Вера Дробинская. Тихие рассказы
Я вот стала рассказы писать по ночам. Надо же, думала - никогда не буду, но...
Оказалось очень интересно. Вот кусочек, чтоб вы не устали.
....Я работала в ночных дежурствах, у нас трое врачей педиатров работали в дежурствах, двое днем. Гинекологов было больше - основная тяжесть все же была на них. Ночью надо было дважды осмотреть всех детей, и если случались роды - принять и осмотреть новорожденного. Я очень любила эту работу, я люблю это дело до сих пор. Большое значение имеет внимательность, логика и интуиция, потому что симптомов заболеваний не так уж и много, и дети не могут рассказать сами, что с ними не так.
У нас находилась молодая женщина, родившая преждевременно ребенка с малым весом, ослабленного, роды были первые. Моя заведующая имела привычку всегда представлять ситуацию тяжелее, чем она есть. Это для того, чтобы при непредвиденном осложнении лишний раз не оправдываться, а сказать, что “ведь вот вас предупреждали”. Так и в этот раз она сказала матери, что ребенок очень слабый и скорее всего умрет.
Когда я пришла, то дежурная гинеколог стала просить меня поговорить с этой женщиной и “успокоить”. Женщина все время плакала, гинекологи боялись осложнения после родов из-за нового стресса. Про меня говорили, что я хорошо “успокаиваю”. Я решила по привычному плану сперва посмотреть ребенка и закончить обход, потом уже говорить с всеми матерями.
У нас только начала работать молоденькая медсестра, она и подошла ко мне с вопросом, можно ли священник окрестит этого умирающего ребенка. Она говорила, что мать мальчика ее родственница, что родственники, узнав о плохом прогнозе, сбегали к священнику, что батюшка сказал, что раз ребенок умирает,
то надо немедленно крестить, что он готов хоть сейчас, “если врачи разрешат”.
Я озадачилась - приглашать священников у нас было не принято, только - только церковь перестали гнать и поносить...проще всего было бы отложить до утра и отправить спрашивать у главного. Но если я не разрешу придти сегодня, то...а вдруг дите все же умрет?
Я осмотрела ребенка, ну, отлежаться ему надо, но ничего страшного не вижу. Но кто знает, что может случиться? Оно ж так всегда по закону подлости. Мальчик лежит в палате интенсивной терапии, как мы говорили - в ПИТе. А вдруг вот он умрет? И до конца жизни знать, что не пустила священника к умирающему ребенку? Не дала матери возможность потом утешаться, что хотя бы окрестили ее дитя?
Со мной в ночь дежурили два врача-гинеколога, которых я про себя звала “язвами”, одна была и.о. заведующей и очень любила показывать власть. Я уверена была, что она откажет. И я сказала медсестре:
- Хорошо, пусть священник придет и ждет внизу, я его встречу и провожу через другой вход прямо в палату, где лежит малыш. Никто и не узнает,- счастливая девчушка убежала сказать матери.
Я подождала часов до двенадцати ночи и ушла к себе в кабинет, пользуясь тишиной. Я нервничала из-за визита священника, за это запросто можно было и вылететь с работы. Но все было тихо. Я решила, что батюшка не придет.
Ночь шла своим чередом, с матерями поговорила, все риски разъяснила, двое новых родившихся, все ровно и спокойно... иду себе по коридору, и меня догоняет испуганная медсестра: "Вас там зовут, зовут, там батюшка!!!"
Я иду и слышу такие сердитые визги по коридору, и женщины
выглядывают удивленные из палат.
Оказалось, новенькая медсестра все поняла в точности до наоборот и повела батюшку прямым ходом через главный вход и двух гинекологов! Те, конечно, ошалели:
- Кто разрешил?! Ах, эта опять! Ее сюда!!
Я подхожу, старенький священник в халате и маске пытается успокоить двух рассвирепевших женщин, так тихо, успокаивающе:
- Ничего страшного, я не поврежу малышу. Они ему властно:
- Батюшка, вы стойте тихо, это наше дело, - и поворачиваются ко мне,
- Это Вы разрешили?!
Я поняла, что отступать некуда, Москва за нами, и говорю:
- Вы против? Скажите, что нельзя, и я его уведу.
Про себя думаю - я его уведу у всех на глазах, а на улице обведу вокруг здания и заведу с другого входа... но у всех на глазах я его уведу.
И я говорю:
- Вы против? Тогда я его уведу.
И обе женщины открыли рот, чтобы кричать и вдруг замолкли прямо с открытыми для крика ртами и выпученными глазами...Я поняла их мысли. Те же, что и у меня - а вдруг ребенок все же умрет? И до конца жизни думать, что не пустили священника?
