Разговор о контроле боли
Интервью с доктором И. Золот
продолжение
В. Как Вы восприняли эту новость?
О. Собрались с силами и начали готовиться к новому процессу. А что было делать? Согласитесь, что провести в тюрьме последующие 120 лет жизни - перспектива не самая привлекательная, особенно, учитывая то, что мы то с Лилией Плинер никаких преступлений не совершали.
В. А как проходил второй процесс?
О. Второй процесс во многом был похож на первый. Во многом, но не во всем. Свидетели обвинения, наши бывшие пациенты, опять рассказывали о своих невыносимых болях, и некоторые из них признавались, что обманывали нас с Лилей. С другой стороны, подосланный секретный агент из полиции, детектив Адамс, еще раз вынужден был признаться в том, что в течение нескольких лет, приходя к нам под видом пациента и провоцируя меня и Лилию Плинер на нелегальные действия, потерпел в своей миссии полный провал. При этом он ничуть не раскаивался в том, что в своих отчетах грубо искажал факты и не включал в них ту информацию, которая подтверждала нашу невиновность. Видимо, что в проведении подобных операций данная практика - дело вполне обычное.
В. А кроме этого агента, давали показания и другие агенты?
Другой агент, на этот раз из Государственного налогового управления, Джулия Фицпатрик, которая записывала мои показания на допросе 17 мая 2007 года, откровенно заявила, что не имела ни малейших знаний ни в одной из областей медицины, не говоря о лечении хронических болей, и не имела никакого представления о том, что в моих заявлениях во время допроса было важно, а что нет, поэтому записывала только то, что казалось важным ей самой. Когда же у нее поинтересовались, почему бы ей для аккуратности было не записать всю нашу беседу на магнитофон, она ответила, что агентам, вроде нее, рекомендовано делать записи от руки. В процессе суда также выяснилось, что за нашим офисом и за мной лично в течение более чем 8 лет, вплоть до 2011 года, велось тайное наблюдение.
В. И в чем же это наблюдение заключалось, если не секрет?
О. Теперь уже не секрет. Прослушивались и записывались все телефонные разговоры в офисе. Проверялась вся почтовая корреспонденция, Вывозился и изучался в ФБР весь выброшенный на помойку из офиса и из моего дома бумажный мусор. За мной каждый день ездили штатные агенты ФБР и делали видеозаписи каждого моего шага.
В. А что они делали с вашим бумажным мусором?
О. Они его изучали. Поздно ночью, после того как бак с бумажным мусором выставлялся на улицу, они меняли этот бак на такой же, но пустой, а полный на государственном транспорте везли в отдел ФБР, тщательно изучали и, как писали классики, подшивали «в папку с ботиночными тесемками».
В. Нашли что-нибудь стоящее?
О. Этот же вопрос я задал своему адвокату, и он ответил, что из сотен, а может быть и тысяч часов тайных записей моих телефонных разговоров и видеозаписей моей профессиональной и личной жизни, да и вообще всего того, что прокурорам за эти годы удалось на меня «накопать», в том числе и выброшенной на помойку макулатуры, в судебном процессе прокуроры не собирались использовать ни-че-го. А ведь для этой тайной слежки было выделено более тридцати агентов, не оставлявших меня без внимания в течение восьми лет, вплоть до 2011 года. Теперь я лучше понимаю, почему у нас в стране такой дефицит государственного бюджета.
В. А когда начался второй процесс и чем, по вашему мнению, он отличался от первого?
О. Начался второй суд 30 марта 2015 года и закончился он 15 мая. Я думаю, что главная разница состояла в выборе присяжных заседателей. Перед началом суда мы все единодушно решили, что на этот раз в присяжные следует выбирать не обязательно тех, у кого высшее образование. Мы посчитали, что в присяжные надо отобрать таких людей, которые смогли бы понять и почувствовать боль и страдания, с которыми нашим пациентам приходилось жить годами. Нам было важно, чтобы присяжные услышали, что такое жить с постоянной мучительной болью, не спать из-за этого ночами, не иметь возможности зарабатывать на пропитание семьи, существовать на пенсию по инвалидности, не иметь сил играть со своими детьми, а порой даже думать о самоубийстве.
В. И эти присяжные сумели проникнуть в суть?
О. Да, сумели.
В. Из чего это стало ясно?
О. Посудите сами: если у первого состава присяжных на обсуждение и вынесение приговора ушло восемь дней, а договориться они так и не сумели, то после второго суда присяжные совещались два дня и пришли к общему решению единогласно.
