Рецензия
Недавно совершил маленький подвиг - прочел книгу Освальда Шпенглера «Закат Европы». Учитывая объем книги и удушающую монотонность повествования, я вправе воспеть мой героический поступок, не будучи обвиненным в тщеславии, тем боле, что основной посыл моей песни будет направлен не на восхваление моих когнитивных способностей, а на предостережение идущим по моим стопам безумцам.
Мне думается, что уже в школе я знал о существовании этого трактата, как знал и о многих других артефактах, которые преломляясь в сознании обывателей, вплетаются в основной культурный фон и уже не требуют обращения к своим первоисточникам. Библия, Коран, клятва Гиппократа и «Капитал» Маркса, величественно текут по рекам истории, на правах неизменных атрибутов этого мира. Чтобы поверить в данные вычитанные из учебника по астрономии, человеку незачем строить ракету или проводить сложные математические расчеты, он верит, что цвет его глаз прописан в триллионах белковых молекул рассредоточенных по его телу, а в своих разговорах, он спокойно может ссылаться на работу немецкого философа, как продолжателя славной традиции древнегреческих пессимистов и последователя Джорджа Беркли, не прочитав при этом не строчки из этой обширной работы. Туда же можно отнести и отстаивание позиции архаичного мифотворчества без полноценного чтения Библии и всех Евангелий.
Так же и я, вскормленный Бертраном Расселом и Полом Стерном, Джованни Реале и Дарио Антисери, не видел смысла не верить тому, что они пишут. Моя незначительность позволяет мне пребывать в любом заблуждении, а потому какое мне дело до того загибается Европа или нет. И я бы в жизни не притронулся к книге, если бы не поганая депрессия, вынудившая меня, человека не пьющего и не гуляющего, заглушить бессмысленность существования, чтением толстенного фолианта.
Начну с название книги. Оно вводит в заблуждение. О закате европейской цивилизации автор пишет как о неизбежном конце любого из нас. Что нас всех ждет? Старость и смерть. Что можно об этом сказать? Ничего. Вот и Шпенглер, после подробного описания детства, юности и зрелости европейского мира говорит о том, что аналогия с организмом будет продолжена и в дальнейшем. Но книга не описывает генезис отдельно взятой цивилизации, она пытается объяснить причины подобного положения вещей, а потому ей больше пошло бы название в духе онтологии.
Как автор, Шпенглер на редкость многословен, дотошен и мутен. Он пишет о цветах вызывающих у него ужас от того, что они не видят своей красоты, он рассуждает о природе мышления, возникшего вследствие эмансипации понимания от ощущения, говорит о казуальности и вере. Перед нами немецкий Гришковец, утяжеленный философией, историей и метафизикой, не игнорирующий пространство художественных образов, но делающий упор на рациональных обоснованиях. И хотя он очень старается, и подобно заботливому учителю по несколько раз повторяет одно то же, его работа отнюдь не представляет собой ровную кирпичную кладку, внушающую незыблемость и безупречность, ибо изначально строиться на целом ряде весьма специфических аксиом. Метафизические формы, абсолютизация частностей и думается, не без некоторых колебаний, спущенная с поводка эстетика, тоже не придает строению жесткости. Как итог, мы имеем удивительную конструкцию, не могущую стать прибежищем критичного ума, но допускающую тех жителей, которые готовы принять авторские постулаты.
Например один из них утверждает, что цивилизация не является продуктом коллективного творчества определенных народов, а есть нечто не схватываемое сознанием, но проявляемое через поступки людей. Цивилизация не привязана к народу, языку или территории и является проявлением космического воздействия. В качестве примера автор приводит расы, которые меняют на протяжении своего существования место своего обитания, язык и религию, но при этом сохраняют пробудивший их к жизни импульс. Ничего не напоминает? Правильно, Лев Николаевич, не на пустом месте создавал свою теорию этногенеза. Впрочем, сейчас не о нем.
Шпенглер заявляет о невозможности переноса цивилизации на иную, в прямом смысле этого слова почву. И тут он расходится с Беркли. Последний утверждал, что европейские колонизаторы в состоянии воссоздать свою цивилизацию просто переехав на другое место, Шпенглер же, утверждает обратное: «Немцы и англичане, уехавшие в Америку принадлежат теперь к новой расе». Сразу возникает мысли, уж не пал ли под обаянием немецкого философа американский фантаст Рей Бредбери написавший «Были они смуглые и золотоглазые»?
