Россия и международное право в 2016 году
1. В ВТО по спорам против России третейскими группами вынесены первые два решения не в нашу пользу (дело DS475 Russian Federation - Measures on the Importation of Live Pigs, Pork and Other Pig Products и спор DS485 Russia - Tariff Treatment of Certain Agricultural and Manufacturing Products). Получен первый опыт, впереди еще стадия апелляционного обжалования, но особый интерес представляет второй спор, в рамках которого ЕС обжаловал не действия России, а меры, принятые ЕЭК, которая является институтом Евразийского Экономического Союза. Жалобу против ЕАЭС в ВТО подать нельзя, так как наш Евразийский Союз, в отличие от ЕС, не является членом ВТО, поэтому ЕС пытался вменить вменить Россию ответственность да действия ЕЭК. этого органа. ЕС ссылался на Доклад Рабочей группы, который является приложением к Протоколу о вступлении России в ВТО. В этом докладе есть необязательные пункты, в одном из которых Россия заявила, что меры, принимаемые в Таможенном Союзе (ныне в ЕАЭС) будут приведены в соответствие с обязательствами России в рамках ВТО. Не получив никаких комментариев, объяснений или возражений со стороны России (из текста решения видно, что третейская группа не стала скрывать своего удивления таким подходом - п.п. 7.43-7.44) . Что это может означать для ЕАЭС, если такой подход группы будет поддержан Апелляционным Органом? Страны-не члены ЕАЭС получат уже практическую возможность обжаловать любую меру, принятую на уровне Союза, обращаясь с жалобой в ОРС ВТО на государство-член Союза. Это создает реальную угрозу исключительной юрисдикции Суда ЕАЭС. Помимо этого, с учетом различных обязательств, которые уже зафиксированы в Протоколах о присоединении к ВТО Росси и Казахстана (или будут изложены в Протоколе о присоединении Белоруссии), мы получаем возможность для других стран через ОРС ВТО вполне легально дезинтегрировать планируемый общий рынок ЕАЭС на национальные рынки.
2. В области международного уголовного правосудия самой главной новостью года стал начавшийся исход стран (пока африканских) из Римского Статута Международного Уголовного Суда. Первой это сделала ЮАР, указав в качестве причины «невозможность примирить свои обязательства перед обществом по мирному разрешению внутреннего конфликта с обязательствами по Римскому Статуту в трактовке МУС (которые предполагают в первую очередь уголовное наказание виновных). За ЮАР уже последовали Бурунди и Гамбия. На очереди Кения. Следующий год покажет, не вызовет ли это своего рода эффект домино, нанеся еще один серьёзный репутационный удар по международному уголовному правосудию.
3. ЕСПЧ привлек к себе внимание Постановлением Большой Палаты по делу по делу Al-Dulimi and Montana Managment Inc. v. Switzerland. При рассмотрении дела на первой инстанции палата ЕСПЧ в своем решении пришла в 2013 г к сенсационному выводу о том, что суды стран-участниц Европейской Конвенции не только вправе, но и обязаны проверять национальные меры, принятые во исполнение резолюций Совета Безопасности ООН о включении физических лиц в санкционные списки Совбеза. Вынося такое в 2013 году такое решение, Палата указывала на крайнюю неординарность обстоятельств дела. Заявитель во времена правления Саддама Хусейна отвечал за финансы иракской секретной службы и попал под санкции Совета Безопасности еще в 1990 г., когда его счета в Швейцарии были заморожены на основании резолюций, принятой после вторжения Ирака в Кувейт. Затем в мае 2003 г. Совет Безопасности принял резолюцию, обязывающую все государства - члены ООН перевести денежные средства с замороженных счетов высших чиновников режима Саддама Хусейна на счет специально созданного фонда развития Ирака. То есть речь уже шла о конфискации денежных средств. Заявитель обратился в суды Швейцарии, которые во всех инстанциях отказывали ему в рассмотрении дела по существу, ссылаясь на обязательства Швейцарии по Уставу ООН и на ст. 103 Устава ООН. Палата аргументировала это тем, что на уровне ООН и Совета Безопасности отсутствует судебная защита частных лиц, эквивалентная той, которая есть в ЕСПЧ и проигнорировала ст. 103 Устава ООН, которая говорит о верховенстве обязательств по Уставу ООН перед обязательствами пол другим международным договорам.