В. Что Вы можете сказать о начавших и проводивших оба судебных процесса прокурорах?
В течение обоих судебных процессов прокуроры без зазрения совести выворачивали наизнанку и искажали факты и делали это, надо отдать им должное, весьма умело и тонко, что называется, «с понятием», и это было особенно страшно. К счастью, их прихваты стали очевидны не только тем, кто приходил на процесс нас поддерживать, но и присяжным заседателям.
В. Д-р Золот, я слышал, что некоторые из Ваших пациентов на суде просили у Вас прощения за обман. Это правда?
О. Да, это правда. Несколько раз во время выступления вызванных прокурорами свидетелей, моих бывших пациентов, наш судья прерывала слушанье дела, подзывала к себе прокуроров и адвокатов и, в недоумении разводя руками, пыталась уточнить, на чьей же именно стороне выступает данный свидетель.
В. А правда ли, что один из Ваших бывших пациентов, которого прокуроры насильно привезли в суд давать против Вас показания, выступил в Вашу поддержку, а в перерыве подошел и пожал Вам руку?
О. Было и такое. Этот молодой человек в свое время перенес тяжелейшие травмы позвоночника, страдал от непереносимых болей, но нам удалось поставить его на ноги и помочь ему вернуться на работу, так что он был всем нам очень благодарен. До сих пор не понимаю, почему прокуратура вызвала его свидетелем. И он действительно говорил о нашем лечении только хорошее, а в перерыве подошел ко мне и на глазах у судьи, прокуроров и всех присутствовавших в зале пожал мне руку.
В. И какова была реакция прокуроров?
О. После перерыва, когда уже вернулись в зал присяжные, прокурор, допрашивавший этого молодого человека, спросил его, с какой это стати он решил пожать руку доктору Золоту.
В. И что этот молодой человек ответил?
О. Он сказал просто: «Я сделал это потому, что доктор Золот очень хороший врач, и он спас мне жизнь». Это был для меня один из самых незабываемых эпизодов суда.
В. Меня вот что удивляет: как при таком количестве пациентов, которые лечились в Вашем центре, прокуроры ухитрились выбрать именно тех, которые давали показания в Вашу пользу? Ведь традиционно задача прокуратуры заключается в том, чтобы подсудимого скомпрометировать, показать его в черном цвете, а в вашем случае получается, что все вышло наоборот.
О. Это очень хороший вопрос и, на самом деле, я думаю что подобный отбор свидетелей прокурорами сыграл одну из самых важных ролей в исходе процесса. Дело в том, что для подбора свидетелей обвинения у правительства было по крайней мере семь лет, да и выбирать тоже было из кого, - около трех тысяч пациентов, и с некоторыми из них мы по разным причинам расстались, мягко говоря, не близкими друзьями. Эти люди имели великолепную возможность отомстить мне и Лиле Плинер во время суда и давать любые, порочащие нас показания. Прокуратура, кстати, именно на это и рассчитывала, ведь наказывать этих свидетелей за дачу ложных показаний под присягой прокуроры, скорее всего, не стали бы, и свидетели это отлично понимали.
В. Тогда почему же они этого не сделали?
О. Я могу это объяснить только одним: мы ко всем этим больным, - как и ко всем своим пациентам, - относились с заботой и благожелательностью, а люди это очень ценят и, как оказалось, не забывают. Ведь большинство свидетелей обвинения последний раз были нас на приеме 8-10 лет назад, но очевидно, чувство признательности за все эти годы они не утеряли.
В. Однако, как я понимаю, многих их них Вам пришлось отчислить из практики за грубые нарушение правил вашего центра?
О. Да, пришлось и, тем не менее, даже и этот неприятный процесс мы старались проводить гуманно, не обижая и не оскорбляя достоинства пациентов, и они это тоже запомнили и оценили.
В. Получается, что доброта и чувство благодарности не чужды даже тем, кто обманывает и злоупотребляет наркотиками?
О. Получается, что так, и это дает повод надеяться, что даже лгуны или наркоманы при определенных обстоятельствах способны вести себя достойно. Доброта - великая сила, жаль, что некоторые порой принимают ее за слабость.
В. А что Вы можете сказать о своих адвокатах?
О. Эти люди с первого дня поверили в мою невиновность и, проявив необычайные способности и истинные чудеса добросовестности, сумели постичь тонкости нашей профессии и пришли к суду настолько хорошо подготовленными, что о лучшем нельзя было и помыслить. Последние два месяца перед началом процесса они буквально день и ночь работали над подготовкой к суду и не выпустили из виду ни единого важного, имевшего отношение к делу факта или документа.
