Разговор о контроле боли
- Это интервью посвящено одному из ключевых судебных разбирательств, связанных с использованиеим наркотических обезболивающих в США. Тема очень важная во всем мире.
НЕВИНОВНЫ!
часть первая
Я познакомился с доктором Золотом несколько лет тому назад в Ньютоне, штат Массачуcетс. Подружились, обменялись эмигрантскими впечатлениями. Он и его жена рассказали нам об их судебном деле, в которое нам было трудно поверить. Федеральные власти начали расследовать лечение больных пациентов в клинике Золота и подали в суд на него и его медсестру. К тому времени расследование продолжалось 5 лет, а потом еще 7 лет. Все эти годы прокуроры не могли найти никаких доказательств их виновности, но продолжали травить и преследовать доктора Золота. Они лишили его любимой профессии, средств к существованию и оклеветали его и его медсестру в прессе. Но несмотря на все усилия прокуратуры, суд присяжных оправдал врача Золота по всем восьми статьям обвинения 15 мая 2015 года. Одновременно с ним была полностью оправдана и работавшая с ним медсестра Лилия Плинер.
О подробностях сего дела рассказывает доктор Золот.
ИНТЕРВЬЮ С ДОКТОРОМ ЗОЛОТОМ
В. Д-р Золот, расскажите немного о Вашем медицинском прошлом.
О. До иммиграции в США в 1988 году, я более 15 лет работал оперирующим хирургом, специализируясь сначала в детской хирургии, а позже в области взрослой травматологии. После восьми лет отказа, я, наконец, оказался в Бостоне и, сдав необходимые для врачей-иностранцев экзамены, прошел резидентуру в медицинском центре Бостонского университета по специальности Физическая Медицина и Реабилитация (PM&R). В 1995 году открыл частную практику с уклоном на диагностику и нехирургическое лечение тяжелых хронических заболеваний и травм опорно-двигательного аппарата.
В. Вы могли бы привести несколько примеров проблем ваших типичных пациентов?
О. Последствия неудачных операций на позвоночнике или крупных суставах, тяжелые артриты, хронические мигрени, фибромиальгия, далеко зашедшие дегенеративные изменения различных отделов позвоночника и другие сходные заболевания, сопровождающиеся острыми или хроническими болями.
В. Какие методы лечения Вы предлагали своим пациентам?
О. Учитывая, что большинство попавших в наш в офис пациентов уже обращались к докторам до этого, мы старались предложить им такие способы традиционного и альтернативного лечения, какие они еще не пробовали раньше и которые имели шанс им помочь. Кроме фармакологических препаратов мы использовали различные типы инъекций, остеопатические манипуляции, пролотерапию, новейшие виды физиотерапии, декомпрессионную методику лечения различных отделов позвоночника, магнитотерапию, биоэлектрическое лечение и т.д.
В. Рассказывая о своем центре, Вы говорите «мы». А кто еще работал вместе с Вами?
О. Довольно скоро после открытия частной практики мне стало очевидно, что успешное лечение тяжелых заболеваний большинства пациентов подобного профиля практически невозможно осуществлять в одиночку. Связано это с тем, что кроме чисто физического аспекта, у многих больных существуют накопившиеся в результате хронических болей расстройства нервной системы, проблемы со сном, депрессия, панические приступы и иные психологические или даже психические нарушения. В течение нескольких последующих лет удалось подобрать группу специалистов, без участия которых успех лечения был бы весьма затруднён, а часто и невозможен. Кроме моей помощницы, замечательного специалиста, практикующей медсестры Лилии Плинер, в состав нашей команды вошли невропатолог, психиатр, психолог, специалист по иглоукалыванию, хиропрактик, физиотерапевт, хиропрактик, а также лаборант.
В. Как Вы сами оценивали результаты вашего лечения?
