На спиралях истории
Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.
Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас.
(Книга Экклезиаста)
-------------------------
Мне голос был.
(Анна Ахматова)
С лёгкой руки писателя-историка С.Э.Цветкова, откопавшего историю о писателе, не умевшем ни писать, ни читать, - процитирую источник, поведавший о таковом, - это из книги Шарля Нодье "Читайте старые книги. Книга 2"
(Причина такого моего внимания в том, что этот пример, на мой взгляд, хорошо "рифмуется" и с нашими временами, когда вниманию почтеннейшей публики предлагают наперебой свои творческие находки различные мастера слова и прочего художественного свиста)
- Один из самых любопытных безумцев XVII столетия - некий Бернар де Блюэ д’Арбер*, именовавший себя графом Пермиссьоном (графом Дозволения) и ”рыцарем лиг XIII швейцарских кантонов”.Я полагаю, что граф Дозволения, подобно многим другим самозванцам, присвоил себе этот высокий титул, не получив на то дозволения ни у короля, ни у канцлера. Однако нареканий это вызвало не больше, чем дерзость Никола Жубера по прозвищу Козодой, провозгласившего себя ”Князем дураков”. Безумцы и глупцы никогда не были обделены во Франции аристократическими титулами. Более того, они, по всей видимости, сохранили свои привилегии даже после революции, упразднившей звания и титулы и даровавшей нам гражданское равенство. Глупцы и безумцы испокон веков чувствовали себя важными персонами, и не думаю, чтобы у них появились основания отвыкнуть от этой привычки. Разум здесь бессилен. Требуется либо расширить Ванвр, либо переделать мир.
Сравнительно с нынешними безумцами у Блюэ д’Арбера есть одно преимущество. Он восхитительно простодушен. В ”Наименовании и Сборнике всех своих сочинений” он с самого начала предупреждает, что ”не умеет ни читать, ни писать и никогда сему не учился”. Превосходный человек этот Блюэ д’Арбер - автор, не умеющий ни читать, ни писать и как ни в чем не бывало упреждающий об этом своих читателей! Человек, достойный жить в золотом веке, человек, которым гордилось бы любое столетие, если бы ему не суждено было выпустить свою первую книгу на заре XVII века. Нынче мало кто так предупредителен.
Открывая книгу человека, не умеющего ни читать, ни писать и честно в этом признающегося, я надеялся найти в ней здравые мысли, простодушные откровения, живописные и энергические выражения, которых чтение и письмо нас лишили. Тот, кто не умеет ни читать, ни писать, обладает бесценным преимуществом - сочиняя книгу, он может самостоятельно мыслить, а что еще нужно, чтобы перевернуть мир? Однако Блюэ д’Арберу не хватило ума воспользоваться собственным невежеством. Он ничтожен и глуп, как если бы всю жизнь учился в коллеже.
Биографы относятся к Блюэ д’Арберу с необъяснимым пренебрежением, а ведь даже дефектный экземпляр каждой из его книг (полного экземпляра до сих пор не встречал ни один собиратель) стоит 500-600 франков, то есть в два-три раза дороже Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера - книги ничуть не более разумной, но гораздо более талантливой. Единственное, что можно извлечь из неописуемого вздора, сочиненного графом Дозволения, - это то, что он родился в простой крестьянской семье и, подобно Сиксту V и Жамере-Дювалю, начал свой жизненный путь пастухом. Деревушка Арбер в области Жекс неподалеку от Женевы навеки прославилась в 1566 году, когда здесь явился на свет великий человек, не знающий грамоты, за чьи измышления библиофилы платят столько же, сколько за Библию, Гомера, Горация, Платона, Монтеня, Мольера или Лафонтена. С раннего детства Блюэ д’Арбер не имел недостатка в апокалипсических видениях и прослыл пророком среди бедных деревенских пастырей, однако отрочество расставило все по своим местам, и пророк превратился в чудака и недоумка, каковым и пребыл до конца дней своих. Простодушные до цинизма рассказы Блюэ д’Арбера о галлюцинациях, которые посещали его в юности, наводят на мысль, что савойские дворянчики, не знающие, куда девать время и деньги, держали его при себе в качестве официально признанного шута, соблазняя нарядами и хорошенькими женщинами, к которым он был весьма неравнодушен. Ни у одного смертного не было таких прекрасных и высокородных возлюбленных, как у Блюэ д’Арбера, ни с одним смертным они не позволяли себе таких вольностей, способных лишить равновесия самый светлый ум, ибо женщины охотно доставляют себе жестокую радость предаваться развлечениям, которые не могут их скомпрометировать. В этом отношении позорный титул кретина - гораздо лучший залог наслаждений, чем чувствительное сердце и гениальный ум; весьма возможно, что граф Дозволения был гораздо более счастлив в любви, чем женевский гражданин. Впрочем, одно стоит другого: думать, что женщины любят тебя, насколько они вообще способны любить, или быть любимым на самом деле - разница невелика.