В. А можно поинтересоваться, как их зовут?
О. Конечно. Имя ведущего адвоката Ховард Купер (Howard Cooper), а его главными ассистентами в подготовке и на самом суде были Бенджамин Уиш (Benjamin Wish) и Хиллари Лиман (Hillary Lehmann). За восемь лет общения с Ховардом Купером и за три года совместной работы с Бенджамином и Хиллари, мы прониклись к ним самым глубоким уважением и искренней симпатией. Эти люди, не щадя сил, сражались за справедливость и за мою свободу и, несмотря на неравные силы, сумели одержать победу.
В. Как часто в судебной практике достигаются подобные успехи, особенно когда судит человека не штат, а само федеральное правительство Соединенных Штатов?
О. По официальной статистике подобные прецеденты случаются реже чем в 1 % случаев, а в практике моих адвокатов, имеющих многолетний стаж работы, такая победа в федеральном суде одержана впервые. Как признался мне после суда мистер Купер, из зала федеральных судов подсудимые выходят только в наручниках. Это правило практически не знает исключений.
В. А какой эпизод в судебном процессе вам запомнился больше всего, больше всего взволновал?
О. Несомненно это был момент объявление приговора, и то, что произошло непосредственно до него и после этого. В ожидании приговора нам с женой положено было находиться в пятнадцати минутах ходьбы от суда, и мы день за днем ждали приговора в офисе наших адвокатов. А когда присяжные объявили, что приговор готов, у наших родных и друзей не было времени добраться до суда, поэтому мы с женой пришли в суд только с нашими адвокатами. Там к нам присоединилась Лиля с мужем и своим адвокатом, а чуть позже успели подъехать ее дочь и зять.
В. И кроме судьи, прокуроров, присяжных и Вас, никого больше в зале суда не было?
О. Совсем наоборот, зал суда уже был битком набит агентами ФБР, прокурорами и прочими блюстителями порядка, которые, очевидно, пришли праздновать победу. Была там и главный федеральный прокурор Кармен Ортис. Судья вызвала присяжных, и началось весьма медленное зачитывание приговора. И это, конечно, были самые волнующие минуты. Судья зачитывала пункты обвинения, а женщина, выбранная главой присяжных, по каждому пункту объявляла приговор. Пунктов было восемь. И в ответ на каждое обвинение, пункт за пунктом, присяжная отвечала: «не виновны», «не виновен», «не виновна». Когда же закончили чтение всех восьми пунктов приговора и судья объявила нам с Лилей, что мы свободны, нашей радости, радости наших родных и радости адвокатов, конечно, не было конца. А обернувшись, мы увидели, что в зале не осталось ни единого блюстителя порядка. Их словно ветром сдуло. Похоже, поздравлять нас с победой они сочли несколько неловким.
В. Чем же, по Вашему мнению, объясняется все то, что с вами случилось?
О. Мне кажется, что «охота» на врачей, прописывающих наркотические болеутоляющие препараты тем, кто жизненно в них нуждается, объясняется полным провалом борьбы с продажей наркотиков и наркоманией. Продажа наркотиков с каждым годом все растет, купить их становиться все легче и легче, и на территории всех без исключения штатов все больше людей погибает от употребления нелегальных наркотиков. Но бороться и искоренять наркодиллеров гораздо труднее, а может быть, по каким-то причинам и невыгодно, тогда как врачи, выписывающие наркотические лекарства от болей, это легкая и беззащитная добыча. Они ни от кого не прячутся, все документируют, и расправиться с ними гораздо проще, выгоднее и почетнее. Для прокуроров победа в таком процессе, как наш, способ прославиться и подняться по служебной лестнице. В этом, как мне кажется, и причина нашего «показательного процесса», а точнее -двух процессов.
В. Как Вы считаете, каковы самые грустные последствия таких вот историй, помимо трагических последствий для врачей или медсестер?
О. Я считаю, что серьезнее всего от такого рода политики страдают тяжело больные люди, жизнь которых без болеутоляющих наркотических лекарств просто невыносима. С этими пациентами многие врачи не хотят иметь дела, а многие из тех, кто решаются их лечить, бояться прописывать им необходимые лекарства из страха оказаться в том положении, в котором оказались мы с Лилей Плинер. Как я уже сказал, «охота на врачей», увы, продолжается. А несчастные пациенты, не получив лекарства у врача, чтобы облегчить страдания, порой идут на улицу, покупают героин, который с каждым годом только дешевеет, и нередко погибают от отравления. Это, кстати, подтверждается и официальной государственной статистикой.
