Григорий Марговский. С чистого листа
В жизни моей все складывалось крайне неудачно. В молодости я фанатично наяривал на скрипке, Спиваков пригласил меня в свой ансамбль, но по дороге, в поезде Минск-Москва, я встретил юную узбекскую красотку, влюбился и на Павелецком вокзале пересел в сторону бахчевых полей. Бухарская семья приняла меня с законным подозрением: женившись, я поначалу занялся рытьём арыков. Работа оказалась тяжелой, но мне было море по колено, энергия била через край, а Гюльчатай рожала девочку за девочкой. На четырёх дочурках мы решили остановиться, хотя меня уже назначили начальником департамента ирригации и мелиорации. Тут грянула перестройка, всех кафиров стали сажать в ямы и азартно забрасывать каменьями. Семья моей супруги бежала в Хайфу. Ну, и я с ними заодно.
Устроившись флористом в магазинчик при бахайском храме, что высится на горе, откуда виден весь порт, я тихо-мирно составлял дивные букеты для мусульманских свадеб и иудейских похорон. Как вдруг выяснилось, что мой босс, угрюмый папуас со шрамом через все лицо, руководит местной наркомафией, я же - случайно, по оплошности, обнаружил в бюро бухгалтерскую книгу по выдаче доз... Вынужденный бросить семью, я впопыхах, паромом, уплыл ночью в Лимассоль, потом долго скитался по Кипру, пробавляясь случайными заработками. Одно время даже обитал в той самой горной хижине, которую, по легенде, облюбовал останавливавшийся здесь когда-то Артюр Рембо. Но в одной из греческих деревень, после сбора винограда, я решил сходить в баню, и крестьяне, увидев меня во всей красе, принялись орать: «Турок! Убейте его!» За мной долго гнались с вилами, в Никосии я нелегально пересёк пограничную заставу и уже через месяц попивал кофеек в Салерно, беседуя с местными интеллектуалами об Умберто Эко и влиянии додекафонический композиции на постмодернистский роман.
Однако жизнь моя незаладилась и там. Я стал редактировать местную газету на украинском языке (которым, замечу, никогда не владел, но абсолютный музыкальный слух помог мне справиться и с этой задачей). Прелестная светловолосая дивчина, бывшая львовянка, лет двадцати пяти, работавшая корректором, сразу же привлекла мое внимание. Со временем выяснилось, что и моя скромная персона вызывает у неё неподдельный интерес. Мы тайно встречались глазами, постепенно вздохи переросли в охи и ахи, а те в свою очередь - в более резкое и убедительное звукоизвлечение, достигнув крещендо. Беда была лишь в том, что ее муж, итальянец, оказался усатым боссом всех городских карабинеров...
Почему-то я никогда не сомневался в том, что рано или поздно мне предстоит очутиться в Бостоне. За четверть века, что я скитался, напрочь утратив навыки скрипача, забыв как канифолят смычок и как читаются ноты, все мои давние минские дружки, эмигрировавшие в Бостон прямиком, а главное вовремя, успели приобрести шикарные трехэтажные дома в Ньютоне, Порше, Хаммер и дачку на Кейп-Коде. Со мной они здоровались сухо и на порог не пускали, когда я, пыхтя, в юпиэсовской, цвета хаки, униформе, доставлял им рождественские или ханукальные посылки. Веня Гамарник, известный дирижёр, теперь возглавлял городской симфонический оркестр. Слава Альтшуллер тоже бросил музыку, как я, но зато открыл крупнейший на Восточном побережье магазин антикварных роялей. Я жил бобылем, с пятью пушистыми сибирскими котами, снимая крохотную комнатенку у грустного старика-индуса в гаитянском районе.
Однажды мне пришла в голову светлая мысль. Я решил начать жизнь с чистого листа. В голове моей давно уже беспорядочно всплывали обрывки воспоминаний и фраз из пионерского детства. «Просто переведи старушку через дорогу - и вот увидишь, тебе начнёт фартить!» - убеждал я себя. На следующее утро, припарковавшись напротив Jordan Hall, всемирно известного концертного зала, куда меня не пускали даже в качестве слушателя, ввиду обтерханности моей десятидолларовой куртчонки с бомжевато приподнятым воротником, я замер на перекрёстке в ожидании ветра перемен.
Первая старушка, которую я узрел, оказалась одутловатой негритянкой, при ходьбе складки ее вэлферного жира вальяжно переминались под блумингдейловской новомодной шубейкой из чёрного песца. «Благодарю за доброту, мой сладкий! - повторяла она, нагрузив меня десятью пластиковыми пакетами с едой. - Судя по твоему ужасному акценту, ты прибыл из России, которая, как известно, грубо подтасовала результаты наших выборов, из-за чего самый выдающийся президент США Барак Обама не остался править на третий срок?» - «Вообще-то я из Беларуси, - робко уточнил я, - а родители мои киевляне, Украина». - «Украина?! - гневно сдвинула она идеально выщипанные брови над накладными ресницами. - Но это ещё хуже! Из-за украинских политиканов наши чикагские «черные пантеры» теперь непонятно когда возьмут штурмом Белый дом!»
Тем не менее я от альтруистических намерений не отказался. Следующей моей клиенткой, к счастью, была милая бабуся из Одессы. «Ой, таки тебе огромные спасибки, - радостно тараторила она, - я уж и не думала шо такое бывает. А то снегу навалило, здравствуй, жопа Новый год, как говорили на Ланжероне, я по сугробам еле тепаю. Но ты денег не возьмёшь, я надеюсь? А то я вот за это боюся. Теперь все понаехали, сам знаешь откудова. Ты ж нееврей, зачем приехал, спрашивается? Тебе там не сиделось шо ли? Восьмую программу все равно не дадут, не надейся». - «Да я еврей, еврей, вы так уж не переживайте, - успокаивал я свою чуть ли не землячку, - причём обрезанный и в совершенстве говорящий на иврите». - «О! - остановилась она как вкопанная. - Таки это для меня сюрпрайз! На Дерибасовской открылася пивная... Да шо ты мне мОзги компостируешь, ты ж нисколечки непохож! А по-еврейски тоже гутаришь? Шо, к примеру, означает а-Гициг паровоз?..»
Последняя же моя попытка начать жизнь с чистого листа не увенчалась успехом настолько, что я едва не осел за решеткой. Увидев на Авеню Искусств пожилую сухощавую даму в золотой оправе, я грациозно расшаркался, по-английски предложил помощь и уже попытался взять ее под руку, как вдруг, ни с того ни с сего, пенсионерка (как выяснилось потом, в полицейском участке, миссис Мелинда Кавендиш, бывший следователь, чья обильная родня до сих пор выращивает клюкву в пилигримском Плимуте) ударом карате сбила меня с ног. Лёжа на тротуаре, я продолжал молить о пощаде, но храбрая ниндзя месила меня без разбору по почкам, печени и обоим предсердьям. «Скажи спасибо, что она не подала за изнасилование, а только за ограбление», - подмигнул мне улыбчивый рыжий ирландец, когда-то служивший под ее началом. Друзья-миллионеры так и быть скинулись и внесли нужную залоговую сумму. Я получил срок условно, зато мой грустный индийский лендлорд, пока я томился в предвариловке, исправно кормил пятерых сибирских котов.