Мне не хватило терпения выяснить, в каком возрасте Блюэ д’Арбер прибыл в Париж, где он, должно быть, уже пользовался огромной известностью, какая сопутствует обычно не только ученым и острословам, но также дуракам и безумцам. Точно известно одно: первую книгу он опубликовал, когда ему исполнилось тридцать четыре года. К этому времени он уже утратил немало иллюзий и приобрел взамен немало самой вульгарной практической сметки. Из светского щеголя и романического героя он превратился в льстеца и попрошайку. Блюэ д’Арбер был нарасхват у горожан и придворных. Парижские вельможи дорожили им не меньше савойских, и постыдное процветание этого плута заставляет меня сомневаться в том, что он и вправду не имел ни капли разума. Все смертельно скучные и пространные сочинения Блюэ д’Арбера снабжены посвящениями высокопоставленным господам либо влиятельным дамам, которым приходились весьма по душе его гиперболические похвалы и приторные комплименты. Только что скончавшийся Тассо или Мильтон, который вот-вот должен был родиться, не дождались бы от парижан и ломаного гроша. А Блюэ д’Арбер, который не умел ни читать, ни писать и ”никогда сему не учился”, купался в золоте. Он играл на людском тщеславии. Он взял его на откуп и, как любой откупщик, был в обществе на хорошем счету; правда, всякий, кто избирает это ремесло, должен забыть о порядочности и чести и отречься от самого себя, но это претит лишь тем строптивым и старомодным душам, которые все еще почитают талант призванием и священным даром. Впрочем, я не берусь утверждать, что Блюэ д’Арбер поступал много хуже, чем иные газетчики, грабящие бедных авторов и несчастных книгопродавцев. Оставляю решение этого вопроса на усмотрение тех почтенных людей, которые на свой страх и риск посвящают себя литературе. Пусть выбирают.
Небезынтересно разобраться с помощью самого Блюэ д’Арбера в постыдных источниках его грязных доходов. Господин де Креки наградил его в пять приемов четырьмя с половиной экю, господин де Ледигьер, которого Блюэ именует Ледидьером, поднес ему золотую шкатулочку весом в шесть с половиной экю, герцог Буйонский подарил ему шесть экю, а принц Оранский - всего одно. Некто Лорамбер из Фландрии, под которым, по всей вероятности, разумеется господин д’Аранберг, подарил ему двойной дукат. Так же поступила одна фландрская герцогиня. От Жака ле Руа Блюэ получил два экю и стопу бумаги, от госпожи д’Антраг - драгоценный перстень, от господина де Бове-Нанжи - шелковые чулки, от госпожи де Пайен - локоть белого полотна на брыжи, от кого-то еще - пару носков. Герцог Немурский, которого Блюэ д’Арбер именует дражайшим другом, заслужил эту неслыханную честь своей щедростью: он одарил графа Дозволения двенадцатью дукатами, на которые тот сшил себе прекрасный фризовый кафтан; Блюэ, как мы знаем, очень заботился о своей внешности и, полагая себя человеком еще нестарым, только и думал о том, как понравиться дамам. До чего же счастлив он был, наверное, облачившись в черный фризовый кафтан!