В. А Вы считаете наркотические или, как их еще называют, опиоидные препараты безвредными?
О. Конечно, нет. Я совершенно не хочу сказать, что опиоидные препараты - безобидные конфеты, которые врачи могут спокойно раздавать любому, жалующемуся на наличие болей; это совершенно не так. Наркотические препараты, как и вообще любые лекарства, имеют риск осложнений и побочных эффектов, поэтому к их назначению следует подходить ответственно и с понятием. Однако совершенно ясно и другое: с момента их открытия и использования (а это началось примерно 5-6 тысяч лет назад, с самого зарождения человеческой цивилизации, и продолжается до сегодняшнего дня), не было найдено ничего, что по эффективности могло бы сравниться с опиоидами. Однако вопрос упирается не только в то, что врачи должны назначать эти препараты, также как и вообще любое лечение, с глубоким пониманием дела, но и в том, что пациенты должны отнестись к приему своих лекарств с полной ответственностью. Это ничуть не менее важно. Ведь древняя врачебная мудрость гласит, что одно и тоже лекарство может быть и лечебным средством, и ядом - все дело в дозировке. Кстати, от смертельных отравлений лекарствами, свободно продающимися в любой аптека США без всяких рецептов и доступных любому желающему, в нашей стране за год умирает почти такое же количество людей, как и от отравления наркотиками (около 17,000). Но почему-то пресса не бьет в барабаны и не кричит об эпидемии связанных с этим смертельных отравлений. Не слышно и об эпидемиях, связанных с ежегодной смертностью от алкоголя (около 200 тысяч) или курения (450 тысяч) людей.
В. Д-р Золот, представьте на минуту, что Вы имеете огромное влияние на наше правительство, какие бы меры по борьбе с наркоманией Вы предложили бы?
О. Я, пожалуй, начну с примера. Мы не жили в Америке в пятидесятые или шестидесятые годы, но если вы видели фильмы тех лет или беседовали с коренными американцами о курении, то знаете, что курили в те времена очень многие. Курили врачи, курили пациенты, курили все от мала до велика. А сколько курящих вокруг нас в настоящее время? Раз, два и обчёлся. И все это благодаря образованию и мощной анти-табачной пропаганде курения. Поэтому, я думаю, что главными мерами предотвращения злоупотребления наркотиками и наркомании должны стать толковые образовательные программы для подростков и молодежи, да пожалуй, для людей всех возрастов.
В. А как быть с проблемой лечения хронических болей?
О. Я отдавал и отдаю предпочтение комплексному лечению различными средствами физиотерапии, физическими упражнениями, иглоукалыванием и прочими традиционными и альтернативными методами, желательно нехирургическими, многие из которых применялись в нашем центре. Если необходимо, то, по решению врача, в каждом отдельном случае должны рассматриваться и разумные дозы наркотических обезболивающих препаратов. И то, как именно лечить страдающих болями людей, должны, как мне кажется, решать врачи, а не органы прокуратуры. Этого мнения твердо придерживаются и врачи-специалисты, и пациенты, жаль только, что наше правительство с ними не согласно.
В. И последний вопрос, доктор Золот. В эти упомянутые Вами восемь лет я не раз встречался с Вами, и Вы никогда не выглядели испуганным, подавленным или озлобленным. Вы всегда держались спокойно, шутили... Как Вам и Вашей семье удалось пережить эти годы?
О. Держаться все эти годы мне, конечно, помогало твердое сознание своей невиновности. Но это далеко не все. Нас с женой с невероятной преданностью поддерживали наши родные и друзья, в том числе и все сотрудники нашего центра. Мы с Женей безмерно благодарны всем тем, кто нас поддерживал и морально, и материально. Если бы сотни людей, - и не только наших близких родных и друзей, но зачастую просто знакомых и даже незнакомых, - не оказали нам эту эмоциональную и материальную помощь, мы просто не смогли бы осилить второй суд, а именно он и оказался решающим. Мы искренне благодарны всем, кто, чтобы поддержать нас, изо дня в день приходил в зал суда, всем, кто, чтобы облегчить нашу жизнь и укрепить наш дух, приглашал нас на обеды и ужины, всем, кто в эти трудные для нас годы верил в нашу победу. Нет таких слов, которыми мы могли бы в полной мере выразить всем этим людям нашу благодарность.
Интервью с доктором Золотом провел писатель Анатолий Цукерман.
P.S. Доктор Золот в настоящее время работает над документальной книгой, посвященной этому противостоянию.