О. С учетом того, что подавляющая часть наших пациентов имела длительную, нередко многолетнюю историю заболеваний и безуспешных лечений, реальная задача нашего центра заключалась в том, чтобы помочь пациентам уменьшить их болевые ощущения, нормализовать сон, улучшить общее психологическое состояние, и таким образом, сделать их жизнь как можно более полноценной, то есть, улучшить ее качество. В большинстве случаев этой цели удавалось частично или полностью добиться, поддерживая состояние больных комбинацией различных, тщательно подобранных обезболивающих и невропатических лекарств, антидепрессантов, различного рода инъекциями натуральных препаратов, в частности, сарапина (SARAPIN), применением самых разных ортопедических приспособлений и, конечно, физиотерапией, иглоукалыванием, а в последние годы, дополнительными занятиями йогой и Тай-Чи. Помимо вышеупомянутых методов мы также применяли пролотерапию и остеопатическое лечение. В общем, каждому больному, с учетом его индивидуального состояния и диагноза, подбирался специальный план лечения. Многие пациенты поправлялись, и мы их выписывали. Те же, что страдали хроническими болями, - а таких было большинство, - как правило, чувствовали себя намного лучше. И те, и другие рекомендовали нас своим родственникам и друзьям. И так наш центр, постоянно добавляя в арсенал самые новые методы лечения болей, успешно работал до мая 2007 года.
В. А что произошло в мае 2007 года?
О. Утром 17 мая 2007 года в наш центр ворвались примерно 40 агентов различных спецслужб, включая ФБР, агентов по борьбе с продажей наркотиков, государственной налоговой службы, офицеров бостонской и местной полиции, представителей управления здравоохранения... всех и не упомнишь. Большинство из них были вооружены и имели довольно угрожающий вид. И многие из них на разные голоса орали: «Ордер на обыск!».
В. А как восприняли этот налёт Вы и Ваши сотрудники?
О. Мы все были ошеломлены, никак не могли понять, в чем дело. Одна моя сотрудница решила, что в нашем здании подложена бомба, и все эти люди явились ее обезвредить. Именно так она и заявила тем, кто ее потом допрашивал.
В. Скажите, а Ваши «непрошенные гости» хотя бы объяснили, что послужило поводом для их вторжения?
О. Они, в конце концов, дали нам понять, что им известно, будто в нашем центре нелегально распространяются наркотики.
В. А они предъявили Вам какие-нибудь доказательства своих обвинений?
О. Ни одного. Они много часов допрашивали всех сотрудников офиса, обыскали все помещение, но ни единого факта, подтверждающего нелегальную деятельность в нашем центре так и не представили.
В. Публичная огласка этого налёта тоже была?
О. Разумеется. «Совершенно случайно» рядом с офисом оказались репортеры и телеоператоры местных телеканалов. В тот же вечер по местному телевидению показали интервью с нашим бывшим пациентом, которого я выгнал из практики за нелегальные действия, и он, не стесняясь, поливал грязью наш центр и меня лично. «Бостон Глоуб» тут же опубликовал невразумительную статью о налете на наш «вредительский центр», так что наша печальная слава мгновенно разлетелась по всему Бостону и за его пределы.
В. Расскажите, а что случилось 17 мая в самом офисе?
О. Агенты с оружием наготове ворвались в мой смотровой кабинет в то время, как я делал инъекцию пациенту, а их соратники в ту же минуту вломились в кабинет Лилии Плинер. Потом в течение последующих пяти часов они нас старательно допрашивали. Налетчики хамили пришедшим на прием пациентам и обращались с сотрудниками центра так, будто они закоренелые преступники, перевернули вверх дном весь офис, не нашли ничего криминального, но увезли с собой 1000 историй болезней, всю финансовую документацию и вообще все, что им подвернулось под руку.
В. Так как Вы были уверены в том, что ничего незаконного в вашем центре не происходит, Вы, наверное, надеялись, что органы во всем разберутся и оставят вас в покое?
О. Да, мы все действительно на это надеялись, но увы, наши надежды не оправдались. Этот налёт оказался всего лишь прелюдией. В тот же день правительство заморозило мой банковский счет, а через месяц у меня отобрали медицинскую лицензию и, как вскоре выяснилось, из-за открытого в это же время криминального расследования, бороться за неё в апелляционном суде было бесполезно. Центр пришлось закрыть; сотрудники остались без работы, а я без средств к существованию. Самое печальное, что тяжело больные люди остались без той медицинской помощи, благодаря которой они вели нормальный образ жизни.
В. Но ведь они могли обратиться к другим врачам?