Хотя прижимистость Генриха IV немного поуменьшила щедрость придворных, Блюэ д’Арбер этого почти не почувствовал. Сам король пожаловал ему золотую цепь ценой в сто экю и триста сорок экю наличными (в несколько приемов), а также положил ему сто франков жалованья. Нынче это именуют пенсией. Вкуси Малерб подобных щедрот, он нанял бы более просторную комнату и купил лишний стул.
Один литератор, гораздо более отважный, чем я, проштудировал сочинения моего героя настолько подробно, что выяснил: Блюэ д’Арбер, которому деньги на все мелкие расходы выдавала принцесса де Конти и который жил на всем готовом, то и дело получая приятные вспомоществования вроде масла для салата от господина Сенами, - так вот, Блюэ д’Арбер, по его собственному признанию, скопил более четырех тысяч экю - сумму по тем временам изрядную. ”Сид”, ”Цинна” и ”Гораций”, вместе взятые, принесли Корнелю гораздо меньше.
Впрочем, удача далеко не всегда сопутствовала графу Дозволения в его промышленных спекуляциях. Поскольку он был не лишен гордости и щедрости, достойных истинного вельможи, то надумал, посвящая книгу той или иной высокопоставленной особе, прикладывать к ней приличествующий случаю подарок, а какой благородный человек примет эту разорительную дань от мужлана и не почувствует себя в долгу? Отказав купцам, предлагавшим ему большие деньги, он преподнес герцогу Лотарингскому ”прекрасную книгу на веленевой бумаге, с кучей отличных картинок, а на серебряном переплете царь Давид, который, как и я, был пастухом, а потом убил Голиафа и стал царем”, - великодушный герцог Лотарингский отплатил ему шестью экю. А ведь за такую книгу можно было выручить не шесть, а шесть сотен экю, если не больше. Графу де Гролле он преподнес тесьму для шляпы ”шириной почти в четыре пальца”, да еще расшитую жемчугом. А граф де Гролле в ответ пожаловал ему фальшивый двойной пистон. Епископу Нуайонскому он уступил превосходный столовый подсвечник, о великолепии которого говорит уже одно то, что Блюэ, по его собственным словам, заказал это драгоценное украшение для своего дома (для дома Блюэ д’Арбера!). Епископ Нуайонский в благодарность дал ему в два приема пять тестонов - жалкую милостыню, которую состоятельный прелат должен был бы постыдиться подать даже неимущему бедняку, не одаривавшему его подсвечником. Но, к вящей славе изящной словесности, Блюэ д’Арберу везло все же чаще, чем не везло.
Не знаю, насколько правы те, кто видят в Блюэ д’Арбере одного из основателей цензуры и утверждают, что в течение некоторого времени он пользовался неограниченным правом разрешать или запрещать новые книги. Мысль наградить этой странной синекурой человека, не умеющего читать, по меньшей мере забавна. Если бы в те времена существовала политическая оппозиция, трудно было бы найти более остроумный способ удовлетворить ее требования и гарантировать желающим свободу печати; однако чем резче действовала оппозиция, тем осмотрительнее делалось правительство. Теперь цензоры обязаны уметь читать.
Блюэ д’Арбера ждало то, что ждет прекраснейшие вещи в мире: в сорок лет он угас, подобно самому простому смертному, не оставив другого наследства, кроме составленного по всей форме документа, где говорилось, что один из тех мелких Жанов-грабилок, о которых говорит Рабле, обязуется заказать ему новый наряд. Предпринятые разыскания не убедили нас в том, что этот почтенный муж заплатил хотя бы за гроб покойного. Хотелось бы думать, что нашего героя провожали в последний путь Дюбуа, Гайяр, Бракмар и Неф-Жермен. Это были безумцы, ничем не уступавшие Блюэ д’Арберу; я собирался рассказать вам и о них тоже, но растратил чернила и мужество на биографию Блюэ. Ручаюсь, что даже господину Мишо, вовсе позабывшему о нем, не удалось бы рассказать о его жизни с такими подробностями.
----------------------------------------------------
* Википедия снова не возражает: https://ru.wikipedia.org/wiki/Блюэ_д’Арбер,_Бернар#cite_note-_5a1e8e2974a7124f-1