продолжение
В. Как Вы восприняли эту новость?
О. Собрались с силами и начали готовиться к новому процессу. А что было делать? Согласитесь, что провести в тюрьме последующие 120 лет жизни - перспектива не самая привлекательная, особенно, учитывая то, что мы то с Лилией Плинер никаких преступлений не совершали.
В. А как проходил второй процесс?
О. Второй процесс во многом был похож на первый. Во многом, но не во всем. Свидетели обвинения, наши бывшие пациенты, опять рассказывали о своих невыносимых болях, и некоторые из них признавались, что обманывали нас с Лилей. С другой стороны, подосланный секретный агент из полиции, детектив Адамс, еще раз вынужден был признаться в том, что в течение нескольких лет, приходя к нам под видом пациента и провоцируя меня и Лилию Плинер на нелегальные действия, потерпел в своей миссии полный провал. При этом он ничуть не раскаивался в том, что в своих отчетах грубо искажал факты и не включал в них ту информацию, которая подтверждала нашу невиновность. Видимо, что в проведении подобных операций данная практика - дело вполне обычное.
В. А кроме этого агента, давали показания и другие агенты?
Другой агент, на этот раз из Государственного налогового управления, Джулия Фицпатрик, которая записывала мои показания на допросе 17 мая 2007 года, откровенно заявила, что не имела ни малейших знаний ни в одной из областей медицины, не говоря о лечении хронических болей, и не имела никакого представления о том, что в моих заявлениях во время допроса было важно, а что нет, поэтому записывала только то, что казалось важным ей самой. Когда же у нее поинтересовались, почему бы ей для аккуратности было не записать всю нашу беседу на магнитофон, она ответила, что агентам, вроде нее, рекомендовано делать записи от руки. В процессе суда также выяснилось, что за нашим офисом и за мной лично в течение более чем 8 лет, вплоть до 2011 года, велось тайное наблюдение.
В. И в чем же это наблюдение заключалось, если не секрет?
О. Теперь уже не секрет. Прослушивались и записывались все телефонные разговоры в офисе. Проверялась вся почтовая корреспонденция, Вывозился и изучался в ФБР весь выброшенный на помойку из офиса и из моего дома бумажный мусор. За мной каждый день ездили штатные агенты ФБР и делали видеозаписи каждого моего шага.
В. А что они делали с вашим бумажным мусором?
О. Они его изучали. Поздно ночью, после того как бак с бумажным мусором выставлялся на улицу, они меняли этот бак на такой же, но пустой, а полный на государственном транспорте везли в отдел ФБР, тщательно изучали и, как писали классики, подшивали «в папку с ботиночными тесемками».
В. Нашли что-нибудь стоящее?
О. Этот же вопрос я задал своему адвокату, и он ответил, что из сотен, а может быть и тысяч часов тайных записей моих телефонных разговоров и видеозаписей моей профессиональной и личной жизни, да и вообще всего того, что прокурорам за эти годы удалось на меня «накопать», в том числе и выброшенной на помойку макулатуры, в судебном процессе прокуроры не собирались использовать ни-че-го. А ведь для этой тайной слежки было выделено более тридцати агентов, не оставлявших меня без внимания в течение восьми лет, вплоть до 2011 года. Теперь я лучше понимаю, почему у нас в стране такой дефицит государственного бюджета.
В. А когда начался второй процесс и чем, по вашему мнению, он отличался от первого?
О. Начался второй суд 30 марта 2015 года и закончился он 15 мая. Я думаю, что главная разница состояла в выборе присяжных заседателей. Перед началом суда мы все единодушно решили, что на этот раз в присяжные следует выбирать не обязательно тех, у кого высшее образование. Мы посчитали, что в присяжные надо отобрать таких людей, которые смогли бы понять и почувствовать боль и страдания, с которыми нашим пациентам приходилось жить годами. Нам было важно, чтобы присяжные услышали, что такое жить с постоянной мучительной болью, не спать из-за этого ночами, не иметь возможности зарабатывать на пропитание семьи, существовать на пенсию по инвалидности, не иметь сил играть со своими детьми, а порой даже думать о самоубийстве.
В. И эти присяжные сумели проникнуть в суть?
О. Да, сумели.
В. Из чего это стало ясно?
О. Посудите сами: если у первого состава присяжных на обсуждение и вынесение приговора ушло восемь дней, а договориться они так и не сумели, то после второго суда присяжные совещались два дня и пришли к общему решению единогласно.