О. Конечно могли, но суть в том, что большинство из них пришло в нас центр именно потому, что другие врачи не сумели или отказались им помочь, а наше комплексное лечение им помогало. Мы ведь практически ни разу не давали никаких рекламных объявлений. Пациенты, в основном, приходили к нам по рекомендации тех, кому нам до этого удавалось помочь, подтверждая тем самым, что наш подход и методы лечения были на самом деле эффективными.
В. А все-таки почему власти взялись расследовать именно Ваш центр?
О. Дело в том, что агентство по борьбе с наркотиками постоянно получает информацию о выписывании наркотических препаратов врачами: кто, где, сколько и каких именно. Поскольку наш центр был весьма успешным и у нас лечилось много больных, то даже притом, что мы назначали небольшие, соответствующие состоянию пациента дозы обезболивающих, в общей сложности количество выписанных опиоидных лекарств было довольно велико. Это и навело власти на мысль, что там, где часто назначают наркотические препараты, обязательно должно происходить что-то незаконное.
В. Но ведь Вы лечили людей с хроническими болями, которым эти лекарства были необходимы? И если пациентов много, то общее количество выписанных обезболивающих препаратов тоже должно быть больше среднего, ведь лечение хронической боли и было терапевтическим профилем Вашего центра, не так ли?
О. Конечно, и любому здравомыслящему человеку это должно быть очевидно, а вот прокурорам и агентам DEA (Управления по борьбе с наркотиками) это было совершенно непонятно. На допросе во время налёта они меня спрашивали, почему в нашем центре выписывают больше наркотических препаратов, чем в любых других медицинских офисах г. Нидэма (Needham). И я им объяснил, что это происходит потому, что в г. Нидэме наш центр - единственное место в округе, где помогают людям с хроническими болями. Офтальмологи, проктологи и гинекологи очень редко выписывают своим пациентам болеутоляющие препараты, а большинство наших пациентов просто не могут без них нормально существовать. Поэтому в Нидэме на наш центр этих лекарственных средств и приходится самое большое количество. Но это объяснение их, похоже, не удовлетворило.
В. Д-р Золот, насколько я понимаю, большинство Ваших пациентов были честные люди, но среди них были ведь и обманщики. Вам удавалось их обнаружить?
О. Подавляющее большинство наших пациентов были действительно порядочные люди, страдавшие от мучительных и неизлечимых болей и все они честно и добросовестно выполняли правила нашего центра. При этом каждый из них уже во время первого визита подписывал обязательство выполнять определенные условия и требования, среди которых был категорический запрет продавать и обмениваться прописанными лекарствами, запрет употреблять нелегальные наркотики, запрет получать наркотические средства у других врачей, обязательство принимать назначенные нами лекарства только так, как они назначены и т. д. И большинство наших пациентов все эти правила добросовестно выполняли, но были и редкие исключения.
В. А как Вы проверяли, выполняются эти правила или нет?
О. Мы регулярно посылали пациентов на анализы крови и мочи, чтобы документально убедиться, принимают ли они прописанные им лекарства и не употребляют ли нелегальные наркотики. Кроме того, улучшение физического и психологического состояния пациента - само по себе достаточно надёжный показатель того, что назначенное лечение выбрано правильно, а в большинстве случаев нашим больным действительно становилось лучше.
В. А посылать больных на подобные анализы было в то время обязательно?
О. Вовсе нет. В те годы в США это делали очень немногие врачи, примерно 6% тех специалистов, которые, как и мы, занимались лечением хронических болей. Так что, наш центр был одним из тех редких мест, где считалось, что устраивая такие проверки, нам удастся предотвратить нарушение закона. Официальных рекомендаций на обязательное проведение подобных проверок в США то время просто не было.
В. И каковы были последствия этих проверок для пациентов?
О. Если существовавшие в офисе правила нарушались, мы, учитывая тяжесть заболевания пациента, обязательно проводили воспитательную беседу и иногда давали пациенту еще один шанс. Если же мы обнаруживали, что правила нарушались повторно, тогда предлагали больному продолжать терапевтические лечения в нашем центре, но наркотические препараты ему или ей больше не выдавались и пациенту назначалась консультация врача-нарколога.
В. И как много таких нарушителей Вы выявили?