К большому сожалению многих (включая и меня) Большая Палата в 2016 г. незначительным большинством (9 на 8) отказалась поддержать такой подход, Хот я и признала нарушения ст. 6 Конвенции со стороны Швейцарии, Большая Палата не стала ставить Конвенцию выше Устава ООН, указав, что резолюции Совета Безопасности должны толковаться национальными как не имеющие своей целью нарушить права человека, а национальные суды имеют право ограниченного контроля национальных мер, принятых во исполнение этих резолюций в силу того, что сами резолюции прямо не исключают принципиальную возможность такого контроля.
4. В этом обзоре следует упомянуть и Суд ЕАЭС, который пока незаслуженно остается вне поля зрения многих комментаторов. Суд ЕАЭС не надо сравнивать ни с ЕСПЧ, ни с Судом ЕС. Это непродуктивно хотя бы в силу того, что Суд Союза - это очень молодой суд, только нарабатывающий авторитет и искренне стремящийся найти свое место и свою роль в евразийской интеграции. Заканчивая свой второй год, Суд сумел показать, что может многое. Суд отказался от активно предлагаемой ему роли защитника интересов предпринимателей, совершенно справедливо посчитав, что задачи, возложенные на него создавшими суд государствами, все же значительно шире. Суд ушел от конфронтационной риторики, а адрес ЕЭК, перестав в ней видеть исключительно процессуальную сторону в рассматриваемых судом спорах, и видя теперь в ЕЭК своего сторонника в продвижении евразийской интеграции. Кроме того, Суд в 2016 г успешно решил для себя проблему прецедентной силы решений его предшественника - Суда ЕврАзЭС. В Договоре о прекращении деятельности ЕврАзЭС было использована туманная формулировка - ««для обеспечения единства и стабильности правового регулирования в ЕАЭС … решения Суда ЕврАзЭС продолжают действовать в прежнем статусе». Неизбежно встал вопрос об их обязательности для Суда, АЭС, который при рассмотрении аналогичных вопросов вполне мог прийти к другим выводам. Надо отметить, что, судя по всему, Суд ЕАЭС больше склонен лишь принимать во внимание правовые позиции Суда ЕврАзЭС и молчаливо исходит из готовности в случае необходимости их пересмотреть. По крайней мере именно так поступил Суд ЕАЭС в своём самом первом решении по делу ИП Тарасик, не согласившись с выводами, сделанных Судом ЕврАзЭС в решении по делу ООО «Вичюнай-Русь» (см. мой пост). Еще один шаг в сторону отходя от позиции Суда ЕврАзЭС был сделан Судом Союза в недавнем Постановлении Суда от 12 декабря 2016 года по заявлению общества с ограниченной ответственностью ТП «Руста-Брокер» об оспаривании бездействия Евразийской экономической комиссии. Суд ЕАЭС указал, что ««по результатам досудебной процедуры очевидно отсутствие нарушения Комиссией прав истца по рассмотрению его запроса. При подаче заявления в Суд истец не представил дополнительных документов, свидетельствующих о таких нарушениях».
В следующем году Суд ЕАЭС ожидает очень серьёзное испытание в виде рассмотрения заявления компании «АрселорМиттал» (Украина), которая решила оспорить решение Коллегии ЕЭК, указав, что оно, помимо прочего, противоречит «праву ВТО». Вопрос о соотношении права ЕАЭС и права ВТО перешёл из теоретических в разряд практических.
5. В уходящем году Конституционный Суд России продолжал оставаться одним из основных ньюсмейкеров в сфере международного правосудия. В апреле 2016 г было вынесено Постановление о невозможности исполнения Российской Федерацией решения ЕСПЧ по делу Анчугова и Гладкова (см. мой пост). В декабре в КС РФ прошли слушания по ожидаемому запросу Минюста России о возможности исполнения дополнительного Постановления ЕСПЧ по делу ОАО "НК "ЮКОС" о выплате всем бывшим акционерам компании ЮКОС компенсации в размере €1,866 млрд. Это дало основание для появления комментариев о том, что Россия весь 2016 год нарушала нормы международного права. Это не так, а сама ситуация все же сложнее и требует отнюдь не легалисткого подхода.