В. Что Вы можете сказать о начавших и проводивших оба судебных процесса прокурорах?
В течение обоих судебных процессов прокуроры без зазрения совести выворачивали наизнанку и искажали факты и делали это, надо отдать им должное, весьма умело и тонко, что называется, «с понятием», и это было особенно страшно. К счастью, их прихваты стали очевидны не только тем, кто приходил на процесс нас поддерживать, но и присяжным заседателям.
В. Д-р Золот, я слышал, что некоторые из Ваших пациентов на суде просили у Вас прощения за обман. Это правда?
О. Да, это правда. Несколько раз во время выступления вызванных прокурорами свидетелей, моих бывших пациентов, наш судья прерывала слушанье дела, подзывала к себе прокуроров и адвокатов и, в недоумении разводя руками, пыталась уточнить, на чьей же именно стороне выступает данный свидетель.
В. А правда ли, что один из Ваших бывших пациентов, которого прокуроры насильно привезли в суд давать против Вас показания, выступил в Вашу поддержку, а в перерыве подошел и пожал Вам руку?
О. Было и такое. Этот молодой человек в свое время перенес тяжелейшие травмы позвоночника, страдал от непереносимых болей, но нам удалось поставить его на ноги и помочь ему вернуться на работу, так что он был всем нам очень благодарен. До сих пор не понимаю, почему прокуратура вызвала его свидетелем. И он действительно говорил о нашем лечении только хорошее, а в перерыве подошел ко мне и на глазах у судьи, прокуроров и всех присутствовавших в зале пожал мне руку.
В. И какова была реакция прокуроров?
О. После перерыва, когда уже вернулись в зал присяжные, прокурор, допрашивавший этого молодого человека, спросил его, с какой это стати он решил пожать руку доктору Золоту.
В. И что этот молодой человек ответил?
О. Он сказал просто: «Я сделал это потому, что доктор Золот очень хороший врач, и он спас мне жизнь». Это был для меня один из самых незабываемых эпизодов суда.
В. Меня вот что удивляет: как при таком количестве пациентов, которые лечились в Вашем центре, прокуроры ухитрились выбрать именно тех, которые давали показания в Вашу пользу? Ведь традиционно задача прокуратуры заключается в том, чтобы подсудимого скомпрометировать, показать его в черном цвете, а в вашем случае получается, что все вышло наоборот.
О. Это очень хороший вопрос и, на самом деле, я думаю что подобный отбор свидетелей прокурорами сыграл одну из самых важных ролей в исходе процесса. Дело в том, что для подбора свидетелей обвинения у правительства было по крайней мере семь лет, да и выбирать тоже было из кого, - около трех тысяч пациентов, и с некоторыми из них мы по разным причинам расстались, мягко говоря, не близкими друзьями. Эти люди имели великолепную возможность отомстить мне и Лиле Плинер во время суда и давать любые, порочащие нас показания. Прокуратура, кстати, именно на это и рассчитывала, ведь наказывать этих свидетелей за дачу ложных показаний под присягой прокуроры, скорее всего, не стали бы, и свидетели это отлично понимали.
В. Тогда почему же они этого не сделали?
О. Я могу это объяснить только одним: мы ко всем этим больным, - как и ко всем своим пациентам, - относились с заботой и благожелательностью, а люди это очень ценят и, как оказалось, не забывают. Ведь большинство свидетелей обвинения последний раз были нас на приеме 8-10 лет назад, но очевидно, чувство признательности за все эти годы они не утеряли.
В. Однако, как я понимаю, многих их них Вам пришлось отчислить из практики за грубые нарушение правил вашего центра?
О. Да, пришлось и, тем не менее, даже и этот неприятный процесс мы старались проводить гуманно, не обижая и не оскорбляя достоинства пациентов, и они это тоже запомнили и оценили.
В. Получается, что доброта и чувство благодарности не чужды даже тем, кто обманывает и злоупотребляет наркотиками?
О. Получается, что так, и это дает повод надеяться, что даже лгуны или наркоманы при определенных обстоятельствах способны вести себя достойно. Доброта - великая сила, жаль, что некоторые порой принимают ее за слабость.
В. А что Вы можете сказать о своих адвокатах?
О. Эти люди с первого дня поверили в мою невиновность и, проявив необычайные способности и истинные чудеса добросовестности, сумели постичь тонкости нашей профессии и пришли к суду настолько хорошо подготовленными, что о лучшем нельзя было и помыслить. Последние два месяца перед началом процесса они буквально день и ночь работали над подготовкой к суду и не выпустили из виду ни единого важного, имевшего отношение к делу факта или документа.
