Золотой стандарт детективного жанра в эпоху постмодернизма. "Пещера идей" Карлоса Сомосы.
Месяц назад я почувствовал, с одной стороны, усталость от серьёзной литературы, а с другой, мне хотелось остановить свой взгляд на чём-нибудь более продолжительном, нежели пьесы, которые я привык в таком случае читать. Выбор мой пал на детективный жанр, однако, я знал, что искать и сформулировал свой поисковый запрос, как “интеллектуальный детектив”.
Испанский автор Хосе Карлос Сомоса подарил нам детектив в древнегреческих декорациях «Афинские убийства или Пещера Идей». И я сперва так и подумал, что это будет некой стилизацией, лёгкой игрой ума, фантазией. По ходу раскрытия характера главного героя - Разгадывателя Загадок Гераклеса, я стал склоняться в сторону ассоциаций с детективом Коломбо и знаменитыми, замечательными «6 загадками Дона Исидро Пароди».
Но чем дальше в лес, тем больше дров. Детективный роман начинал приобретать всё более странный окрас, всё более экзотический характер. Комментарии мнимого переводчика с древнегреческого становились всё более значимыми и пространными. Сперва он настойчиво комментировал эйдетические темы каждой главы, которые постепенно приобретали очертания 12 подвигов Геракла.
Когда его слишком заинтересовала судьба автора произведения, как оказалось, погибшего загадочной смертью от зубов хищников, как молодые юноши из того самого романа, он выяснил, что за ним кто-то следит. Потом, при переводе он случайно обнаруживает в тексте свой точный портрет, который туда кто-то успел вставить…
Постепенно «Пещера Идей» становилась всё более и более интересной для меня, как для искушённого любителя постмодернизма в литературе, однако и у меня в какой-то момент захватило дух от подобного намеренного размытия границ между писателем и читателем. Напомню вам, что одним из самых известных романов, где действо происходит в том числе и в комментариях, к основному телу произведения, является «Бледное пламя» Набокова. Помнится был также довольно известный роман, целиком состоящий из примечаний к основному тексту произведения, которое якобы утеряно. И именно читатель сам должен воссоздать его для себя в процессе чтения комментариев. Так и в этом романе Сомосы, часть действия начинает постепенно перемещаться в комментарии к переводимому детективу.
Затем неведомый злодей похищает переводчика и заточает его в темнице, чтобы контролировать процесс перевода и зачем-то разыгрывать перед ним некие сценки, которые должны ярче воссоздать, происходящее в романе.
В одном из наиболее странных моментов переводчик засыпает и просыпается в компании одного из главных героев переводимого романа - античного детектива Гераклеса, который пытается дать ему наставления, о том как выбраться из его темницы. И, на самом деле, это момент, от которого просто захватывает дух. Это такая закрученность и сложность структуры произведения, которая заслуживает аплодисментов самого взыскательного читателя. А чуждые эстетических ценностей постмодернизма могут просто продолжить чтение «Афинских убийств», как его перевели российские издатели, видимо, не вполне проникшиеся всей глубиной этого романа…
Я буду немного спойлерить, ибо сам отношусь к этому совершенно спокойно. Для меня вся суть не в неизвестности результата, а в процессе, которым он достигается. А для того, чтобы адекватно описать процесс, согласитесь, нужен сопоставимый автор и сопоставимые усилия…
Постепенно сам детектив вырождается во что-то, отсылающее нас к «Вакханкам» Евприпида. И для меня это, как ни странно, не первый роман на эту тему. Первым был великолепное творение Донны Тартт. Но в данном случае вся суть в том, что детектив был изначально неким сюжетом, скрытым от нас, и надевшим, по сути, маску. Я могу ошибаться, но едва ли не главным “эйдетическим образом” всего романа является эта самая древнегреческая маска для разыгрывания трагедий. Эти маску надевают в спектаклях, эти маски надевают дионисийские сектанты. В этой же маске ходит и обезображенная кухарка Гераклеса, и если бы Гераклес со стороны смотрел на это повествование он бы непременно догадался бы о том, что это должно послужить ему сигналом о принадлежности Понтики к этой таинственной секте. В подобной маске ходит и посадивший переводчика в плен таинственный тюремщик. Это не самый оригинальный момент всего произведения, но немного парадоксально то, что детектива и преступления как такового нет и убийствами замаскировывают самоубийства, как вредоносную культуру, отражающую хаотичные обычаи с севера, некое отражение Дионисийских культов, существовавших параллельно с аполлонической культурой, которая в этом романе представлена миром идей и самим Платоном.