О. Из почти трех тысяч пациентов, в то или иное время лечившихся в нашем центре, выявилось около 80 человек, склонных к злоупотреблению легальными или нелегальными наркотическими средствами или даже к наркомании. Эти пациенты не хотели или были не в состоянии следовать нашим правилам и пытались любой ценой, включая обман или притворство, получать наркотические обезболивающие. Приходилось прекращать выписку им наркотических лекарств, а выявленных лжецов и притворщиков мы были вынуждены выгнать из практики. Хочу напомнить, что до начала лечения любого пациента, показания для выписки ему или ей опиоидных препаратов подтверждались не только тщательным медицинским осмотром, но и многочисленными диагностическими тестами и консультациями других специалистов.
Кроме того, уже на первом визите новым больным делался токсикологический анализ на определение нелегальных препаратов.
В. А были обманщики, которых Вам не удалось уличить во лжи?
О. Как выяснилось впоследствии на суде, такие тоже были. Мы ведь медицинские работники, а не полицейские и не сыщики. Нас учили доверять своим пациентам и лечить их, а не подозревать в обмане. Притом документально подтвердить или опровергнуть наличие у человека боли нередко крайне сложно и порой приходиться верить пациенту на слово. А прокуроры пытались навязать нам роль полицейских детективов и обвинить в том, что мы не распознали всех до одного лжецов. Надо сказать, что кое-кто из этих обманщиков много лет водил за нос не только нас, но и полицию, и ФБР, и другие службы. Двоих таких ушлых пациентов прокуроры привезли на наш суд из тюрьмы. Каждый из них был замешан в множестве преступлений и за свою криминальную карьеру не раз обвёл вокруг пальца и многих врачей, и полицию, и ФБР. И вот этих «благонадёжных» свидетелей прокуроры доставили в зал суда для того, чтобы они дали «чистосердечные» показания против меня и Лилии.
В. А как Вы думаете, прокуратура знала о том, что некоторые из Ваших пациентов продают выписанные вами лекарства или то, что они покупают и употребляют нелегальные наркотики?
О. Когда прокуратура еще до начала суда предоставила нам материалы расследования, выяснилось, что они об этом знали довольно давно, но поразительнее всего то, что они ни разу нас об этих нарушениях не оповестили, хотя мы сами, сталкиваясь с нечестными больными, несколько раз обращались в полицию за помощью. Судя по всему, цель прокуратуры и прочих органов была не в том, чтобы предупредить преступную деятельность бесчестных пациентов, а в том, чтобы обличить в «преступлениях» доктора и медсестру. И то, что случилось с нами, к сожалению, уже множество раз случалось и продолжает случаться с врачами по всей стране.
В. И как же дальше развивались события после налёта 17 мая 2007 года?
О. Пришлось срочно искать адвоката и вместо профессии врача привыкать к положению подозреваемого, а четыре года спустя и обвиняемого.
В. В чем же Вас подозревали?
О. В противозаконном назначении наркотических препаратов и конспирации.
В. Конспирации?
О. Да, конспирации. Ведь я работал не один, а с медсестрой, что дало прокурорам формальное основание обвинить нас в криминальном сговоре и растянуть расследование на долгие годы.
В. В сговоре о чем?
О. Нас обвиняли в том, что мы сговорились превращать наших пациентов в наркоманов и получать от этого невиданную прибыль. На суде они напрямую назвали нас продавцами наркотиков в белых халатах.
В. В чем еще они Вас обвиняли?
О. Поначалу они еще обвинили нас в смерти шестерых наших больных. За многие годы нашей практики, из почти трех тысяч пациентов, которые у нас когда-либо лечились, эти шестеро умерли от разных причин, и прокуроры пытались связать их смерть с результатами нашего лечения.
В. Это же весьма серьезные обвинения?
О. Да, окажись они доказанными, мне грозило тюремное заключение на срок до 120 лет, по двадцать лет за каждого умершего, а Лилии Плинер - лет 20, не меньше.
В. И как же развивались события дальше?
О. У прокуроров возникли неожиданные трудности: им никак не удавалось найти врача-эксперта, который бы сумел или захотел подтвердить их обвинения с медицинской точки зрения.
В. Но, в конце концов, им это все-таки удалось?