Надо для начала отметить, что исполнение отнюдь не всегда является самым очевидным исходом судебного решения, а сам процесс исполнения решений международных судов нельзя рассматривать как простую бинарную модель, предполагающую либо неисполнение, либо его полное отсутствие. Я исхожу из того, что деятельность любого международного суда (и ЕСПЧ здесь не исключение) есть непрекращающееся взаимодействие и диалог этого суда с создавшими его государствами. Это взаимодействие происходит, с одной стороны, в виде решений, которые выносит суд, а с другой стороны, в виде ответной реакции государств на эти решения. И эта ответная реакция может принимать различные формы, в том числе и в виде неисполнения решения.
Особенность исполнения решений ЕСПЧ состоит в том, что эти решения носят декларативный характер, то есть в них лишь устанавливается сам факт нарушения государством своих обязательств по Конвенции, но не предписывается никаких конкретных мер, кроме выплаты (и то не всегда) относительно скромной (несколько тысяч евро) компенсации заявителю. Надо отметить, что непонимание этой особенности решений ЕСПЧ лишь усиливается тем печальным фактом (ускользающим от многих комментаторов), что использованный в официальном русском тексте Конвенции термин «справедливая компенсация» все же расходится по смыслу с более широким термином “just satisfaction”, использованным в английском тексте. В решениях ЕСПЧ just satisfaction может быть и виде самого признания факта нарушения государством своих обязательств по Конвенции. И в любом случае «справедливая компенсация в понимании ЕСПЧ это на аналог компенсации ущерба в национальном праве. Красноречивым примером в этом отношении является противостояние ЕСПЧ и Великобритании по поводу избирательных прав заключенных. Не увенчалась успехом попытка, предпринятая ЕСПЧ в 2010 г. переломить ситуацию в свою пользу, когда он в своем решении по делу Greens and M.T. ультимативно потребовал от Великобритании в 6-месячный срок внести соответствующие изменения в избирательное законодательство. Вынесенное в 2015 г. комитетом из трех судей ЕСПЧ решение по объединённым жалобам сразу 1015 британских заключенных (McHugh And Others v The United Kingdom , в котором судьи установили факт нарушения Конвенции и не стали присуждать какою-либо компенсацию заявителям, уклонившись тем самым от новых даже минимальных финансовых санкций в адрес Великобритании, стало красноречивым признанием со стороны Суда тупиковости ситуации.
Именно поэтому решение по делу ЮКОС на столь огромную сумму настолько выбивается из устоявшейся практики ЕСПЧ, что безусловно требовало ответных корректирующих действий со стороны государства. Прошу считать этот пассаж за предновогодний amicus curiae для нашего КС РФ.
2. В области международного уголовного правосудия самой главной новостью года стал начавшийся исход стран (пока африканских) из Римского Статута Международного Уголовного Суда. Первой это сделала ЮАР, указав в качестве причины «невозможность примирить свои обязательства перед обществом по мирному разрешению внутреннего конфликта с обязательствами по Римскому Статуту в трактовке МУС (которые предполагают в первую очередь уголовное наказание виновных). За ЮАР уже последовали Бурунди и Гамбия. На очереди Кения. Следующий год покажет, не вызовет ли это своего рода эффект домино, нанеся еще один серьёзный репутационный удар по международному уголовному правосудию.