Пару мгновений была тишина. Потом с ненавистью и с таким отчаянием та, что была и.о., выкрикнула мне в лицо:
- Делайте, что хотите, вы ж всегда так делаете! - и ушла, а за ней ушла и другая. Я сказала священнику:
- Видите, они не против.
Он спокойно и с достоинством сказал:
- Ничего нет в этом страшного, - и пошел в ПИТ крестить, велев позвать маму тоже на крещение.
Пришла худенькая мама в белом халате и в маске, с нежностью глядя на
своего ребенка. Ребенок лежал в инкубаторе, спал. Священник спросил, как она хочет его назвать. Мама сказала тихо и с такой лаской - Романом.
Священник уточнил что-то там насчет крестных и стал совершать обряд. Надо сказать, этот дедушка в рясе и правда был осторожный и опытный. Он каждый раз спрашивал:
- Можно, я его помажу маслом? Можно - водой, она теплая и кипяченая? - Можно, я его слегка приподниму на руках? - осторожно приподнял, как хрустального. Тощий и морщинистый Роман был удивительно похож на старенького сгорбленного священника. Он свисал с пальцев батюшки, продолжая спать.
Батюшка надел крест на малыша, сказав, что снять крест потом можно, ничего страшного, если он мешает вам для процедур. Сам снял крест и отдал на хранение маме.
Потом он опять подержал малыша в руках, не вынимая из инкубатора, и сказал спокойно:
- Роман будет жить. И вы придете ко мне с ним в церковь, и я заведу его в алтарь.
Он сказал, что так же тайно крестил своего внука, тоже сказали, что он умрет, но заведующая была другая и разрешила.
- Мы с ней договорились, ночью дитя вынесли и возили ко мне в церковь.
Он сказал, что внуку уже 17 лет, и что он выше всех в семье ростом, а весил что-то там совсем мало.
Потом я проводила священника к выходу, и он по дороге мне говорил, чтобы я не боялась.
- Ничего страшного, они привыкнут.
Раньше я видела этого священника в единственном в городке храме и не очень-то его любила. Он был строгий и требовал правил на мой взгляд несущественных - без платка и длинной юбки просто выгонял, а к Причастию не допускал тех, кто неделю не молился акафистами и покаянным каноном. Сейчас он был такой добродушный и веселый - все ж хорошо прошло.
До утра не было никаких происшествий, я спокойно передала дежурство заведующей и ушла домой. У нас было принято ночным не оставаться на пятиминутке - люди уставали за ночь - а передавать информацию заведующей, которая всегда приходила очень рано. Говоря с ней, я все время боялась называть малыша Романом, она б сразу спросила, откуда это имя у новорожденного.
Потом у меня было два выходных. Выхожу на следующее дежурство, а со мной двое моих подруг-гинекологов дежурят. И со смехом рассказывают, как прошла пятиминутка - дежурная и.о. орала про священника и его “антисанитарию”, а пожилая медсестра тихо сказала:
- Так надо ж было его просить всех окрестить, раз уж зашел, там же все тяжеленькие, после чего и.о. взорвалась:
- Помолчите, Ирина Ивановна, вы что тут, одна только верующая?!
Медсестры сказали, что наоборот, хорошо, что был священник, что теперь в палате пахнет нежным ароматом священного масла, а не хлоркой и грязными пеленками, как раньше.
Через неделю Романа выписывали вместе с мамой. Кортеж гордой родни в старых "Жигулях" направился сперва в храм. Врачи сказали на очередной пятиминутке, что все же ребенок выжил. На это заведующая детским отделением сварливо сказала:
- Подумаешь, он и не умирал.
Но гинекологи ей возразили, что не надо было маму пугать. Заведующая ответила, что вот поработаете с мое, тогда и будете решать, что говорить и что не говорить родне.
Через пару дней меня вызвали к главврачу “на ковер”, но главврач ко мне хорошо относилась и не стала особо ругаться. Я ей сказала, что идут новые времена, и скоро такое будет нормально. Она успокоилась, узнав, что батюшка был в халате и в маске, и все время мыл руки с мылом.
Как-то я пришла в храм после тяжелого дежурства, и, как всегда, дресс-код был мной не соблюден. Исповедь принимал тот самый дедушка. Он прервал исповедь и подошел ко мне. Он сказал, что в храм надо одеваться по-другому, Я
ему объяснила, что зашла по пути с работы. И сказала:
- Помните того ребенка, которого вы крестили в роддоме? Он ведь выжил. Домой выписали.
Священник очень обрадовался, сказал:
- Вот, я и говорил, я ж видел, что он полный жизни!
После чего он взял меня за плечо, развернул к людям лицом и сказал громко:
- Вот, посмотрите на эту женщину, она не побоялась, она сказала - священник пройдет! И вот, Господь наградил! И защитил!
Расстались мы с ним друзьями.
Корректор Татьяна Крымова