О. Удалось, но далеко не сразу. У первого найденного ими эксперта оказалась сильно подмоченная профессиональная репутация, а второй в своих предыдущих медицинских публикациях полностью противоречил тем заключениям, которые согласился написать о моем лечении по просьбе прокуроров. В конце концов, нашелся молодой, честолюбивый специалист, доктор Кристофер Гиллигэн, который согласился подписать предложенное прокурорами заключение. О том, что это заключение было написано прокурорами, он, к нашему изумлению, сам признался во время суда, так же, как и в полученном за него щедром вознаграждении.
В. А когда же вам все-таки предъявили обвинения?
О. Через 4 года после налёта на наш центр. 3 марта 2011 года меня и медсестру Плинер арестовали и посадили в тюрьму. Но, на следующий день, благодаря содействию наших адвокатов и помощи преданных друзей нас под залог в полмиллиона долларов отпустили на свободу. Этому предшествовали процедура снятия отпечатков пальцев и взятия ДНК, одевания наручников и ножных кандалов, перевозка в тюремной машине в компании с уголовниками, процедура оприходования в самой тюрьме и уютная ночь в одиночной камере тюрьмы Уолполл.
В. А что произошло на следующий день во время слушания вашего дела?
О. На следующий день в 9 часов утра мои адвокаты положили на стол судьи толстую папку с множеством писем в нашу поддержку, написанных родными, друзьями, бывшими пациентами и местными врачами и просьбой оставить нас на свободе до окончания суда. Так что, когда мы в 2 часа дня предстали перед судьей, она без колебаний освободила нас под залог в полмиллиона долларов.
В. У Вас были такие деньги?
О. У меня таких денег не было, но, к счастью, мир не без добрых людей: мой двоюродный брат Саша Долгин и наши близкие друзья Таня и Юра Зиман предложили отдать под залог свои дома, чем и лишили прокуроров удовольствия держать меня под стражей до начала суда. Я был очень тронут, когда узнал, что за ту ночь, что я провел в тюрьме, для моего освобождения еще пять пар наших друзей предложили свои дома под залог.
В. И когда же состоялся суд?
О. Суд начался более чем через три года, 16 июня 2014 года.
В. И чем же Вы занимались все это время?
О. Все эти годы ушли на подготовку к процессу. Пришлось детально вникать во все историю болезни, которые прокуроры собирались выставить на суде в качестве доказательств, а таких историй было около двухсот. И даже пришлось вникнуть во все тонкости судебной медицины и токсикологии.
В. А для чего понадобилось это последнее?
О. Ну как же, ведь меня, в числе прочего, обвиняли в смерти шести пациентов, которые якобы умерли из-за моего лечения. Правда, незадолго до судебного процесса, в связи с решением Верховного суда США, от мысли связать наши действия со смертью шести пациентов прокурорам, скрипя зубами, пришлось отказаться, но к тому времени я успел проштудировать несколько серьезных томов. Что ж, никакое знание лишним не бывает. Доктор, Вы можете припомнить какой-нибудь интересный эпизод из периода вашей подготовки к суду?