3. ЕСПЧ привлек к себе внимание Постановлением Большой Палаты по делу по делу Al-Dulimi and Montana Managment Inc. v. Switzerland. При рассмотрении дела на первой инстанции палата ЕСПЧ в своем решении пришла в 2013 г к сенсационному выводу о том, что суды стран-участниц Европейской Конвенции не только вправе, но и обязаны проверять национальные меры, принятые во исполнение резолюций Совета Безопасности ООН о включении физических лиц в санкционные списки Совбеза. Вынося такое в 2013 году такое решение, Палата указывала на крайнюю неординарность обстоятельств дела. Заявитель во времена правления Саддама Хусейна отвечал за финансы иракской секретной службы и попал под санкции Совета Безопасности еще в 1990 г., когда его счета в Швейцарии были заморожены на основании резолюций, принятой после вторжения Ирака в Кувейт. Затем в мае 2003 г. Совет Безопасности принял резолюцию, обязывающую все государства - члены ООН перевести денежные средства с замороженных счетов высших чиновников режима Саддама Хусейна на счет специально созданного фонда развития Ирака. То есть речь уже шла о конфискации денежных средств. Заявитель обратился в суды Швейцарии, которые во всех инстанциях отказывали ему в рассмотрении дела по существу, ссылаясь на обязательства Швейцарии по Уставу ООН и на ст. 103 Устава ООН. Палата аргументировала это тем, что на уровне ООН и Совета Безопасности отсутствует судебная защита частных лиц, эквивалентная той, которая есть в ЕСПЧ и проигнорировала ст. 103 Устава ООН, которая говорит о верховенстве обязательств по Уставу ООН перед обязательствами пол другим международным договорам.
К большому сожалению многих (включая и меня) Большая Палата в 2016 г. незначительным большинством (9 на 8) отказалась поддержать такой подход, Хот я и признала нарушения ст. 6 Конвенции со стороны Швейцарии, Большая Палата не стала ставить Конвенцию выше Устава ООН, указав, что резолюции Совета Безопасности должны толковаться национальными как не имеющие своей целью нарушить права человека, а национальные суды имеют право ограниченного контроля национальных мер, принятых во исполнение этих резолюций в силу того, что сами резолюции прямо не исключают принципиальную возможность такого контроля.
4. В этом обзоре следует упомянуть и Суд ЕАЭС, который пока незаслуженно остается вне поля зрения многих комментаторов. Суд ЕАЭС не надо сравнивать ни с ЕСПЧ, ни с Судом ЕС. Это непродуктивно хотя бы в силу того, что Суд Союза - это очень молодой суд, только нарабатывающий авторитет и искренне стремящийся найти свое место и свою роль в евразийской интеграции. Заканчивая свой второй год, Суд сумел показать, что может многое. Суд отказался от активно предлагаемой ему роли защитника интересов предпринимателей, совершенно справедливо посчитав, что задачи, возложенные на него создавшими суд государствами, все же значительно шире. Суд ушел от конфронтационной риторики, а адрес ЕЭК, перестав в ней видеть исключительно процессуальную сторону в рассматриваемых судом спорах, и видя теперь в ЕЭК своего сторонника в продвижении евразийской интеграции. Кроме того, Суд в 2016 г успешно решил для себя проблему прецедентной силы решений его предшественника - Суда ЕврАзЭС. В Договоре о прекращении деятельности ЕврАзЭС было использована туманная формулировка - ««для обеспечения единства и стабильности правового регулирования в ЕАЭС … решения Суда ЕврАзЭС продолжают действовать в прежнем статусе». Неизбежно встал вопрос об их обязательности для Суда, АЭС, который при рассмотрении аналогичных вопросов вполне мог прийти к другим выводам. Надо отметить, что, судя по всему, Суд ЕАЭС больше склонен лишь принимать во внимание правовые позиции Суда ЕврАзЭС и молчаливо исходит из готовности в случае необходимости их пересмотреть. По крайней мере именно так поступил Суд ЕАЭС в своём самом первом решении по делу ИП Тарасик, не согласившись с выводами, сделанных Судом ЕврАзЭС в решении по делу ООО «Вичюнай-Русь» (см. мой пост). Еще один шаг в сторону отходя от позиции Суда ЕврАзЭС был сделан Судом Союза в недавнем Постановлении Суда от 12 декабря 2016 года по заявлению общества с ограниченной ответственностью ТП «Руста-Брокер» об оспаривании бездействия Евразийской экономической комиссии. Суд ЕАЭС указал, что ««по результатам досудебной процедуры очевидно отсутствие нарушения Комиссией прав истца по рассмотрению его запроса. При подаче заявления в Суд истец не представил дополнительных документов, свидетельствующих о таких нарушениях».
