Писатель и тираны.
Я кажется, понимаю, отчего тоталитарные режимы особенно неравнодушны были всегда к писателям, особенно жёстко их преследовали, травили и уничтожали. Всё происходит потому, что человека с гуманитарным образованием очень сложно увлечь бесчеловечными идеями, кровожадными теориями, у таких людей давно уже выработавшийся иммунитет к тиранам, их методам и подходам. Такого иммунитета зачастую нет у моих коллег с физико-математическим образованием, биолога может увлечь некая простая логичная, биологически-обоснованная теория.
Однако иные творцы, деятели искусства - художники и музыканты очень уж падки на внешние эффекты, им легко задурить голову мрачной помпезной эстетикой новых, старающихся утвердиться режимов. Язык живописи чуть проще, нагляднее человеческого языка, на котором можно рассказывать истории. С точки зрения визуальных проявлений новые режимы могут быть великолепны.
Музыке же зачастую и вовсе чужда человечность. Музыка - самостоятельная стихия, это надчеловеческая мысль, на особом языке излагаемая провидцем сонму исполнителей-музыкантов. Иной раз музыка особенно хороша, когда в ней заключено непосредственное страдание, боль, а уж этого-то всегда было в достатке при тоталитарных режимах!
В литературе очень немногие писатели, поэты обладали такими мощными средствами выразительности, как музыканты, потому что надо быть поистине виртуозом, чтобы на нашем с вами языке передавать неслыханные доселе оттенки чувств, передавать чувства, сомнения, стремления, так, чтобы во всём этом звучала музыка сфер. Писатели говорят на нашем с вами языке, и они просто обязаны быть особенно чуткими к нюансам. Многим "владыкам рун" просто чужда и непонятна эта потребность помпезной внешней красоты, которой любят окружать себя тираны.
Писатель всё время должен быть на стороже и смотреть на самого себя и своё окружение как бы со стороны. Понимать, что стоит за словами, за спорами, анализировать слабости, подспудные стремления. Писатель - художник слова часто становится по совместительству философом. Писателя сложно очаровать примитивными социальными теориями, простыми лозунгами, громкими словами, заманчивыми обещаниями.
Писатели очень хорошо чувствуют человеческую природу. Они не склонны поддаваться магии отдельных личностей. Характерно, что многие писатели во времена нацистской Германии видели в Гитлере не харизматичного лидера германской нации, а некоего карикатурного дурачка, смешного обывателя, ограниченного бюргера, дорвавшегося до власти. Взгляд писателей порой слишком уж проницателен. И тираны им этого не прощают, поскольку их магия не в состоянии скрыть их подлинное лицо для писателей!
Проблема же ещё и в том, что писатели часто бывают скупы на эмоции. А привлекательность иных форм правления, культов, даже верований имеет чисто эмоциональную природу. Писатель же должен этим чувствам не поддаваться и переживать их, а прежде всего стремиться их понять, проиграть, повторить в своей готовой на всё душе и воспроизвести вновь. Писатель если и не является, то мнит себя системой гораздо более сложной, чем простые люди, поведение которых он пытается симулировать в творимых им вселенных. Писатель, что является современником исторических катаклизмов, в лучшем случае будет просто смотреть и запоминать. Глухим, ничего не выражающим взглядом. А если и улыбаться и восхищаться, то каким-то своим внутренним мыслям и аналогиям.
Именно поэтому повелителя слова так сложно сделать ручным животным. Он видит косноязычных тиранов насквозь, а они это чувствуют. Чувствуют это, возможно, отлично сдерживаемое презрение, но всё равно не могут понять, как с ним себя нужно вести.
Ибо даже в его лести и похвалах может быть спрятан еле заметный яд иронии, понятный лишь избранным подвох, который обернётся против них в веках, который ославит их и выставит не повелителями вселенной, а глупыми бесчувственными созданиями.
Однако иные творцы, деятели искусства - художники и музыканты очень уж падки на внешние эффекты, им легко задурить голову мрачной помпезной эстетикой новых, старающихся утвердиться режимов. Язык живописи чуть проще, нагляднее человеческого языка, на котором можно рассказывать истории. С точки зрения визуальных проявлений новые режимы могут быть великолепны.
Музыке же зачастую и вовсе чужда человечность. Музыка - самостоятельная стихия, это надчеловеческая мысль, на особом языке излагаемая провидцем сонму исполнителей-музыкантов. Иной раз музыка особенно хороша, когда в ней заключено непосредственное страдание, боль, а уж этого-то всегда было в достатке при тоталитарных режимах!
В литературе очень немногие писатели, поэты обладали такими мощными средствами выразительности, как музыканты, потому что надо быть поистине виртуозом, чтобы на нашем с вами языке передавать неслыханные доселе оттенки чувств, передавать чувства, сомнения, стремления, так, чтобы во всём этом звучала музыка сфер. Писатели говорят на нашем с вами языке, и они просто обязаны быть особенно чуткими к нюансам. Многим "владыкам рун" просто чужда и непонятна эта потребность помпезной внешней красоты, которой любят окружать себя тираны.
Писатель всё время должен быть на стороже и смотреть на самого себя и своё окружение как бы со стороны. Понимать, что стоит за словами, за спорами, анализировать слабости, подспудные стремления. Писатель - художник слова часто становится по совместительству философом. Писателя сложно очаровать примитивными социальными теориями, простыми лозунгами, громкими словами, заманчивыми обещаниями.
Писатели очень хорошо чувствуют человеческую природу. Они не склонны поддаваться магии отдельных личностей. Характерно, что многие писатели во времена нацистской Германии видели в Гитлере не харизматичного лидера германской нации, а некоего карикатурного дурачка, смешного обывателя, ограниченного бюргера, дорвавшегося до власти. Взгляд писателей порой слишком уж проницателен. И тираны им этого не прощают, поскольку их магия не в состоянии скрыть их подлинное лицо для писателей!
Проблема же ещё и в том, что писатели часто бывают скупы на эмоции. А привлекательность иных форм правления, культов, даже верований имеет чисто эмоциональную природу. Писатель же должен этим чувствам не поддаваться и переживать их, а прежде всего стремиться их понять, проиграть, повторить в своей готовой на всё душе и воспроизвести вновь. Писатель если и не является, то мнит себя системой гораздо более сложной, чем простые люди, поведение которых он пытается симулировать в творимых им вселенных. Писатель, что является современником исторических катаклизмов, в лучшем случае будет просто смотреть и запоминать. Глухим, ничего не выражающим взглядом. А если и улыбаться и восхищаться, то каким-то своим внутренним мыслям и аналогиям.
Именно поэтому повелителя слова так сложно сделать ручным животным. Он видит косноязычных тиранов насквозь, а они это чувствуют. Чувствуют это, возможно, отлично сдерживаемое презрение, но всё равно не могут понять, как с ним себя нужно вести.
Ибо даже в его лести и похвалах может быть спрятан еле заметный яд иронии, понятный лишь избранным подвох, который обернётся против них в веках, который ославит их и выставит не повелителями вселенной, а глупыми бесчувственными созданиями.