя, я в последний раз окинул взглядом бункер. Было пусто. Остались только Йозеф и Магда Геббельс, которые заперлись в дальней комнате, и Хентшель. Я был последним солдатом, уходившим из этого царства смерти.
Йозеф и Магда Геббельс покончили с собой минут через пять после моего ухода из бункера[147]. Об этом я узнал уже в пятидесятых годах, когда снова встретился с Хентшелем. В тот момент, когда они умерли, я пробирался по катакомбам Новой канцелярии. Я хотел перекусить в столовой и сообщить Шедле о своем уходе. Однако от полного изнеможения не смог далеко уйти, рухнул на пол где-то в уголке и моментально уснул.
Рохус Миш
Примечание
130 - Дата отъезда двух секретарш меняется в зависимости от источника. Скорее всего, они вылетели из Берлина 22 апреля 1945 г. либо на следующий день.
131 - Самолет разбился в районе Дрездена почти сразу после вылета.
132 - Чрезвычайное положение было введено 20 апреля.
133 - Для того чтобы позволить самолетам приземляться, на центральной улице Унтер-ден-Линден были убраны фонари.
134 - 23 апреля 1945 г. Геринг был обвинен в предательстве. Он согласился отказаться от всех выполняемых обязанностей, якобы по состоянию здоровья. Он был помещен под охрану в Берхтесгаден.
135 - Утверждение, противоречащее многим прямым свидетельствам. Секретарша Траудль Юнге подчеркивает, что получила капсулу из рук фюрера на прощание, а адъютант Николаус фон Белов уточняет, что получил ее точно 27 апреля. Доктор Штумпфеггер свидетельствует о том, что выдавал смертоносные ампулы и другим лицам, в частности тем, кто сам об этом просил.
136 - У Гитлера был приступ гнева, после которого он надолго ушел в себя.
137 - Офицера регистрации актов гражданского состояния, который проводил эту загадочную церемонию, звали Вальтер Вагнер. Он был муниципальным советником и некоторое время работал в Берлине на Геббельса. На нем была нацистская форма с нарукавной повязкой фольксштурма, народного ополчения.
138 - На самом деле Гитлер надиктовал ей два завещания: одно - политическое, в котором он назначал своих преемников, и второе - личное, в котором он подтверждал свое желание взять Еву Браун в жены и назначал Мартина Бормана исполнителем завещания.
139 - «Синие драгуны выезжают верхом через ворота, звеня подковами…» - военная песня Третьего рейха.
140 - Было около половины третьего, 30 апреля 1945 г.
141 - По свидетельству Линге и Гюнше, у ног Гитлера лежали два пистолета калибра 7,65 и 6,63 мм, а от тела Евы Браун исходил характерный резкий запах цианистого калия.
142 - Ганс Кребс был военным атташе в Москве.
143 - В тот вечер генерал Кребс встречался в Темпельхофе с генералом Чуйковым.
144 - В ночь с 1 на 2 мая 1945 г. Франц Шедле покончил с собой в здании Новой канцелярии.
145 - Перед этим с помощью доктора Штумпфеггера в помещении верхнего бункера Магда Геббельс отравила шестерых своих детей в возрасте от 4 до 12 лет.
146 - Лейтенант Зайферт командовал обороной сектора «Z», то есть всего центра города.
147 - Йозеф и Магда Геббельс покончили с собой, раскусив ампулы с цианистым калием. Кремация была частичная, так как не хватало бензина.