В. А можно поинтересоваться, как их зовут?
О. Конечно. Имя ведущего адвоката Ховард Купер (Howard Cooper), а его главными ассистентами в подготовке и на самом суде были Бенджамин Уиш (Benjamin Wish) и Хиллари Лиман (Hillary Lehmann). За восемь лет общения с Ховардом Купером и за три года совместной работы с Бенджамином и Хиллари, мы прониклись к ним самым глубоким уважением и искренней симпатией. Эти люди, не щадя сил, сражались за справедливость и за мою свободу и, несмотря на неравные силы, сумели одержать победу.
В. Как часто в судебной практике достигаются подобные успехи, особенно когда судит человека не штат, а само федеральное правительство Соединенных Штатов?
О. По официальной статистике подобные прецеденты случаются реже чем в 1 % случаев, а в практике моих адвокатов, имеющих многолетний стаж работы, такая победа в федеральном суде одержана впервые. Как признался мне после суда мистер Купер, из зала федеральных судов подсудимые выходят только в наручниках. Это правило практически не знает исключений.
В. А какой эпизод в судебном процессе вам запомнился больше всего, больше всего взволновал?
О. Несомненно это был момент объявление приговора, и то, что произошло непосредственно до него и после этого. В ожидании приговора нам с женой положено было находиться в пятнадцати минутах ходьбы от суда, и мы день за днем ждали приговора в офисе наших адвокатов. А когда присяжные объявили, что приговор готов, у наших родных и друзей не было времени добраться до суда, поэтому мы с женой пришли в суд только с нашими адвокатами. Там к нам присоединилась Лиля с мужем и своим адвокатом, а чуть позже успели подъехать ее дочь и зять.
В. И кроме судьи, прокуроров, присяжных и Вас, никого больше в зале суда не было?
О. Совсем наоборот, зал суда уже был битком набит агентами ФБР, прокурорами и прочими блюстителями порядка, которые, очевидно, пришли праздновать победу. Была там и главный федеральный прокурор Кармен Ортис. Судья вызвала присяжных, и началось весьма медленное зачитывание приговора. И это, конечно, были самые волнующие минуты. Судья зачитывала пункты обвинения, а женщина, выбранная главой присяжных, по каждому пункту объявляла приговор. Пунктов было восемь. И в ответ на каждое обвинение, пункт за пунктом, присяжная отвечала: «не виновны», «не виновен», «не виновна». Когда же закончили чтение всех восьми пунктов приговора и судья объявила нам с Лилей, что мы свободны, нашей радости, радости наших родных и радости адвокатов, конечно, не было конца. А обернувшись, мы увидели, что в зале не осталось ни единого блюстителя порядка. Их словно ветром сдуло. Похоже, поздравлять нас с победой они сочли несколько неловким.
В. Чем же, по Вашему мнению, объясняется все то, что с вами случилось?
О. Мне кажется, что «охота» на врачей, прописывающих наркотические болеутоляющие препараты тем, кто жизненно в них нуждается, объясняется полным провалом борьбы с продажей наркотиков и наркоманией. Продажа наркотиков с каждым годом все растет, купить их становиться все легче и легче, и на территории всех без исключения штатов все больше людей погибает от употребления нелегальных наркотиков. Но бороться и искоренять наркодиллеров гораздо труднее, а может быть, по каким-то причинам и невыгодно, тогда как врачи, выписывающие наркотические лекарства от болей, это легкая и беззащитная добыча. Они ни от кого не прячутся, все документируют, и расправиться с ними гораздо проще, выгоднее и почетнее. Для прокуроров победа в таком процессе, как наш, способ прославиться и подняться по служебной лестнице. В этом, как мне кажется, и причина нашего «показательного процесса», а точнее -двух процессов.
В. Как Вы считаете, каковы самые грустные последствия таких вот историй, помимо трагических последствий для врачей или медсестер?
О. Я считаю, что серьезнее всего от такого рода политики страдают тяжело больные люди, жизнь которых без болеутоляющих наркотических лекарств просто невыносима. С этими пациентами многие врачи не хотят иметь дела, а многие из тех, кто решаются их лечить, бояться прописывать им необходимые лекарства из страха оказаться в том положении, в котором оказались мы с Лилей Плинер. Как я уже сказал, «охота на врачей», увы, продолжается. А несчастные пациенты, не получив лекарства у врача, чтобы облегчить страдания, порой идут на улицу, покупают героин, который с каждым годом только дешевеет, и нередко погибают от отравления. Это, кстати, подтверждается и официальной государственной статистикой.