О. Таких эпизодов было немало, но один из них особенно запомнился. Мы с моим адвокатом мистером Купером находились у него в конторе и обсуждали недавно полученный список свидетелей, которых во время суда намеревались выставить прокуроры. В основном, это были бывшие пациенты, которых мы в свое время выгнали из практики за нарушение правил нашего центра, чаще всего за употребление нелегальных наркотиков. Их имена и связанные с ними события я хорошо помнил и коротко рассказывал Ховарду о каждом из них. Но вдруг он прервал мои объяснения и говорит: «Понимаешь, меня мало беспокоит, какое впечатление эти свидетели произведут на присяжных заседателей, ведь любому понятно, что они за люди. Но есть один свидетель, детектив Адамс, и вот его показания меня сильно волнуют. Дело в том, что он - секретный агент полиции, который ходил к тебе под видом больного и тайно записывал ваши беседы на пленку. Когда он, в полицейской форме и со всеми регалиями будет давать показания, то присяжные ему обязательно поверят. Ты ведь знаешь, как в этой стране уважают полицейских». В ответ на его тревоги я попытался объяснить, что волноваться ему нет никаких оснований, поскольку как простых смертных, так и неизвестных нам агентов полиции мы лечили с одинаковой ответственностью. «И все-таки этот свидетель меня очень тревожит», - несколько раз повторил мистер Купер. И в эту минуту, точно в кино, в комнату входит его секретарь с тонкой папкой в руках и говорит: «Только что из прокуратуры получена полная расшифровка магнитофонных записей, сделанных агентом Адамсом во время его последнего визита к доктору Золоту». У нас, естественно, появляется возможность документально сравнить эти записи с тем отчетом о его визите, который сам детектив Адамс написал и предоставил своему начальству, а, главное, с той записью, которую в истории болезни после ухода этого «пациента» сделал я. Вместе с адвокатом мы стали сравнивать тексты документов, и выяснилось, что записанные на магнитофон жалобы Адамса, весь процесс осмотра и данные этому «пациенту» рекомендации полностью совпадают с тем, что я записал в его истории болезни, зато отчет самого Адамса о проделанной им в тот день «работе» грубо искажен: все важные подробности его визита, в том числе и мой твердый отказ выписать ему наркотические лекарства без предварительных диагностических тестов и токсикологического анализа мочи, а также собственное признание Адамса коллегам в провале его «благородной миссии», были им намеренно выпущены. К концу нашего аналитического сравнения лицо мистера Купера разгладилось и даже помолодело. Он тут же заявил, что на суде сам хочет допрашивать Адамса. Кстати, проведенным им впоследствии допросом мог бы, наверное, гордиться и знаменитый Плевако. Об этом допросе, так же как и многих других знаменательных эпизодах судебного процесса и событиях последних восьми лет, мы с женой решили подробно написать в нашей книге.
В. Вы планируете написать книгу?
О. Она уже почти написана. Мы с женой сочли просто необходимым рассказать о людях с хронической болью, о тех сложностях и препятствиях, с которыми сражаются и они сами, и лечащие их врачи и медсестры, насколько остро в нашей стране эти проблемы стоят и чем реально это грозит каждому, кого настигнет хроническая боль. Но эта книга, конечно, и о событиях - драматичных, трагичных и забавных, - которые нам с Женей, а также нашим друзьям и близким довелось испытать в течение этих восьми лет. И какими невероятными они ни покажутся читателю со стороны, в них нет ни йоты преувеличения. Сочинять или выдумывать просто не было необходимости, потому что жизнь оказалась невероятнее любой фантазии.
В. Звучит весьма интригующе. Ну а как проходил суд?
О. Это был воистину незабываемый жизненный опыт: с первого и до последнего дня суда нам трудно было поверить, что все это происходит наяву. Подавляющее большинство свидетелей, выставленных прокуратурой, за исключением одного обозлённого на жизнь и весь белый свет пациента, отзывались о своем опыте лечения в нашем центре самым положительным образом. Все они признавали, что много лет страдали от разного рода мучительных болей и имели все основания для лечения, включая выписку им обезболивающих опиоидных препаратов. В то же время некоторые из них признались, что по крайней мере часть из своих лекарств они либо продавали, либо меняли на нечто, более соответствующее их вкусам, то есть совершали преступление. А еще они сознались в том, что делали все возможное, чтобы я и Лилия Плинер ни в коем случае об этом не узнали, так как были справедливо уверены, что мы немедленно прекратим выписывать им наркотические обезболивающие или даже отчислим их из нашей практики.
В. Но ведь все это было хорошо известно прокурорам?
О. Ну конечно, и в этом состоит горькая ирония: преступники дают свидетельские показания против жертв их обмана, а прокуроры им в этом всеми силами способствуют. При этом, как выяснилось, некоторые из нечестных пациентов совершали проступки и преступления несколько лет подряд. Поразительно то, что их криминальная деятельность прокурорам была хорошо и давно известна, но они никого из этих людей не арестовывали, так как перед ними стояла куда более важная и «благородная» задача: любыми средствами уличить в криминальной деятельности меня и Лилию Плинер.
В. Так чем же все-таки закончился судебный процесс и были ли у Вас на этот счет какие-либо предчувствия?
О. По натуре я оптимист, однако до начала суда предчувствия мои были весьма мрачные, ведь я понимал, что мы имеем дело с мощной системой государственного аппарата США. В процессе же самого суда наше настроение с каждым днем улучшалось, а к самому концу я и моя жена Женя, да и все наши друзья и родственники, ежедневно приходившие на судебные заседания и внимательно следившие за развитием событий, считали, что у нас есть реальный шанс выиграть процесс.