Впрочем если подумать, то Шпенглер прав. Но эта правота проявляет себя не сразу и лишь в условиях низкой миграции и полного отсутствия коммуникации между народами. Возьмем европейское население России и загоним его в резервацию на равнинах Монголии. Через пару лет… да ладно, через пару сотен тысяч лет, когда оковы тяжкие спадут и запертые россияне выйдут на волю, мы увидим коренастых, кривоногих, широкоскулых и узкоглазых соотечественников. Но это изменение морфологии под давлением среды, которое нивелируется достижениями науки и техники. Шпенглер этого не замечает. Он говорит о более глубоких, метафизических изменениях, которые проявляются уже во втором - третьем поколении переселенцев. Человечество, по мнению философа едино лишь на биологическом уровне, но содержимое черепов вносит куда больше различий, чем цвет кожи или разрез глаз. Конфликт между цивилизациями возникает не потому что в мировом пространстве сталкиваются разные культуры, которые в принципе можно понять и частично усвоить, но потому, что сталкиваются разные существа. Как тут не вспомнить одного из основоположников расисткой идеологии графа де Гобино, который не понимал, на каком основании конфликт европейцев с коренными жителями Африки называют войной. Ведь мы же не называем войной убийство коров или охоту на кабанов?
«Ощущение глубокой инаковости» - пишет Шпенглер - «выступает с обеих сторон с тем большей отчетливостью, чем больше в данном индивидууме расы. Лишь недостаток расы у людей духовности -философов, доктринеров, утопистов - приводит к тому, что они не понимают этой бездонно глубокой, метафизической ненависти, в которой различный такт двух потоков существования дает о себе знать как невыносимый диссонанс, ненависти, которая может стать трагической для обеих сторон»
Становится понятным, почему в отличии от националистов я не впадаю в панику при виде дворника таджика. А еще мне видится дивная картина как группа киргизских гастарбайтеров идет в колонне Русского марша. Запросто.
Едем дальше. И тут я перехожу к самому главному. Освальд Арнольд Готтфрид Шпенглер, был очарован Русским миром. Он написал о нас много всего забавного. Например то, что русские не видят звезд или что большевики не будь они так духовно узки, узнали бы в Достоевском своего настоящего врага. Личность и творчество Достоевский пленили Шпенглера. Он называет его «почти святым», в то время как Толстой довольствуется эпитетом «обычного революционера».
И если все вышеописанное есть малая часть из обширного и весьма спорного рассуждения автора, то следующие мысли заставили меня откровенно задуматься, а не был ли Шпенглер пророком?
«Всякое Просвещение переходит от безудержного рассудочного оптимизма, неизменно связанного с типом обитателя большого города, к безусловному скепсису. Суверенное бодрствование, отгороженное стенами и делами рук человеческих от живой природы вокруг и от земли у себя под ногами, не признает ничего помимо себя. Оно практикует критику на своем умозрительном мире, абстрагированном от повседневной чувственной жизни, причем до тех пор, пока не найдет самое окончательное и утонченное, форму форм - себя самого, т. е ничто. Тем самым оказываются исчерпанными возможности физики как критического миропонимания, и голод по метафизике снова заявляет о себе. Однако то, что исходит от второй религиозности, - это не религиозное времяпровождение образованных и перекормленных литературой кругов и вообще даже не дух, но совершенно неприметная и возникающая сама собой наивная вера масс в некое мифическое устройство действительности, вера, для которой все доказательства начинают представляться игрой в слова, чем-то скудным и тоскливым, и в то же самое время - наивная потребность сердца покорно ответить мифу каким-то культом. Формы этой веры и этого культа невозможно ни предугадать, ни произвольно выбрать».
«Бросив взгляд в любую книгу по истории религии, мы узнаем, что «христианство» пережило две эпохи великого идейного движения: в 0 - 500 гг. на Востоке и в 1000 - 1500 гг. - на Западе. Третья, им «одновременная», наступит в первой половине следующего тысячелетия в русском мире».
Так может и правда, все то православное безумие, которые мы сейчас наблюдаем есть зарево того великого религиозного возрождения которое будет переживаться нашими потомками?
Вряд ли. Шпенглер обвиняет своих коллег в гелертерстве (оторванной от жизни и практической деятельности учёности), но при этом сам игнорирует глобальные перемены происходящие в мире благодаря технике. В мире будущего не будет никаких цивилизаций. Цивилизация требует обособленности, независимости, идейной самобытности. В мире же где любой человек в любую минуту может связаться с любым человеком на планете, мы можем говорить лишь о цивилизации вообще, т.е. о системе планетарного масштаба. И как бы мы не хотели сохранить разнообразие культур, все эти костюмы, пляски, языки, мы неизбежно придем к унификации всего человеческого пространства. Да, религия останется, но это будет настолько далекая и непохожая на нынешнюю метафизику культура, что говорить о ренессансе древнего мифа просто не приходится.