В следующем году Суд ЕАЭС ожидает очень серьёзное испытание в виде рассмотрения заявления компании «АрселорМиттал» (Украина), которая решила оспорить решение Коллегии ЕЭК, указав, что оно, помимо прочего, противоречит «праву ВТО». Вопрос о соотношении права ЕАЭС и права ВТО перешёл из теоретических в разряд практических.
5. В уходящем году Конституционный Суд России продолжал оставаться одним из основных ньюсмейкеров в сфере международного правосудия. В апреле 2016 г было вынесено Постановление о невозможности исполнения Российской Федерацией решения ЕСПЧ по делу Анчугова и Гладкова (см. мой пост). В декабре в КС РФ прошли слушания по ожидаемому запросу Минюста России о возможности исполнения дополнительного Постановления ЕСПЧ по делу ОАО "НК "ЮКОС" о выплате всем бывшим акционерам компании ЮКОС компенсации в размере €1,866 млрд. Это дало основание для появления комментариев о том, что Россия весь 2016 год нарушала нормы международного права. Это не так, а сама ситуация все же сложнее и требует отнюдь не легалисткого подхода.
Надо для начала отметить, что исполнение отнюдь не всегда является самым очевидным исходом судебного решения, а сам процесс исполнения решений международных судов нельзя рассматривать как простую бинарную модель, предполагающую либо неисполнение, либо его полное отсутствие. Я исхожу из того, что деятельность любого международного суда (и ЕСПЧ здесь не исключение) есть непрекращающееся взаимодействие и диалог этого суда с создавшими его государствами. Это взаимодействие происходит, с одной стороны, в виде решений, которые выносит суд, а с другой стороны, в виде ответной реакции государств на эти решения. И эта ответная реакция может принимать различные формы, в том числе и в виде неисполнения решения.
Особенность исполнения решений ЕСПЧ состоит в том, что эти решения носят декларативный характер, то есть в них лишь устанавливается сам факт нарушения государством своих обязательств по Конвенции, но не предписывается никаких конкретных мер, кроме выплаты (и то не всегда) относительно скромной (несколько тысяч евро) компенсации заявителю. Надо отметить, что непонимание этой особенности решений ЕСПЧ лишь усиливается тем печальным фактом (ускользающим от многих комментаторов), что использованный в официальном русском тексте Конвенции термин «справедливая компенсация» все же расходится по смыслу с более широким термином “just satisfaction”, использованным в английском тексте. В решениях ЕСПЧ just satisfaction может быть и виде самого признания факта нарушения государством своих обязательств по Конвенции. И в любом случае «справедливая компенсация в понимании ЕСПЧ это на аналог компенсации ущерба в национальном праве. Красноречивым примером в этом отношении является противостояние ЕСПЧ и Великобритании по поводу избирательных прав заключенных. Не увенчалась успехом попытка, предпринятая ЕСПЧ в 2010 г. переломить ситуацию в свою пользу, когда он в своем решении по делу Greens and M.T. ультимативно потребовал от Великобритании в 6-месячный срок внести соответствующие изменения в избирательное законодательство. Вынесенное в 2015 г. комитетом из трех судей ЕСПЧ решение по объединённым жалобам сразу 1015 британских заключенных (McHugh And Others v The United Kingdom , в котором судьи установили факт нарушения Конвенции и не стали присуждать какою-либо компенсацию заявителям, уклонившись тем самым от новых даже минимальных финансовых санкций в адрес Великобритании, стало красноречивым признанием со стороны Суда тупиковости ситуации.
Именно поэтому решение по делу ЮКОС на столь огромную сумму настолько выбивается из устоявшейся практики ЕСПЧ, что безусловно требовало ответных корректирующих действий со стороны государства. Прошу считать этот пассаж за предновогодний amicus curiae для нашего КС РФ.