В. Что же именно давало Вам основания для подобных надежд?
О. Дело в том, что с самого начала процесса нам всем стало очевидно, что это дело высосано из пальца. А в процессе самого судебного разбирательства, когда свидетели прокуратуры один за другим подтверждали нашу с Лилией невиновность, (уже не говоря о свидетелях защиты), это убеждение в благоприятном исходе росло и крепло. В процессе судебного разбирательства, наблюдая и анализируя реакцию присяжных заседателей, мы решили, что им удавалось понять истинную суть происходящего, и надеялись, что буквально через час или два после заключительных речей они вынесут оправдательный приговор.
В. Можете немного рассказать о составе присяжных заседателей?
О. Шесть мужчин и шесть женщин, люди молодого и среднего возраста, почти все с высшим образованием. На это, кстати, и был расчет наших адвокатов - получить в состав присяжных как можно больше людей образованных, способных независимо мыслить и вникнуть в тонкости обсуждаемых проблем.
В. И их расчет оправдался?
О. Нет, оказалось, что мы заблуждались. Очевидно, несколько присяжных с самого начала твердо решили, что раз правительство нас судит, значит, мы виноваты. И для этих людей, вероятно, свидетельские показания и факты, представленные на суде, просто не имели никакого значения. А, может быть, у них были другие, личные причины или предрассудки, из-за которых они, несмотря ни на какие доказательства, сразу же сочли нас виновными. Эти несколько присяжных, видно, вынесли нам приговор еще до начала суда. К тому же, как бы «случайно», ровно за три дня до начала судебного процесса губернатор нашего штата начал широкую кампанию по борьбе с передозировкой и смертностью от наркотических препаратов, и эта тема каждое утро горячо обсуждалась по радио в течение почти всего судебного процесса. Так что любой присяжный заседатель, слушавший радио в автомобиле по дороге в суд и обратно, с большой вероятностью выслушивал мнения людей, или некомпетентных, или мало заинтересованных в объективном освещении этой темы и, не исключено, поддавался их влиянию.
В. Чем же закончилось их обсуждение приговора?
О. Как нам стало известно из направленного судье письма одной из присяжных, после восьми дней пылких дебатов большинство присяжных заседателей пришли к выводу, что им уже давно надоело заседать, что лето проходит и пора бы расходиться по домам. Это и не удивительно, ведь судебный процесс продолжался почти два месяца. И вот, на восьмой день обсуждения одна из присяжных написала судье письмо с просьбой освободить ее от обязанностей присяжной, так как остальные одиннадцать человек отказываются выслушивать ее аргументы, без уважения относятся к ее мнению и в самые горячие минуты обсуждения срывают на ней зло, не говоря уже о том, некоторые из них ведут себя не так, как положено присяжным.
В. И как отреагировала на ее письмо судья?
О. Судья отказала ей в просьбе и потребовала, чтобы присяжные, в конце концов, постарались прийти к единодушному решению. Ведь в американском федеральном суде присяжных только единодушное решение всех двенадцати заседателей ведет в приговору. Но два часа спустя все они вернулись в зал суда и объявили, что к единому решению им прийти не удалось. Как выяснилось позднее, почти всех, кто сначала голосовал за нашу невиновность, уговорили голосовать «виновны», и только эта молодая женщина, написавшая письмо о неэтичном поведении некоторых присяжных, несмотря на оказанное на нее давление, проголосовала так, как ей подсказывала совесть.
В. А каково было решение судьи?
О. Так как присяжные заявили, что им договориться не удалось, судья не вынесла никакого решения. В криминальном суде эта ситуация довольно редкая.
В. А что обычно происходит в подобных случаях?
О. В подавляющем большинстве подобных случаев подсудимых отпускают на свободу и оставляют в покое. Однако последнее слово в подобных ситуациях остаётся за главным прокурором.
В. И каково же было решение этого прокурора?
О. Главный федеральный прокурор нашего штата, Кармен Ортис, через полчаса после окончания процесса заявила прессе, что прокуратура этого дела так не оставит и требует нового судебного процесса.