Итог:
Если вам нечем себя занять и тэдиум витэ не пустой для вас звук, восемьсот страниц высококалорийного спама, в состоянии продлить вашу жизнь еще на две недели. Лично меня, этот трактат очень утомил, и теперь мне хочется чего-то большого, чистого и светлого. Пойду в кино.
Мне думается, что уже в школе я знал о существовании этого трактата, как знал и о многих других артефактах, которые преломляясь в сознании обывателей, вплетаются в основной культурный фон и уже не требуют обращения к своим первоисточникам. Библия, Коран, клятва Гиппократа и «Капитал» Маркса, величественно текут по рекам истории, на правах неизменных атрибутов этого мира. Чтобы поверить в данные вычитанные из учебника по астрономии, человеку незачем строить ракету или проводить сложные математические расчеты, он верит, что цвет его глаз прописан в триллионах белковых молекул рассредоточенных по его телу, а в своих разговорах, он спокойно может ссылаться на работу немецкого философа, как продолжателя славной традиции древнегреческих пессимистов и последователя Джорджа Беркли, не прочитав при этом не строчки из этой обширной работы. Туда же можно отнести и отстаивание позиции архаичного мифотворчества без полноценного чтения Библии и всех Евангелий.
Так же и я, вскормленный Бертраном Расселом и Полом Стерном, Джованни Реале и Дарио Антисери, не видел смысла не верить тому, что они пишут. Моя незначительность позволяет мне пребывать в любом заблуждении, а потому какое мне дело до того загибается Европа или нет. И я бы в жизни не притронулся к книге, если бы не поганая депрессия, вынудившая меня, человека не пьющего и не гуляющего, заглушить бессмысленность существования, чтением толстенного фолианта.
Начну с название книги. Оно вводит в заблуждение. О закате европейской цивилизации автор пишет как о неизбежном конце любого из нас. Что нас всех ждет? Старость и смерть. Что можно об этом сказать? Ничего. Вот и Шпенглер, после подробного описания детства, юности и зрелости европейского мира говорит о том, что аналогия с организмом будет продолжена и в дальнейшем. Но книга не описывает генезис отдельно взятой цивилизации, она пытается объяснить причины подобного положения вещей, а потому ей больше пошло бы название в духе онтологии.
Как автор, Шпенглер на редкость многословен, дотошен и мутен. Он пишет о цветах вызывающих у него ужас от того, что они не видят своей красоты, он рассуждает о природе мышления, возникшего вследствие эмансипации понимания от ощущения, говорит о казуальности и вере. Перед нами немецкий Гришковец, утяжеленный философией, историей и метафизикой, не игнорирующий пространство художественных образов, но делающий упор на рациональных обоснованиях. И хотя он очень старается, и подобно заботливому учителю по несколько раз повторяет одно то же, его работа отнюдь не представляет собой ровную кирпичную кладку, внушающую незыблемость и безупречность, ибо изначально строиться на целом ряде весьма специфических аксиом. Метафизические формы, абсолютизация частностей и думается, не без некоторых колебаний, спущенная с поводка эстетика, тоже не придает строению жесткости. Как итог, мы имеем удивительную конструкцию, не могущую стать прибежищем критичного ума, но допускающую тех жителей, которые готовы принять авторские постулаты.
Например один из них утверждает, что цивилизация не является продуктом коллективного творчества определенных народов, а есть нечто не схватываемое сознанием, но проявляемое через поступки людей. Цивилизация не привязана к народу, языку или территории и является проявлением космического воздействия. В качестве примера автор приводит расы, которые меняют на протяжении своего существования место своего обитания, язык и религию, но при этом сохраняют пробудивший их к жизни импульс. Ничего не напоминает? Правильно, Лев Николаевич, не на пустом месте создавал свою теорию этногенеза. Впрочем, сейчас не о нем.
Шпенглер заявляет о невозможности переноса цивилизации на иную, в прямом смысле этого слова почву. И тут он расходится с Беркли. Последний утверждал, что европейские колонизаторы в состоянии воссоздать свою цивилизацию просто переехав на другое место, Шпенглер же, утверждает обратное: «Немцы и англичане, уехавшие в Америку принадлежат теперь к новой расе». Сразу возникает мысли, уж не пал ли под обаянием немецкого философа американский фантаст Рей Бредбери написавший «Были они смуглые и золотоглазые»?