В. А Вы считаете наркотические или, как их еще называют, опиоидные препараты безвредными?
О. Конечно, нет. Я совершенно не хочу сказать, что опиоидные препараты - безобидные конфеты, которые врачи могут спокойно раздавать любому, жалующемуся на наличие болей; это совершенно не так. Наркотические препараты, как и вообще любые лекарства, имеют риск осложнений и побочных эффектов, поэтому к их назначению следует подходить ответственно и с понятием. Однако совершенно ясно и другое: с момента их открытия и использования (а это началось примерно 5-6 тысяч лет назад, с самого зарождения человеческой цивилизации, и продолжается до сегодняшнего дня), не было найдено ничего, что по эффективности могло бы сравниться с опиоидами. Однако вопрос упирается не только в то, что врачи должны назначать эти препараты, также как и вообще любое лечение, с глубоким пониманием дела, но и в том, что пациенты должны отнестись к приему своих лекарств с полной ответственностью. Это ничуть не менее важно. Ведь древняя врачебная мудрость гласит, что одно и тоже лекарство может быть и лечебным средством, и ядом - все дело в дозировке. Кстати, от смертельных отравлений лекарствами, свободно продающимися в любой аптека США без всяких рецептов и доступных любому желающему, в нашей стране за год умирает почти такое же количество людей, как и от отравления наркотиками (около 17,000). Но почему-то пресса не бьет в барабаны и не кричит об эпидемии связанных с этим смертельных отравлений. Не слышно и об эпидемиях, связанных с ежегодной смертностью от алкоголя (около 200 тысяч) или курения (450 тысяч) людей.
В. Д-р Золот, представьте на минуту, что Вы имеете огромное влияние на наше правительство, какие бы меры по борьбе с наркоманией Вы предложили бы?
О. Я, пожалуй, начну с примера. Мы не жили в Америке в пятидесятые или шестидесятые годы, но если вы видели фильмы тех лет или беседовали с коренными американцами о курении, то знаете, что курили в те времена очень многие. Курили врачи, курили пациенты, курили все от мала до велика. А сколько курящих вокруг нас в настоящее время? Раз, два и обчёлся. И все это благодаря образованию и мощной анти-табачной пропаганде курения. Поэтому, я думаю, что главными мерами предотвращения злоупотребления наркотиками и наркомании должны стать толковые образовательные программы для подростков и молодежи, да пожалуй, для людей всех возрастов.
В. А как быть с проблемой лечения хронических болей?
О. Я отдавал и отдаю предпочтение комплексному лечению различными средствами физиотерапии, физическими упражнениями, иглоукалыванием и прочими традиционными и альтернативными методами, желательно нехирургическими, многие из которых применялись в нашем центре. Если необходимо, то, по решению врача, в каждом отдельном случае должны рассматриваться и разумные дозы наркотических обезболивающих препаратов. И то, как именно лечить страдающих болями людей, должны, как мне кажется, решать врачи, а не органы прокуратуры. Этого мнения твердо придерживаются и врачи-специалисты, и пациенты, жаль только, что наше правительство с ними не согласно.
В. И последний вопрос, доктор Золот. В эти упомянутые Вами восемь лет я не раз встречался с Вами, и Вы никогда не выглядели испуганным, подавленным или озлобленным. Вы всегда держались спокойно, шутили... Как Вам и Вашей семье удалось пережить эти годы?
О. Держаться все эти годы мне, конечно, помогало твердое сознание своей невиновности. Но это далеко не все. Нас с женой с невероятной преданностью поддерживали наши родные и друзья, в том числе и все сотрудники нашего центра. Мы с Женей безмерно благодарны всем тем, кто нас поддерживал и морально, и материально. Если бы сотни людей, - и не только наших близких родных и друзей, но зачастую просто знакомых и даже незнакомых, - не оказали нам эту эмоциональную и материальную помощь, мы просто не смогли бы осилить второй суд, а именно он и оказался решающим. Мы искренне благодарны всем, кто, чтобы поддержать нас, изо дня в день приходил в зал суда, всем, кто, чтобы облегчить нашу жизнь и укрепить наш дух, приглашал нас на обеды и ужины, всем, кто в эти трудные для нас годы верил в нашу победу. Нет таких слов, которыми мы могли бы в полной мере выразить всем этим людям нашу благодарность.
Интервью с доктором Золотом провел писатель Анатолий Цукерман.
P.S. Доктор Золот в настоящее время работает над документальной книгой, посвященной этому противостоянию.