Очень своеобразно смотрятся многочисленные попытки диалога переводчика с Гераклесом, которого он о чём-то даже пытается предупреждать в комментариях. Возможность такого диалога хотя и сумасбродна, но, должна была заставить призадуматься знатока древнегреческого, о том, кем он на самом деле является. Как и его временный провал в основную область повествования. И эта постоянная едва заметная связь данного промежуточного звена с основным текстом произведения.
И это, помимо обязательной загадки, предстаёт перед нами достойным философским вопросом: насколько переводчик и составитель комментариев вправе что-то добавлять к оригинальному тексту произведения. И это касается даже фактологических деталей. Вправе ли мы додумывать за автора, вправе ли мы говорить за него и о его намерениях. И не ждёт ли он самостоятельной работы от читателя?
На протяжении всего романа в целом мне не давало покоя то, что эйдетические образы, с одной стороны, являются отражением представлений Платона, а с другой, служат в том числе и для отражения точки зрения, противоположной его точки зрения. То есть в том числе точки зрения Крантора. И концовка этого удивительного детектива даёт поистине удивительный ответ на эту загадку. Читатель в итоге узнаёт, что автором романа, на самом деле, является древнегреческий писатель Филотекст (Карлоса Сомосу на время выбросим из головы), который фигурировал в одной из бесед Платона с его гостями. Тогда Филотекст поспорил со знаменитым философом о том, возможно ли создать книгу, которая будет описывать все 5 уровней познания вещи и мира:
«Филотексту задача казалась очень сложной: как создать произведение, где были бы все пять платоновских ступеней мудрости?… Если помнишь, две первые - легкие: имя - это просто название вещей, а определение - то, что мы о них говорим. Оба эти элемента есть в любом обычном тексте. Но с третьим, изображением, уже возникали проблемы: как создать образы, которые не были бы простыми определениями, вызвать к жизни очертания существ и вещей вне написанных слов? Тогда Филотекст придумал эйдезис…
Как достичь четвертой, философской дискуссии? Для этого явно нужен голос вне текста, голос, который будет рассуждать о том, что читает читатель… персонаж, который будет следить за сюжетом на расстоянии… Персонаж этот не может быть один, ибо для четвертой ступени необходим некий диалог… Так что нужно было, чтобы существовали по крайней мере два персонажа вне произведения… <...> добавить несколько вымышленных переводчиков - самый подходящий способ создать четвертую ступень… один из них «переводил» бы книгу, комментируя ее в примечаниях, а все остальные были бы с ним так или иначе связаны… С помощью этой уловки наш писатель смог ввести в текст четвертую ступень.
Но оставалась пятая, самая сложная: сама Идея!..Монтал смолкает и посмеивается, а потом продолжает:- Сама Идея - это ключ, который мы с самого начала тщетно искали. Филотекст не верит в ее существование, поэтому-то мы ее и не нашли… Но в конце концов она тут тоже есть: в нашем поиске, в нашем желании ее обнаружить… - И улыбнувшись еще шире, он заключает: - Так что Филотекст выиграл спор.»
И этот его роман является своеобразным доводом в споре со знаменитым философом. Мне же в высшей степени пикантной кажется ситуация, при которой автором романа является её второстепенный персонаж, который становится песчинкой в выдуманном им самим мире. Более того, и это уж ни в какие ворота уже не лезет, но две внешних фигуры к этому античному роману также являются вымышленными героями по отношению к Филотексту.
Такой вот мне попался любопытный образец детективного жанра, который, как мы можем рассуждать апостериори, оказался не-детективом с сюжетной точки зрения, который оказался не-детективом по сути, ибо основная загадка и интрига произведения перетекает в совсем иное русло - во взаимоотношения автора-переводчика-персонажей и, наверное, читателя...