Впрочем если подумать, то Шпенглер прав. Но эта правота проявляет себя не сразу и лишь в условиях низкой миграции и полного отсутствия коммуникации между народами. Возьмем европейское население России и загоним его в резервацию на равнинах Монголии. Через пару лет… да ладно, через пару сотен тысяч лет, когда оковы тяжкие спадут и запертые россияне выйдут на волю, мы увидим коренастых, кривоногих, широкоскулых и узкоглазых соотечественников. Но это изменение морфологии под давлением среды, которое нивелируется достижениями науки и техники. Шпенглер этого не замечает. Он говорит о более глубоких, метафизических изменениях, которые проявляются уже во втором - третьем поколении переселенцев. Человечество, по мнению философа едино лишь на биологическом уровне, но содержимое черепов вносит куда больше различий, чем цвет кожи или разрез глаз. Конфликт между цивилизациями возникает не потому что в мировом пространстве сталкиваются разные культуры, которые в принципе можно понять и частично усвоить, но потому, что сталкиваются разные существа. Как тут не вспомнить одного из основоположников расисткой идеологии графа де Гобино, который не понимал, на каком основании конфликт европейцев с коренными жителями Африки называют войной. Ведь мы же не называем войной убийство коров или охоту на кабанов?
«Ощущение глубокой инаковости» - пишет Шпенглер - «выступает с обеих сторон с тем большей отчетливостью, чем больше в данном индивидууме расы. Лишь недостаток расы у людей духовности -философов, доктринеров, утопистов - приводит к тому, что они не понимают этой бездонно глубокой, метафизической ненависти, в которой различный такт двух потоков существования дает о себе знать как невыносимый диссонанс, ненависти, которая может стать трагической для обеих сторон»
Становится понятным, почему в отличии от националистов я не впадаю в панику при виде дворника таджика. А еще мне видится дивная картина как группа киргизских гастарбайтеров идет в колонне Русского марша. Запросто.
Едем дальше. И тут я перехожу к самому главному. Освальд Арнольд Готтфрид Шпенглер, был очарован Русским миром. Он написал о нас много всего забавного. Например то, что русские не видят звезд или что большевики не будь они так духовно узки, узнали бы в Достоевском своего настоящего врага. Личность и творчество Достоевский пленили Шпенглера. Он называет его «почти святым», в то время как Толстой довольствуется эпитетом «обычного революционера».
И если все вышеописанное есть малая часть из обширного и весьма спорного рассуждения автора, то следующие мысли заставили меня откровенно задуматься, а не был ли Шпенглер пророком?
«Всякое Просвещение переходит от безудержного рассудочного оптимизма, неизменно связанного с типом обитателя большого города, к безусловному скепсису. Суверенное бодрствование, отгороженное стенами и делами рук человеческих от живой природы вокруг и от земли у себя под ногами, не признает ничего помимо себя. Оно практикует критику на своем умозрительном мире, абстрагированном от повседневной чувственной жизни, причем до тех пор, пока не найдет самое окончательное и утонченное, форму форм - себя самого, т. е ничто. Тем самым оказываются исчерпанными возможности физики как критического миропонимания, и голод по метафизике снова заявляет о себе. Однако то, что исходит от второй религиозности, - это не религиозное времяпровождение образованных и перекормленных литературой кругов и вообще даже не дух, но совершенно неприметная и возникающая сама собой наивная вера масс в некое мифическое устройство действительности, вера, для которой все доказательства начинают представляться игрой в слова, чем-то скудным и тоскливым, и в то же самое время - наивная потребность сердца покорно ответить мифу каким-то культом. Формы этой веры и этого культа невозможно ни предугадать, ни произвольно выбрать».
«Бросив взгляд в любую книгу по истории религии, мы узнаем, что «христианство» пережило две эпохи великого идейного движения: в 0 - 500 гг. на Востоке и в 1000 - 1500 гг. - на Западе. Третья, им «одновременная», наступит в первой половине следующего тысячелетия в русском мире».
Так может и правда, все то православное безумие, которые мы сейчас наблюдаем есть зарево того великого религиозного возрождения которое будет переживаться нашими потомками?
Вряд ли. Шпенглер обвиняет своих коллег в гелертерстве (оторванной от жизни и практической деятельности учёности), но при этом сам игнорирует глобальные перемены происходящие в мире благодаря технике. В мире будущего не будет никаких цивилизаций. Цивилизация требует обособленности, независимости, идейной самобытности. В мире же где любой человек в любую минуту может связаться с любым человеком на планете, мы можем говорить лишь о цивилизации вообще, т.е. о системе планетарного масштаба. И как бы мы не хотели сохранить разнообразие культур, все эти костюмы, пляски, языки, мы неизбежно придем к унификации всего человеческого пространства. Да, религия останется, но это будет настолько далекая и непохожая на нынешнюю метафизику культура, что говорить о ренессансе древнего мифа просто не приходится.
Итог:
Если вам нечем себя занять и тэдиум витэ не пустой для вас звук, восемьсот страниц высококалорийного спама, в состоянии продлить вашу жизнь еще на две недели. Лично меня, этот трактат очень утомил, и теперь мне хочется чего-то большого, чистого и светлого. Пойду в кино.